Я придумаю будущее. Любовь после любви

Это потом, обезумевший от необоснованной ревности, я наделал таких глупостей, что мог ее потерять навсегда. Но Маша поверила в мою любовь, отдалась ей полностью и без остатка. Чувствуя перед ней свою вину, я лез из кожи, чтобы окружить жену заботой и вниманием, чтобы обеспечить ее. И у меня это, слава Богу, получилось.

Мария тоже старалась меня радовать, поддерживала во всех новых начинаниях. Была верной и надежной. Мне всегда хотелось идти домой после работы, а это, само по себе, уже много значило: я был уверен, что меня с нетерпением ждут.

Когда я занялся написанием программ, – тем, что я знал, понимал и умел, – меня стали приглашать в другие регионы, предлагая очень большие деньги. Я очень не хотел, чтобы моя жена проводила время в одиночестве, и долго раздумывал.

– Соглашайся, Толечка, – сказала мне Маша, – а я пойду работать. – Нужно же карьеру когда-то начинать. Красный диплом, курсы «Менеджмента и маркетинга» плюс моя креативная натура должны, наконец, кому-нибудь пригодиться. И, действительно, ее способности очень быстро оценили на производстве, и уже через два года предложили руководящую должность. Я очень гордился своей женой, и ни на одну женщину за двенадцать лет нашего брака даже не глянул. Мы очень хорошо и дружно жили с Марией, только вот детей у нас так и не было.

– Милая, давай малыша усыновим, – сказал я ей как-то, после ее многолетних попыток выносить ребенка.

Она ответила резко:

– Нет! Детей дарит Господь! И, если он захочет послать нам эту благодать, все еще может случиться. Сейчас и после сорока лет рожают. – Маша села на подоконник, обняла руками колени и уставилась на улицу. Разговоры о детях она не любила.

А три года назад со мной случилась беда – серьезно заболели почки. Я наблюдался в лучшей больнице Москвы, но почечная недостаточность нарастала. Мне пришлось практически все время жить в столице, благо, работодатель оплачивал мое жилье и лечение. Я не рассказал об этом ни родителям, проживающим в Мурманске, ни Марии. Сказал ей, что много работы, и я буду приезжать редко, чтобы заработать необходимую сумму. Тогда через пару лет мы сможем купить домик где-нибудь в Европе. В принципе, это было правдой: я работал над секретным проектом в органах государственной безопасности, и мне очень хорошо платили. Но самое главное – я непременно надеялся вылечиться. Ради Марии. Чтобы не стать инвалидом, и не быть ей обузой. Вот-вот мне могли назначить диализ, и мои поездки домой стали бы еще более редкими и краткосрочными.

Осенью 2003 года меня пригласил мой руководитель проекта для серьезного разговора.

– Присаживайтесь, Анатолий Владимирович, – поздоровался он, пожав мне руку. – Речь пойдет о Вашем здоровье.

– Я чувствую себя нормально, – произнес я. – Спасибо.

– А вот у меня совсем другие данные. Вам срочно нужна пересадка почек. Хотя бы одной. Очередь в Москве очень большая. Но не это главное. Мы бы смогли ее ради Вас подвинуть. Но в нашей стране пока не очень качественно проходят подобные операции. Если быть точнее, много послеоперационных осложнений, включая, летальные исходы.

Я молчал, не понимая, к чему он клонит? Мною давно была изучена необходимая и более-менее понятная мне информацию по этому заболеванию.

– У нас к Вам предложение. Вы уедете в Германию. Если не навсегда, то очень надолго. Операцию мы оплатим, жилье предоставим. Вы нужны нам в Европе, – и он назвал организацию, на которую я должен буду работать.

– А жена? – спросил я.

– Документы будем готовить на вас двоих. Максимум в феврале Вы должны быть там. И с этого же момента Вам активно будут искать донора. Ответ мне нужен в течение недели, – закончил он и пристально посмотрел мне в глаза. – Выбирайте.

Я дал согласие в тот же день. И вечером уехал домой.

Купил любимые Машины цветы, остановил попутную машину, чтобы не трястись с сумкой в транспорте. И через двадцать минут уже заходил в квартиру. Марии дома не было. Темные шторы завешены, на столе белеет листок бумаги, написанный ее почерком. Не читая, я понял, что там написано что-то важное, потому что текста было много, не как обычно: «Толик, я в парикмахерской. Буду в 19 часов. Ужинай» или «Муж, я уехала к Натке посплетничать. Ложись спать. Не жди»… Я в такие дни все равно без нее не ужинал, и, тем более, не ложился спать. Ждал ее возвращения. Теперь же передо мной лежало целое послание.

Я открыл ее шкаф: вещей было достаточно, но все равно бросался в глаза легкий беспорядок. Что-то висело несимметрично, некоторые вешалки болтались пустые, коробки из-под обуви раскрыты…

Она ушла. Эта новость ошеломила меня, и я долго не решался прочитать ее прощальное письмо.

«Прости меня, мой близкий человек, за боль, которую я тебе причиняю, – писала Маша. – Мы стыдно было бы смотреть тебе в глаза. Поэтому я постараюсь объяснить все письменно. Любовь всегда приходит неожиданно, сколько бы ты ее ни ждал, сколько бы о ней ни молил Всевышнего… Так же неожиданно она пришла и ко мне. Пришла и заставила забыть обо всем: о верности, чести и о долге перед тобой. Я до конца своих дней буду благодарна тебе за все то, что ты для меня сделал. И до конца своих дней буду чувствовать свою вину. Отпусти меня, Толик. Постарайся быстрее забыть. Буду молиться, чтобы мой уход стал новым и светлым этапом в твоей жизни, потому что ты, как никто, этого заслуживаешь. Прощай.»

Я вышел из квартиры и вернулся на вокзал.

Любовь, похожая на сон (1999 – 2003 гг.)

Из дневника Марии

Работа не ладилась. Мои коллеги несколько раз мерили мне давление и предлагали таблетки. Потом налили чай и принесли для настроения кусочек именинного пирога, испеченного нашей молодой сотрудницей, которой сегодня исполнилось двадцать пять лет.

– Впереди целая жизнь, – размышляла я о ней, – и еще можно не допустить своих главных ошибок, чтобы потом их не исправлять. И не делать никому больно.

Вчера вечером вернулся Женя. Бросился ко мне, поднял на руки, потерся своей небритой щекой о мою щеку. Родной и любимый. Я так его ждала! Сказал свою обычную после разлуки фразу: «Я дышать без тебя не мог!». Но я почувствовала, что он ни такой, как обычно. «Значит, – решила я, – разговор с женой состоялся».

Готовила ужин, рассказывала ему новости, не спрашивая о результатах их беседы. Ждала добровольных откровений.

И перед сном Женя признался:

– Манечка, я развожусь с женой. Это все ради тебя. Чтобы жить с тобой, чтобы жить тобой!

– Тяжело пришлось? – прошептала я.

– Да, – ответил Женька и уткнулся мне в плечо. – Тяжело. Но Ира все выдержит, она своенравная и сильная. Я только очень боюсь за Катю. Вчера к ней приходила подружка, вся разукрашенная, как шалава малолетняя. Наша дочка выглядела рядом с ней цыпленком. Где они друг друга подцепили, не знаю? Попросил жену, чтобы следила за ней. Но глаза у нее были далекие и пустые.

– Ей сложно сейчас. Не суди. А Катю привози на каникулы, я умею ладить с пятнадцатилетними девочками.

– Ты у меня со всеми умеешь ладить, даже с Петровичем из заводской котельной, – похвалил меня Евгений и нежно поцеловал.

Рано утром, пока Женька спал, я ушла домой, чтобы забрать часть своих вещей и написать мужу письмо. Сегодня он должен был приехать, но прощаться с ним, глядя в глаза, я не была готова.

Теперь уже день, и Толик, видимо, уже приехал. Я представила, как он ходит по пустой квартире, пораженный моим бегством, скомкав в руках исписанный листок бумаги,

Трудно рушить все. Нестерпимо трудно. Даже во имя любви.

Перед обеденным перерывом, не утерпев, пошла к Евгению. Захотелось услышать от него слова поддержки: «Ну, что ты, маленькая моя? Все наладится. Все у нас будет хорошо. Ведь мы же вместе».

В приемной поймала какой-то напряженный взгляд Ангелины, всегда поддерживающей со мной ровные, дружеские отношения. Сегодня же она, скользнув по мне беглым взглядом, процедила:

– Заходите. Евгений Александрович один.

Стучаться не стала. Тихонько прикрыла дверь, а Женя, стоящий возле окна, даже не услышал. Подошла к нему сзади, облокотилась спиной.

– Росомаха, любимая, – выдохнул он.– Волнуешься?

– Да.

– Все наладится, – услышала я слова, ради которых пришла к нему в кабинет.

Мы повернулись друг к другу и обнялись, чего никогда раньше не делали на работе.

– Как ты думаешь, – спросила его я, – про нас на заводе знают?

– Долго думал, что нет. Но, оказывается, что да.

– И…?

– Ну, знают и знают. Пусть завидуют! Помнишь историю про Сталина?

– Какую?