Исцели меня

– Любому человеку, даже такому особенному, как она, нужна поддержка, иначе она просто когда-нибудь сломается. Я потрачу все свои силы, пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я найду ее.

Их взгляды были потерянными, вряд ли мы можем понять друг друга, я подозреваю, что до появления меня им было несладко, но их жизнь хотя бы была стабильна, а после появления меня их мир перевернулся. Но мой мир тоже перевернулся после появления ее, а сейчас я лишился всего, и эти мысли с болью пульсировали у меня в голове.

– Максим, мы тебе дадим знать, если она вернется, – робко произнесла София мне вслед. Я ей неохотно кивнул и вышел из квартиры.

Мир потерял краски, словно кто-то выключил свет. Когда-то детская площадка перед ее двором была полна детей и заботливых мамочек, дети радостно галдели и смеялись, а сейчас одинокие качели тихо колышутся под ветром, редкий дождь прогнал всех детей, а серые тяжелые тучи нагоняют тоску на сердце. Задумчивый, я сел на бордюр тротуара. Вспоминая сегодняшнее утро и ее неожиданные слезы, я понял, что она прощалась со мной. Вдруг она где-то там одна в очередном приступе боли… Я с силой сжимаю пальцы в кулаки, закрыв глаза, кладу их на голову. Отчаяние и беспомощность давят меня, превращая в пресмыкающегося.

– Тебе плохо, милок? – послышался знакомый женский голос, но я настолько убит своим горем, что не обращаю внимания.

– Она мне не поверила, просто надо было немножко подождать, и жизнь бы сама расставила все по местам. Настя…

– Все пройдет – сказал тот же голос, открыв глаза, я обнаружил, что рядом никого нет. Я никак не мог вспомнить, кому принадлежит этот голос. Может, я схожу с ума? Либо вольный ветер донес до меня чью-то речь…

Одиночество стало моим союзником, а мое желание найти ее вновь стало моей навязчивой идеей. Хорошо, когда твоя заветная мечта воплощается в реальность, взобравшись на вершину своего счастья, ты вдруг по нелепой причине теряешь свою мечту – тогда наступает тьма. Как будто червяк изнутри выедает все светлое и хорошее, что было во мне, и маленькая надежда теплится в душе, и я ее старательно берегу от этого червя, который с каждым горьким днем подбирается к моей надежде. Сколько я еще протяну в этой жестокой битве самим с собой?

Она

Укутавшись в куртку, которую Максим дал мне в день первого нашего поцелуя, я думаю о нем и о своем поступке. Александр выделил для меня комнату в своем доме. Эта комната больше похожа на кабинет небольшого размера: вдоль стены стоит большой книжный шкаф, где большая часть литературы о религии, житие святых и молитвословы, и среди всего этого я нашла несколько книг из классики: Пушкина, Достоевского и Толстого. Около шкафа стоит новый письменный стол молочного цвета, стопка чистых листов бумаги и пара ручек. Может, Александр желает, чтобы я написала свою исповедь на этих листочках, просто еще не озвучил свою просьбу вслух? Так или иначе, за эту неделю я вымучена его моральным давлением и напоминанием о том, что мои помыслы были грешны. Я комочком съежилась на большой кровати, смотря на деревянное распятье на белой стене, чувствую себя беспомощной, хотя знаю, что Бог всегда рядом со мной. Перевожу взгляд на кованые цветы, которые забавно вплетены в узор дужки кровати, хочу до них дотронуться руками, но, протянув ладонь, чувствую, что замерзаю, и прячу руку в куртку. Смотрю в окно, где в небольшой щели задернутой плотной шторы проплывают тяжелые тучи.

Комната мне кажется тюрьмой, в которую меня посадили за мое преступление. Я утопаю в своей вине перед Максимом, всматриваюсь в укромные местечки своей души и не могу найти утешения.

– Покажи мне правильный путь, – шепнула я, глядя на распятье.

– Анастасия, – послышалось за дверью.

Я вздрогнула и быстро сняла куртку, спрятав ее в нижнем ящике комода. Нерешительно я открываю дверь.

– Я приглашаю тебя на вечернюю службу, завтра исповедь, – монотонно сказал Александр, если только бы он знал, как в данный момент на его месте я хочу видеть другого, то он бы проклял меня.

– Кто еще будет на службе?

– Только мы, я отпустил служащих домой, – мягко произнес он, и мне показалась, что в его глазах блеснули радостные искорки. Неужели ему доставляет радость моя провинность?

Я просто молчала, мне было мучительно покидать мою добровольную тюрьму, но обряд был важнее моих страданий. Через порог стоит Александр и терпеливо меня ждет. В его темно-карих глазах я увидела тревогу, которая быстро сменялась строгостью и равнодушием.

– Настя, ты думаешь о нем?

– Я не могу с вами говорить об этом, – смущенно ответила я, пряча взгляд.

– Раньше мы говорили обо всем, пока ты не встретила его. Ты уже неделю сидишь затворником в этой комнате, я понимаю, что тебе тяжело…

– Отец Александр, – настойчиво перебила его я, – просто идемте на службу.

За эту неделю Александр следил за тем, чтобы мне было комфортно, рекомендовал духовные книги, приносил еду, и я понимаю, что очень груба с ним и свожу наши разговоры до минимума. Я неоправданно зла на него, потому что именно он настоял на моем разрыве с Максимом. Душой я знаю, что не Александр виноват в моей проблеме, но его бесчувственность и равнодушие отталкивает меня от него, заставляя думать, что мое горе доставляет ему радость.

Запах ладана успокаивает меня, взгляды ликов ласкают теплом и гармонией, и я понимаю, что я дома. Но глухие шаги Александра заставили меня вздрогнуть и почувствовать дискомфорт.

Он начал молитву. Высокий тягучий голос эхом разносился по всей церкви, я подхватывала его в молитве, наши голоса слились в унисон, и в этой мелодичной, похожей на песню молитве я старалась забыть, что завтра перед лицом Господа я признаюсь, что моя любовь была грехом и прелюбодеянием. Молитва увлекала меня, усыпляя сомнения и тревоги, и время незаметно прошло.

– Анастасия, сегодня день твоего рождения… – осторожно начал говорить Александр.

Для меня было шоком, что впервые в жизни я забыла про этот день, который мы с радостью проводили всей семьей, отправляясь на пикник в парк. Я подумала о том, как горестно моим родителям, и сконфузилась.

– Я хотел тебя поздравить с утра и накрыть на стол, но ты соблюдаешь пост перед исповедью и причастием, поэтому позволь тебя угостить хотя бы чаем…

Он замолчал и стал ждать ответа. В нем была осторожность, видя его робость, я не понимала причины.

– Зачем? Э-э-э… извините, я хочу побыть одна… – теряюсь я в своей речи, пытаясь освободиться из-под пристального прицела его темных глаз.

– Анаста… – начал он.

– Я просто хочу побыть одна. Вы хотели, чтобы я порвала с ним, я это сделала, но я не обещала, что при этом у меня будет улыбка на лице, – повысила я голос и от его назойливого внимания предалась бегству.

Стоило переступить порог комнаты, как грусть и депрессия вернулись вновь, а грудь сковало болью. Прижавшись спиной к двери, я медленно сползла вниз и обхватила колени руками. Вдруг в моем сознании стали всплывать лица людей, которым я за долгие годы помогла. В них были радость и покой, надежда и любовь, воодушевление и стремления прощать. Все тревоги и горести слетали с них, словно скорлупа, и они с благодарностью отвечают мне взглядом. Вот ради чего я должна жить, чтобы видеть, как люди меняются, обретают второй шанс на благополучную жизнь. Невзирая на свою жертву, я должна прийти в себя и начать работать, а оплакивать свою утрату я буду в свободное от работы время.

За размышлениями и угрызениями совести я не заметила, как закончилась ночь. Ранние лучи солнца пробивались через окно, озаряя всю комнату придавая ей сказочность и уют.

– Анастасия, ты спишь? – послышался голос за дверью.

Я собрала в себе силы и открыла дверь. Увидев меня, Александр изменился в лице, его холодные глаза стали печальными и в то же время озадаченными, я подозреваю, что сейчас очень жалко выгляжу.

Черная ряса до пола придает ему строгий вид, на рукавах блистают красные поручи, расшитые золотом, а от шеи вдоль рясы до пола широкой полосой одета епитрахиль[4 - Епитрахиль (греч. шея) – принадлежность богослужебного облачения священника и архиерея – длинная лента, огибающая шею и обоими концами спускающаяся на грудь, спереди сшита или скреплена пуговицами, надевается поверх подризника или рясы.], которая также расшита роскошными золотыми крестами и лозой винограда. От его вида у меня невольно проснулось уважение к нему, ведь большую часть времени я его знала именно таким: духовным, статным и непоколебимым.

– Перед тем как мы пойдем на исповедь, я хочу тебе сказать, что мне жаль о происшедшем. Честно я чувствую себя монстром… – растерянно произносит он, поглаживая большой крест на груди, опустив глаза.

– Не надо, – успокаиваю его, – я добровольно пришла сюда и хочу вернуться в свою прежнюю жизнь. Все мои переживания – это внутренняя борьба с собой, и я надеюсь, что время излечит меня. Я очень прошу вас проявить терпение, потому что сейчас мне по-настоящему больно, – я говорила мягко и спокойно. Александр одобрительно кивнул мне в ответ, не произнося ни звука. Его глаза снова стали холодными и бесчувственными.

Я наблюдаю, как Александр зажигает свечи, по-хозяйски обходя каждую икону на стенах, поклонясь, крестится, затем, обойдя иконостас, он стал шептать молитву. Перекрестившись через царские ворота, он скрылся в алтаре, давая мне возможность побыть наедине с моими мыслями. С иконостаса на меня смотрят лики святых, грудь наполнилась огненной болью, что невозможно вздохнуть, хочется заплакать, но источник слез уже иссяк. Мои глаза встречаются с глазами Бога, и я чувствую, что в них упрек и негодование. Ноги подкосились, словно кто-то по ним ударил, и я встаю на колени.

– Прости, Господи, я виновата, но не могла поступить иначе. Я думала, что ты мне дал эту любовь, а это было всего лишь испытание, самое трудное и жестокое в моей жизни. Это любовь научила меня понимать людей: ревность, обида и утрата, предательство, ложь, лицемерие и многое другое – это всего лишь отражение холодного сердца, а когда твое сердце полно любовью… Я смогу научиться так жить, только молю – помоги Максиму. Пусть он встретит девушку, которую сильно полюбит, и она залечит все его раны, только после этого я смогу обрести покой…

Я почувствовала, как поток холодного воздуха сквозняком прошел мимо меня, по телу побежали мелкие мурашки, а в воздухе запахло сладким ладаном.

– Ты уже приступила, похвально, – произнес Александр, который показался из дверей.

В руке на длинной цепочке он держал кадило, из которого шел тонкой змейкой дымок, наполняя все вокруг приятным запахом ладана. Я, смущаясь, поднялась с колен. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, но, не дождавшись от меня ответа, Александр повернулся к иконостасу и высоким голосом затянул молитву. Понимая, что близится мой час откровения, я начала трястись от волнения. Зная, что должна просить прощения у Бога, я еще осознавала, что Александр узнает, насколько я опустилась по его представлениям. Я очень хотела убежать далеко отсюда, потеряться среди тысячи людей, чтобы никто не смог заглянуть мне в душу.

– Ты готова? – обернувшись, произнес Александр. В отличие от меня он был спокоен. Я тяжело вздохнула и подошла к нему поближе. – Не смотри на меня, так тебе будет легче, – посоветовал он и по-доброму улыбнулся, поддержав меня.

Одобрительно кивнув, я посмотрела на икону Христа, желая получить хоть какую-нибудь весточку, которая облегчит мое страдание.

– Прости меня Господи, я… – я онемела и посмотрела на Александра, в его взгляде таилось любопытство, а я начала робеть еще больше.

– Смелей… – произнес он.

– Я повстречала парня, и он мне стал очень дорог… – воспоминания захлестнули меня, и я замолчала. Александр терпеливо ждал. – Я… я не понимаю, в чем мой грех?

Александр недовольно свел брови и вздохнул.