Исцели меня

Он взяла его в руки.

– Как подписать? – спросила она, нажимая на экран телефона.

– Моя Настя…

Она смущенно посмотрела на меня и послушно написала, как я сказал. Где-то далеко и глухо заиграла инструментальная мелодия. Я догадался, что она отправила сигнал на свой телефон с моего.

– Теперь мы сможем общаться, – протянула телефон, я его спрятал вглубь кармана влажных джинсов.

Настя взяла куртку за ворот, спуская за плечи, чтобы снять. Я остановил ее, взяв за руки, надел куртку обратно.

– Пусть она тебя греет, – произнес я, и мы замерли в мгновении, смотря друг на друга.

– Максим, спасибо! – улыбнулась она.

Ее лицо покрыто капельками дождя, они скатываются с густых ресниц по щекам на дрожащие губы.

– Тебе нужно идти, а то заболеешь, – сказал я и провел рукой по прохладной влажной щеке, спускаясь на скулы.

Одно желание пересилило все, ломая границы, наклонившись, я прижался своими губами к ее. На ее неуверенные ответы, как на призыв, я впивался в мягкие губы, вдыхая в себя ее теплое дыхание. Ощущая трепет ее сердца, волнение и дрожь в теле, трогаю ее волосы, провожу рукой по спине, прижимая к себе, погружаюсь в ее губы, ощущая соленую влагу меж ними. За своим желанием я не сразу почувствовал, как она сильно упирается руками мне в грудь, отталкивая от себя.

– Это плохо, очень плохо, – шепчет она, задыхаясь. Я ослабляю объятия и вижу ее глаза, наполненные слезами и сожалением. – Мы не должны это делать, это неправильно, – она отталкивает меня и отступает назад.

– Настя, что случилось? – не понимаю я и иду навстречу ей.

– Прости, я запуталась, отпусти меня, – плачет она, делая шаги назад, отдаляется от меня. В ее глазах растерянность, испуг, а во мне бесконечное непонимание. Я хочу подойти к ней, но она умоляет, чтобы я отпустил ее.

Ее заплаканные глаза скрылись за серой металлической дверью подъезда. Я стою в оцепенении, в непонимании, и удерживаю себя, чтобы не последовать за ней. Подняв голову вверх, глядя в пасмурное хмурое небо, умываюсь прохладным дождем и ругаю себя за поспешность. Никогда мне еще не было так трудно и страшно с девушкой.

Вечером я созвонился с Игорем, и мы приступили к проекту моей квартиры. Я высказал свои пожелания, а он мне рассказал о своих возможностях. Это занятие частично занимало меня от мыслей о ней.

Где-то отдаленно под кучей открытых каталогов и журналов завибрировал телефон и отвлек меня от просмотра почты. Я одной рукой нащупываю телефон и подношу к себе.

Эсэмэс от «Моя Настя»: «Максим, я не могу тебе всего объяснить, мы не должны больше встречаться. Такой как я нет места в твоем мире. Прости, что обнадежила. Прощай».

Я несколько раз прочитываю смс, вникая в каждое слово, хочу найти ответ.

– Черт, – сжимаю я с силой телефон, – черт…

Глава 8

Она

Я прячусь под одеяло, стараясь укрыться от тяжелых мыслей. Всю ночь меня тревожили ночные звонки Максима и шквал эсэмэсок, которые я так не решилась прочесть. За ночь слезы должны были закончиться, но они предательски продолжают обжигать болью глаза, подчеркивая траур потери. Я прижимаю ладонь к шершавым сухим губам, стараясь вспомнить и запечатлеть в памяти свой первый в жизни поцелуй. Вся мощь, упрямство и самоотверженность за любовь в подростковом возрасте, которая легко прошла мимо меня в то время, сейчас восстала из-за него.

Я вспоминаю его добрую улыбку и как он беззаботно пел за рулем только для меня. Он просил стать его, из глубины души шел вопль: «Да, да, да…» – и ударялся о сомкнутые губы, растворяясь в немом ответе. Жестокое небо, я оплакиваю то, чего никогда не пробовала, чем не смогла насладиться.

Жертва… «Чем глубже чувства, тем ценнее они становятся». Теперь я понимаю женщин, которые теряют любимых, – это очень больно. Любовь порождает ревность, я понимаю, предательство любви – это так же больно, как и лишиться ее. Раньше я смотрела в человеческие души, но не чувствовала, как они страдают, когда теряют любовь. Все человеческие отношения, компромиссы, терпимость, доверие держатся на хрупкой тонкой связующей материи – любви. Ее достаточно почувствовать один раз, чтобы остальные ценности отошли на второй план, а без нее мир теряет краски. Боже, я больна!»

Я свернулась в комочек, поджав ноги к животу, и предаюсь воспоминаниям и продолжаю мучить. Все вокруг кажется пустым и безжизненным.

– Я тебя люблю… зачем ты появился? Зачем? – стону я, сдерживая слезы. Грудь сдавило болью, а в сердце пустота, поток слез, как муссонный дождь[2 - Муссонный дождь – дожди, выпадающие в период летнего (океанического) муссона. Часто вызывают наводнения.], хлещет по щекам, стекая по подбородку.

«Нельзя думать о тебе, я сильна…» – уговариваю себя и, не сдерживая голоса, я заревела навзрыд. Боль в сто раз сильнее той боли, которую я переживаю каждый день.

Дверь скрипнула, я затаилась. По легким шагам я поняла, что в комнату вошла мама. Наверно, мои стоны оказались не такими тихими, как я думала.

– Настя… – садится она на кровать и стягивает с меня одеяло, обнажая мое искусственное убежище страданий. – Чем тебе помочь? Что мы с папой можем сделать?

– Мамочка, – поднимаюсь я, и припадаю ей на шею, – мамочка, помоги. Как мне пережить это? Ты же психолог, помоги мне… Мамочка, мне так нужен он.

Мама поглаживает меня по спине. В ее ласковых материнских объятиях я хочу ощутить спокойствие и поддержку. Она рыдает вместе со мной, значит, дела обстоят плохо. В комнату зашел отец. Глубоко вздохнув, он покачал головой и прошел к нам. От его серьезности и крепости духа на его лице не дрогнул ни единый мускул, лишь печальные глаза выдают, что он сильно переживает за своих девочек. Как большая стена, нависая над нами, он обнимает нас обеих. Я стараюсь успокоиться и унять дрожь в теле.

– Настя, может, поговорить с Александром? – спросил папа.

– Нет, – вздрогнула я, отпуская маму, сажусь на кровать, чтобы видеть обоих родителей.

– Расскажи, что у тебя произошло? Он тебя обидел? – продолжает спрашивать папа. В его лице озабоченность.

– Я все вчера сказала.

– Ты нам отвечала «нет» и «да», ничего конкретного, мы не можем понять почему эти слезы? – мягко спрашивает мама.

Родители переглянулись, стало понятно, что они, как две половинки, слились в единое целое для преодоления острой проблемы. Как прекрасно, что они есть друг у друга. В лице мамы искренняя тревога, папа нежно держит ее за плечи. В любой беде они всегда едины – мой эталон идеальной семьи.

– Скажите, вы любите друг друга?

– Конечно, – оторопела мама, папа кивнул в ответ.

– А если вы на секунду представите, что вы лишились друг друга? – я сделала паузу. Они озадаченно переглянулись.

– Что ты этим хочешь сказать? – задумчиво спросила мама.

– Вчера я впервые почувствовала себя нормальным человеком. Я забыла, что такое боль и страдание. У нас так просто складывалось общение, как будто я давно его знаю. Я думала, что если пообщаюсь с ним, то станет все проще, но все стало гораздо сложнее и запутанней. Несмотря на то, что его мысли скрыты от меня, я чувствую его искренность, и от этого мне еще тяжелее.

Мою речь прервали слезы. Родители молчат, потому что понимают, что они бессильны перед моей бедой. Я выдохнула, собираясь с мыслями.

– Я ничего подобного не чувствовала, он мне так нужен… – от стыда своего признания я опускаю взгляд на пальцы, которые в нервной дрожи пощипывают и покручивают край одеяла.

– Тебя тянет к нему, потому что это ново для тебя, но отношения с ним могут лишить тебя дара. Грубое, конечно, сравнение, но все это подобно детскому капризу, когда ребенок увидел яркую красивую игрушку и кричит, топает ногами, плачет и хочет с ней поиграть, – заботливо говорит мама и ласково гладит меня по волосам. Ее слова осушили мои слезы. Я увернулась от ее прикосновений и посмотрела в окно.

– А что, если он окажется ловеласом, подружит с тобой и бросит? Ты ведь ничего не знаешь о мире, сколько судеб ломаются из-за любви, – продолжает назидание она, так похожее на мораль отца Александра.

– Это я ничего о жизни не знаю? – усмехнулась я. – Хочу прогуляться… – выдавила я с обидой.

Ее сравнения были для меня как пощечина, неужели капризный ребенок испытывает столько же боли? Неужели я так мало знаю о жизни, пропуская через себя чужие судьбы?

– Солнышко, но ведь сейчас раннее утро, – тревожится мама.