Я придумаю будущее. Любовь после любви

Мы сидели друг напротив друга, глубоко несчастные, не в силах ничего изменить. Машка тихо вытирала слезы и молчала. Я мусолил во рту горькую таблетку. Тогда я не знал, что она прощалась со мной – надеялся, что через день, неделю, месяц она ко мне обязательно вернется.

А за окном, наконец, повалил пушистый белый снег. 17 декабря 2003 года – в самый черный день моей жизни. И за тридцать минут вся улица стала неузнаваемой: белые деревья, заснеженные лавочки, сказочные снеговики-прохожие, которые заглядывали в окна, завидуя посетителям кафе.

Мария встала, обошла столик, двумя руками приблизила к себе мое лицо, поцеловала глаза и губы.

– Посиди немного, я сейчас вернусь. Нужно позвонить. – И, уходя, обернулась. – Я очень люблю тебя, Женя.

Больше мы никогда не виделись.

Когда я вернулся домой, ее вещей в квартире не было. Окна напротив были темные. Тогда я тоже собрал сумку и уехал к маме. Наверное, как и Маша – к своей. Я не мог оставаться в этой квартире один.

Можно было поехать за ней, вернуть. Но ко мне через несколько дней должна была приехать жена и дочка. Я оставался мужем и отцом.

Евгений. После юбилея (июль 2014 г)

Мы с Натальей вернулись с озера на дачу. Я подвел ее к Антону и легонько шлепнул по спине:

– Отдыхайте дальше, дети мои. Я поехал.

Зашевелились у костерка переставшие петь однокурсники.

– Ну, как всегда, – завопил Тихон, Дима Тихонов. – Макар должен свалить первым. Это традиция.

– Да, – дружно поддержали остальные, – сколько раз мы тебя отсюда провожали «в светлый путь»?

– А он все время возвращался! Как Карлсон, – изрек весьма накачавшийся Михаил.

Окружили меня, хотели было покачать на руках. Слава Богу, Натка не разрешила. Поэтому просто решили выпить за меня «на посошок» и отпустить с миром.

– Люблю вас, балбесы, – искренне объявил я всем, и с каждым поочередно попрощался.

Зашел в квартиру. Было тихо. Значит, молодежи дома нет, иначе Ванечка и Катюха на мне бы уже висели с двух сторон. Аська спала на моих тапках и сделала вид, что не проснулась. Из кухни вышла жена. Хотела подойти ближе, но остановилась на полдороге. Как всегда. Это ее тактика – не сделать лишнего шага. Спросила:

– Как ты себя чувствуешь? Голодный?

– Хорошо чувствую, – ответил я. – Есть не хочу.

– Ольга доделает мне маникюр, и я приду к тебе.

Я пожал плечами, сам не понимая, что это означало. Прошел в комнату, включил компьютер, проверил почту, явственно понимая, что писем от Марии больше не будет. В моей голове было смятение…

Два события, о которых я сегодня узнал, не давали мне покоя, бередя душу. Сначала Антон рассказал мне о встрече с Анатолием Сергеевым, сообщившим ему о своем разводе год назад. Маша тоже, описывая свою воображаемую жизнь в прошлом году, писала, что она развелась. Совпадение? Может быть…

А дальше – Наткин рассказ о неожиданном спонсорстве. Я реально понимал, что скорее всего, ее воздыхатель помог ей инкогнито, и вот-вот об этом объявит, узнав, что Алексей от нее ушел. Так и будет. Это дело времени.

Но в голове, нет, в сердце, снова разгоралась крошечная надежда на то, что Мария жива. Эта мысль не давала мне покоя весь день. Даже приличная доза алкоголя, которую я выпил, не сумела ее разрушить. Я крутился на своем кресле возле стола и вспомнил еще одну очень интересную деталь. Когда-то я попросил своего компьютерного гения Кирилла посмотреть, откуда приходят Машины письма? Он очень быстро дал ответ, что IP-адреса непостоянны и анонимны, а при его дальнейшей попытке узнать хотя бы страну, оказалось, что и страны всегда разные, и даже континенты. Но я точно помнил, что последнее письмо было из Германии, и парни Антон и Анатолий тоже встретились в Германии, в Дрездене. Опять совпадение?

И все-таки – почему письма перестали приходить так неожиданно?

Не переставая думать над этими странностями, я снял свой костюм, который еще вчера был белоснежным, и отправился в ванную комнату, чтобы закинуть его в стиральную машинку. Жену просить не хотелось. Открыл компактный шкафчик и стал выбирать подходящий порошок, решив остановиться на жидком концентрате для белых хлопчатобумажных изделий.

Из кухни раздавались приглушенные голоса. Я прислушался.

– Ольга, не могу, душа разрывается! Сегодня приснился сон, что она жива. И снова лезет в нашу жизнь! Поэтому и муж такой бешеный! Может, правда, живая?

– Да, говорю тебе, что и Руны, и Таро смотрела. Непонятно все. Связь между ними такая сильная, как будто в настоящем времени. Не в прошлом. Очень сильная! А про то, что жива – ничего не видно. Мне бы фото ее. Я же только десять лет назад ее изображение видела. То, маленькое. Надеюсь, что ты его выбросила!

– Да, нет, не выбросила. Его Женька вчера нашел!

– Ох, зря, дорогая. Закопать нужно было, как я говорила. Поэтому и беду на дочку тогда накликала.

– Слушай, Оль, на диске есть их фото совместное. Помнишь юбилейный фильм, который Катька про мужа сделала? Так они там есть! Раз дочка все фотки переснимала, значит, где-то оно у нее и лежит. Пойду поищу.

Я озверел. Залетел на кухню, как бык, и сразу к Ольге:

– Вон из моего дома! Чтобы ноги твоей здесь больше никогда не было!

Женщина вылетела из квартиры, что, называется, пулей. Моя злость была куда страшнее ее магии!

– Что ты творишь, Ира? – спросил я жену. – Когда ты только успокоишься?

– Когда ты ее разлюбишь! – услышал я в ответ.

Посмотрел кино по телевизору, не понимая сюжета, полежал на кровати. Потом переоделся и поехал к Виктории. Она обрадовалась, торжественно вручила в подарок мой собственный, талантливо, на мой взгляд, написанный портрет и пошла варить кофе. А я, сидя в ее кресле-качалке с подарком в руках, слегка покачивался и думал: «Что я тут делаю?».

Оглядел ее комнату. Мольберт, стол, заваленный эскизами и красками, застеленная новым шелковым бельем, огромная круглая кровать. И стопка карандашных набросков, на которых так же изображен я. «Зачем я даю ей какую-то надежду? Ведь она привязана ко мне. Ждет. Надеется на взаимные чувства. А я никогда ее не полюблю! Это даже не Ира, с которой я навсегда и добровольно связал свою жизнь! Пожалуй, поиски Марии, действительно, затянулись!».

Вика зашла в комнату с подносом, заставленным чашками и закуской в тот момент, когда я пристраивал свой портрет лицом к стене. Она все сразу поняла.

– Уходишь?

– Прости, – ответил я и вышел, стараясь не оглядываться.

Но, отойдя от подъезда, все же посмотрел вверх. Виктория стояла у окна и курила длинную сигарету через мундштук. Ветер подхватил короткий коричневый тюль и вытащил его на улицу. Он прощально помахал мне вслед своей бахромой.

А я ехал на такси домой и думал: «Ну, и сволочь же ты, Евгений Александрович! Ни одну женщину в своей жизни не сделал счастливой! Ни одну! Марию убил. Жене жизнь испортил – она до сих пор гадает «уйдет-не уйдет?» Было еще несколько женщин, поверивших мне…»

На третий день после своего пятидесятилетия я проснулся совершенно разбитый. Такая тоска накатила, что не передать! Захотелось назад, в 2003 год, чтобы все изменить. И, не завтракая, я поехал к психотерапевту, визитку которого мне как-то давала матушка, говоря при этом:

– Женечка, возьми. Вдруг, когда пригодится. Владимир Модестович – уникальный человек, талантливый ученый.

– Он психиатр? – смеясь, спросил я.

– Нет, он психоаналитик. Мой хороший друг.

– Зачем мне, мам?

– Пусть будет, – ответила мама.