Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Да. Скучаю. Но, знаешь, я кое-то от тебя скрыла.

– Ты же клялась мне, что был всего лишь один звонок от Анатолия, рассказавшем тебе о смерти Маши. Ты что-то утаила?

– Да нет! Тогда я сообщила тебе все, что знала сама. Речь о настоящем.

– Нат, не тяни, а, – взмолился я. – Меня и так второй день накрывает!

Она продолжила:

– Когда от нас четыре года назад ушел Лешик, Алена, наша дочь, сильно заболела. Помнишь, вы собирали нам деньги на консультацию в Израиле?

Я кивнул. Было такое, действительно. Но потом никаких плохих вестей не было, и само собой в голове решилось, что все нормально.

– Ей нужна была дорогостоящая операция. Очень дорогостоящая. Таких денег вы собрать бы не смогли. Поэтому я и не просила. Мы вернулись в Россию, я оценивала движимое и недвижимое имущество. Лешка обещал продать машину. Но этого все равно было мало! И, когда совсем опустились руки, мне позвонили из европейского банка, филиал которого был только в Питере, и сказали, что на мое имя открыт счет, и на него поступила необходимая сумма. Тогда я была озадачена только здоровьем дочери, сняла деньги и отвезла Алену на операцию. Слава Богу, что все закончилось хорошо!

Откуда поступили деньги, я начала размышлять чуть позже. Если честно, думала на одного знакомого миллионера, что это его жест доброй воли. Имел он ко мне когда-то пылкие чувства, да я не ответила. Дура, кстати. Но он при встрече сказал, что ничего не перечислял. Врал, не врал? Не знаю… И я поехала в Питер. В банк.

– Как я когда-то, когда искал Марию, – вставил я.

– Я помню. Антон рассказывал, как из КПЗ тебя забирал за хулиганство. Так вот. В банке мне сказали, что деньги поступили из Испанского частного фонда помощи больным редкими орфанными заболеваниями. Я не могла понять, почему именно нам они помогли, и долго переписывалась с этим фондом, но все равно все было непонятно. Они отписывались стандартными фразами. Пока, наконец, полтора месяца назад не попала в Мадрид. Нашла этот фонд – он, действительно, существует. Поговорила с его председателем. Тот меня уверил, что все оформлено юридически законно, через нотариуса, и, если мадам его в чем-то подозревает, он может показать документы! А что именно оформлено, я не смогла у него добиться. Он улыбался и кланялся, как марионетка.

Может, это все-таки миллионер мой знакомый деньги перечислил, Жень?

Только я вот что подумала: вдруг это Машка? Что она жива! Ведь она крестная моей дочери. Узнала и помогла анонимно. Мысли меня одолели. Не сплю целый месяц. Поэтому я и увязалась с Мишаней к тебе. Помоги мне, пожалуйста. Я схожу с ума! Скажи мне, что это не Маша! Ведь она не объявлялась, не звонила?

Я почему-то начал хохотать и нести чушь – какая-то необъяснимая реакция случилась со мной:

– Знаешь, в том обезьяннике в Питере, тогда, в две тысяча четвертом году, я подружился со славным бандитом Печеным. Нас с ним когда-то подставила одна и та же тетка!

Натка смотрела на меня, а я продолжал смеяться. Хотел остановиться, но не мог, пока она не спихнула меня на землю, а потом села рядом и обняла.

– Не переживай, моя хорошая, – таинственно прошептал я ей. – Давай, поплывем с тобой на тот берег. И нас там вылечат. И тебя. И меня. Как в кино!

«И всё же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,

Чьи имена, как раны, на сердце запеклись,

Мечтами их и песнями мы каждый вздох наполним.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» – доносились с Антохиной дачи слова известной песни Олега Митяева.

Из письма Марии (31 декабря 2007 г.)

Привет, мой милый! Давно не говорила тебе, что люблю тебя – бесконечно и искренне! Говорю снова и снова: «Женька! Люблю тебя! Люблю-ю-ю!»

С наступающим Новым годом тебя, твою семью, друзей и близких!

Как бы хотелось сейчас хоть на пять минут попасть в твою нелепую квартирку на Майском бульваре… Открываю дверь, а на пороге – ты! С шампанским и мандаринами. Начинаем целоваться прямо у входа, и мне кажется, что на миг мы отрываемся от земли и куда-то летим… Мандаринами усеян весь коридор: один из них попал в мой ботиночек; другой – пристроился на комнатном тапке вместо помпона.

Твои руки вокруг меня. Везде. Ты – многорукая Богиня Кали. Нет, по-моему, она злая! Ты – многорукий Барс, который забирает мою Душу себе. И мне это так приятно.

Мы пьем шампанское с тропическими фруктами и слушаем трескучую пластинку рок-оперы «Юнона и Авось» на старом проигрывателе, который не успела выбросить моя мама. Мы разговариваем о графе Николае Резанове и юной Кончите. Об их Любви и Смерти. Что-то я смерть написала с большой буквы? Не так уж она и сильна, как оказалось.

Ты называешь меня «маленькая моя», и это так мило. Хотя, казалось бы, какая я маленькая? Я излишне сентиментальная барышня средних лет. Но так здорово это слышать, утыкаясь носом тебе в плечо. Вдыхаю твой запах. Родной. Слишком родной.

Целую тебя, любимый. Счастливого Нового года. Люблю.

Твоя маленькая Росомаха. Маленькая-маленькая.

P.S. У меня все хорошо: работа, забота… Жду Нового года, и, как всегда, Чудес!

P.P.S. Ты помнишь рассказ Джека Лондона «Когда Боги смеются»… Мы обманули их? Как думаешь?

Евгений. Поиски Марии (март-апрель 2004 г.)

Те три месяца, после того, как мы с Машей расстались, я помню плохо. Я постоянно думал о ней, мысленно разговаривал, и ни с кем не хотел общаться. Перед глазами все время стояло ее лицо, я чувствовал прикосновение ее рук, ощущал ее аромат, в голове звучал ее голос: «Барсик, я люблю тебя!»

Ко мне переехала из Москвы семья. В связи с их приездом завод предоставил нам шикарную трехкомнатную квартиру, обставленную недорогой, но совершенно новой мебелью.

Я объяснился с Ириной, заверил, что мои отношения с другой женщиной, остались в прошлом, и, что самое главное сейчас – помочь дочери реабилитироваться после испытанного ею потрясения. Ирина, забрав Катю прямо из больницы, привезла ее из Москвы в мой родной город. Нужно было сменить обстановку. Мне бы уделить Катьке внимание, а я сам такой же, как она – серый и прозрачный. Выгоревший. Я сажал дочь в машину, и мы постоянно куда-нибудь уезжали. Могли часами ехать и не разговаривать. Ни ей, ни мне разговоры тогда были не нужны. Заходили в придорожные кафе, пили невкусный кофе с холодными пирожками. Она прижималась ко мне: «Папулечка…», а я только шептал ей в ответ: «Ничего, Катюша. Все будет хорошо! Все уже хорошо!»

Постепенно девочка начала оттаивать. Познакомилась в школе с новыми подругами. Стала ходить с ними на каток и в кино. Согласилась на репетиторов, чтобы хорошо закончить девятый класс. Мы с женой перевели дух, а я, осознав, что моему ребенку ничего больше не угрожает, еще глубже погрузился в депрессию.

До жути, до внутренней дрожи хотелось увидеть Машу, сжать ее в своих объятьях и никогда больше не отпускать! Я тысячу раз в телефоне находил ее имя, гладил номер, но кнопку «вызова» так ни разу и не нажал. Только один раз смог написать грустное sms-сообщение, но оно осталось без ответа. Распечатал, наверное, две сотни ее фотографий. И по пол-дня сидел на работе, постоянно их перебирая. Или, закрывшись в кабинете, смотрел одни и те же короткие видео, чтобы не забыть ее голос.

Через три месяца не стало легче. Нисколько. Стало, наоборот, еще хуже и безнадежнее. Я смотрел вглубь себя и не видел ничего. Только пустоту. Вакуум.

А семнадцатого марта на мой электронный адрес пришло первое Машкино сообщение: «Если ты получил это письмо, значит, меня уже нет».

Как я ни умер сразу, я не знаю. Вызвали «Скорую помощь»: «Кардиограмма… пульс 120… давление 180… магнезия… прединфарктное состояние». Все слова проходили как-будто сквозь меня. Явственно я себя ощутил только в больнице под капельницей. Рядом ворочался и кряхтел какой-то дед, рядом сидела санитарка.

Я попросил ее позвать врача.

– Мне нужно уйти, – решительно объявил я ему, когда тот переступил порог нашей палаты.

Молодой худощавый доктор в бело-зеленом хирургическом костюме спокойно произнес:

– Евгений Александрович, я бы Вам рекомендовал недельку побыть под нашим наблюдением.

– Я хочу уйти. Это мое право. Мне его дает Конституция моей страны, – я начал нести какую-то чушь.

– Давайте дождемся Вашу жену. Она обещала подъехать в течение часа.

– Неси бумаги, доктор. Я подпишу отказ от лечения!

Вызвал такси и приехал к маме, купив по дороге коньяка. Лег на свой старый диван, на котором спал до отъезда в Москву, попросил ее, чтобы не пускала Ирину, и забылся.

Мама, узнав причину, ни о чем больше не расспрашивала. Так и просидела со мной почти неделю. Поила травяными отварами и куриным бульоном, когда я просыпался, и тихонько гладила, как в детстве. Появлялся Антон, приносил коньяк. Садился рядом, молча выпивал пару стопок и уходил. Два раза заходила дочка. Я заверил ее, что так нужно, что я вернусь домой через пару дней. И просил ее не расстраиваться самой и беречь маму. Но жену я видеть не мог: скрывать боль было бы просто невыносимо!