Исцели меня

– Ты можешь продолжать обманывать меня, но не себя.

– Вы говорите так из ревности? – рявкнула я.

– Да, Анастасия! – крикнул он с напором, и теперь я отчетливо разглядела в его волнении мужчину, а не священника. – Безумно тебя ревную и ревновал раньше… – он тяжело вздохнул, подавляя то, что скрывается под его маской.

Я смотрю на него, и голове мелькают вопросы, которые я пытаюсь составить в единый разумный текст и самый главный: «Когда родилось его чувство ко мне?»

– Почему? – я сделала паузу на выдохе. – Я-я-я… жила с любящими родителями и видела, как чувственно и трепетно они относятся друг к другу, и мечтала, что у меня в жизни будет такой же любящий муж, как мой отец, на которого всегда можно положиться. Я лечила бесплодных и чувствовала, как в них зарождается жизнь, осознавая их радость, тайно мечтала, что испытаю что-то подобное. Я воссоединяла пары, налаживала сожженные мосты, примиряла души и откровенно завидовала их любви. А когда испытала сама любовь, то первым делом испугалась, но потом поняла что не смогу жить без него. По вашим назиданиям и своей чрезмерной совестливости я оставила любовь. Я не дура и понимаю, что ужин, ваше милое настроение и роза в дверях – все это проявление симпатии ко мне или чего-то большего. Вы из-за своих чувств внушали мне, что я не имею права иметь мужа и семью?

Он виновато опустил голову. От обиды и понимания того, что я права, мое возмущение сменяется гневом.

– Все сложно. Для тебя это пока слишком сложно, – с горечью произнес он и с сожалением посмотрел на меня.

– Постарайтесь объяснить, я догадливая, может, пойму! – заорала я с ненавистью.

– Ты должна об этом узнать по-другому и совершенно не так, но ты не оставляешь мне выбора, – сморщился он, поджимая губы, словно ругая себя, при этом оттягивая момент.

– Хватит оправдываться, говори…

– Ты не одна такая, – прошипел он, – ты не единственная одаренная, – с сожалением он посмотрел на меня.

– Как? – перехватило дыхание. – Как… кто еще?

– По всему миру таких, как ты, чуть больше пяти сотен. Это не так уж много, если считать что на планете семь миллиардов людей. К каждому одаренному приставлен духовный наставник, как я. Нас контролируют другие духовные люди, которые являются членом тайного ордена и возглавляют его.

Он замолчал, внимательно наблюдая за моей реакцией, а я в ступоре растерялась от услышанного. Вероятно, это и есть та важная информация, которой он хочет меня удержать.

– Орден?! – холодный пот пробежал по спине. – А в чем цель ордена?

– Сделать мир лучше и чище. Мы не внедряемся в политические игры, мы просто следим за духовным и культурным направлением в обществе и по возможности корректируем его и ведем к свету в силу своих возможностей.

– А возможность – это мы, одаренные? – задаю следующий вопрос, пытаясь понять, кто я в этом неожиданно открывшемся для меня мире, и в то же время я четко понимаю, что не хочу принимать такую правду.

– Да… – виновато произнес он.

– Почему? – зарычала я с досады. – Почему раньше мне не говорили про орден?

– Некоторые одаренные, такие как ты, которые исцеляют людей, должны воспитываться в обычной среде, чтобы быть ближе к людям. Есть одаренные, которые живут в ските и молятся во благо спасения планеты. Но оба вида одаренных очень любят уединение и одиночество. И когда первый вид начинает воспитываться под покровительством ордена, то они теряют связь с людьми, потому было принято одаренных первого вида отдалить на время взросления от ордена.

– Ушам не верю. Вы так говорите, словно нас вывели из пробирки и мы тупые объекты, которых нужно контролировать и направлять, – нервно засмеялась я. – А вера отличный стимул, чтобы управлять нами, ведь главное – это мир во всем мире. Родители знали про орден?

– Не я должен отвечать на этот вопрос, – осторожничает он.

«Значит, да», – мелькнуло в голове разочарование.

Правда растирает и растаптывает меня в реалиях жизни. Я чувствую себя обманутой жертвой чьей-то лжи и западни. Все глупо, вся моя жизнь глупа.

– Значит, вы не священник?

– Я не церковный работник, но все члены ордена глубоко верующие люди и служат Богу, – назидательно отвечает он, утешая меня. В каждом его слове я чувствую ложь, которая режет мой идеальный мир…

– Это я служу Богу, кому служите вы, я не знаю! – заорала я. – Значит, всей моей жизнью управляет кучка фанатиков и решает, в какой среде я должна воспитываться. И любить тоже они мне запрещают. Скажите, а? Что я еще не должна делать? Может, у меня есть должностная инструкция? – я язвила и желала получить ответы, которые подтвердят мою глупость.

Я же могла догадаться, что эти добрые наставники, взявшиеся из ниоткуда, не простые священники. Я была настолько ослеплена преданностью, что не увидела самого главного…

– Анастасия, я ничего не придумываю, – успокаивает он меня. – Одаренные, когда имели связь с простыми людьми, теряли дар, поэтому орденом было решено, что одаренный вступает в связь только с духовно подготовленным человеком для продолжения своего рода.

– Только орден… выбирает кобеля для случки, чтобы не испортить породу…

– Не смей, – разозлился он, – мы в стенах храма, перед лицом Бога.

– Я поняла, – произнесла я вслух, засмеявшись истерическим смехом, – я поняла… – от осенившей идеи у меня перехватывает дыхание, и я закрываю ладонями лицо. – Вы мой будущий муж, вы тот специально подготовленный духовный человек, – произношу я в ладони, не сдерживая слез от такой несправедливости. Я бросила любимого человека ради группы людей, которые думают, что могут управлять миром, владея такими как я. И я не одна…

– Я сам узнал об этом недавно, – тихо произнес Александр, и я почувствовала его неуверенное прикосновение к моим ладоням. Я оттолкнула руками его мерзкие прикосновения, смотря на него с укором и злостью.

– Анастасия, прости меня, я сам не подчиняюсь себе, – печально произнес он.

– Эти ваши члены ордена знают, что мне приходиться испытывать, когда я спасаю людей? Каждый раз меня словно прокалывает раскаленный острый железный штырь, и мое сердце лопается от боли, я не могу дышать, как будто в мои легкие насыпали битого стекла, острые концы которого впиваются в плоть при каждом вздохе. И так несколько раз в день, ежедневно, без выходных… только море боли, и люди идут нескончаемым потоком со своими проблемами. А самая большая жертва – лишиться человека, которого любишь, и узнать, что твой наставник – лицемер, а родители – лжецы. Весь мой идеализированный мир рухнул в одночасье, смейтесь надо мной, потому что я всего лишь пустая оболочка, наполненная чужой мудростью.

– Ты не права, – с сожалением покачивает он головой и берет меня за руку.

Меня передернуло от неприязни, и я резко одернула руку, лишая его удовольствия касаться меня. Его лицо исказилось болью разочарования.

– Я права, – простонала я, – права, потому что речь идет о моей жизни… о моей, и я думала, что я живу ради Бога, а я всего лишь марионетка в руках людей, которые прикрываются религией, – заплакала я.

«Я буду жить по своим законам, только ты не оставляй меня», – мысленно произнесла я, посмотрев в лицо Иисуса, и побежала к выходу, чувствуя, что Александр моментально среагировал и побежал за мной. У выхода он поймал меня за руку.

– Не уходи, – произнес он, задыхаясь от волнения или бега.

– Я не останусь, не смей трогать меня! – кричу я, пытаясь вырваться.

– Ты моя, понимаешь, – тянет он меня к себе, – я в ответе за тебя перед Богом и орденом, перед самим собой, – крепче сжимает он мне руку, я рыдаю от безысходности.

– Я ненавижу тебя! – заорала я. – Не-на-ви-жу… моя жизнь могла бы быть другой, знай я все правду с самого начала!

От этих слов он замер и медленно отпустил мою руку. Знаю, что сейчас я причиняю ему боль, но я уже не могу думать о других. Я сажусь в машину и, ударяя по газам, быстро уезжаю.

Слезы бегут по щекам. Мои родители участвовали в этих интригах. Один Макс был честен со мной и любил меня, не потому, что в ответе перед кем-то, а просто любил чистой открытой любовью. Я хотела пропасть, раствориться в этом бренном мире, поэтому позволила себе ехать по зову интуиции и внутренним сенсорам.

– Если бы я знала про орден, – твердила я сама себе, не желая принимать такую истину.

Я остановилась перед старым пятиэтажным кирпичным зданием, которых очень много в отдаленной части города. Не знаю, какая сила меня заставила приехать в это богом забытое место, но давящая боль внутри меня призывала меня зайти в дом. В темном подъезде от серых кирпичных стен было тускло, воняло нечистотами. Почувствовав под рукой шершавые деревянные перила, которые норовят засадить занозу, я отдернула руку и брезгливо, не касаясь больше ничего, прошла на третий этаж. Стоя перед страшной облезлой от старости оранжевой дверью с цифрой девять, я боролась с искушением зайти. Прикоснулась к потертой железной ручке, и дверь открылась сама, приглашая войти.

Я осторожно переступаю порог. На меня словно накинули невидимый поводок, который заставляет идти внутрь, невзирая на тревогу. Я даже на время забыла о своих недавних переживаниях. С порога меня встречает сумрак, единственный свет исходит с окна в комнате передо мной. Подул резкий ветер, и от порыва дверь громко захлопнулась за моей спиной. Я подпрыгнула в испуге и, пораженная страхом, делаю шаг в комнату, вместо того чтобы бежать из этого гиблого места.

Вокруг все старое: пожелтевшие обои, низкий красный абажур с бахромой, такие были во времена моей бабушки, красный бесформенный диван, около него лакированный шкаф, за стеклянными створками которого стояла фарфоровая посуда и ряд книг с классикой, у окна стоит круглый стол, покрытый красной скатертью.

– Наконец-то ты пришла! – раздался сухой тихий женский голос.