Исцели меня

Я надел спортивное серое трико, белую майку и пошел на кухню в поисках напитка, которое сможет на время согреть мне душу.

Нажимаю на створки кухонного шкафа, они автоматически открываются, и я с надеждой пытаюсь найти что-нибудь алкогольное. Веста путается под ногами, ласково мурлыча свою любимую мелодию, выпрашивает что-нибудь вкусненькое.

– Какой я правильный стал, ни капли алкоголя в доме, – рявкнул я сам себе.

На полке в ряд стоят белые фарфоровые кружечки с золотым рисунком, которые мои родители подарили Насте на день рождения, в надежде, что я передам ей их подарок. Я раздраженно руками смахиваю их на пол, они, ударяясь об кафель, разбиваются на мелкие кусочки.

– Для кого это все? – заорал я. – Тебя все равно нет…

Кошка в испуге убежала в другую комнату. Я беру клатч и выхожу из дома. На улице уже темно, темные тучи скрыли звезды и лунный свет. Я быстро дошел до первого супермаркета. Продавщица удивленно посмотрела на меня, охранник напрягся, вероятно, рассмотрев во мне криминальную личность. Я уверенно прошел в винный отдел и не выбирая взял с полки бутылку коньяка. Мне было все равно, что пить, лишь бы покрепче.

– В ночное время алкогольная продукция не продается, – вежливо произнесла девушка на кассе.

– Для чего же вы вообще работаете круглосуточно? – ухмыльнулся я и, открыв клатч, накинул еще одну купюру сверху. – А так?

Девушка скромно пожала плечами, поглядывая на охранника, вероятно, ожидая одобрения.

– Мало? – равнодушно произнес я и накинул еще одну зеленую…

– Спасибо за покупку, – очень вежливо и сладко произнесла она, торопливо забрав деньги, спрятала их под кассу, – приходите еще.

– Обязательно… как только потребуется добавка, – съязвил я.

Не сходя с порога, я открыл бутылку и с жадностью припал к узкому горлышку. Алкоголь, обжигая горло, выбивает слезы на глазах. Состояние невесомости вернулось ко мне, и я медленно побрел к дому, продолжая припадать к бутылке. От меня шарахались редкие прохожие, а я с каждым глотком становлюсь все свободнее и счастливее.

Подул холодный ветер, и крупные капли дождя упали мне на плечи. Я встал, подняв лицо кверху и раскинув руки в разные стороны, и радовался каждой упавшей капле, вспоминая, как первый раз поцеловал Настю именно в такой дождь. От алкоголя меня пошатывало, дождь усиливался, раздался раскат грома, придавая мне трезвости и силы, и я бреду домой. Не чувствуя себя, я, мокрый, грязный, вполз в коридор квартиры и ногой захлопнул дверь. Собрав в себе оставшуюся трезвость, я сел к стене. Веста, как обычно, ласково встречала меня, думая, что я с лакомством для нее вернулся с работы.

Посмотрев на расплывчатый силуэт кошки, я сделал еще глоток коньяка, который уже имел отчетливый привкус спирта.

– Ты вот скажи-и м… мне, что я-я-я сделал не та-а-ак? – произнес я еле внятно, – я ни для кого-о-о так не расши… расшибался, как для нее-е-е. Даже когда ее не-е-ет рядом, даже после того-о-о, как она кинула меня-я-я, – распинаюсь я в жалобе перед кошкой, – я продолжаю делать все-е-е для нее.

Я замолчал, уставившись в одну точку, пытаясь собрать остатки трезвых мыслей.

– Ты сломала меня, просто взяла и меня, несгибаемого Морозова, просто взяла и сломала напополам! – отчетливо заорал я. – Я стал идеальный даже сам для себя, в надежде, что в твоем долбанном небе что-то изменится и ты вернешься ко мне… Но нет, нет… ничего не меняется! – я продолжал громко орать, думая, что до нее донесется моя истерическая жалоба. – Зачем? Зачем ты снилась мне? Зачем ты влюбила меня в себя? Зачем? Зачем? Будь все проклято, я не хочу так жить…

Мои глаза стали влажными, и я почувствовал горькие слезы. То ли от алкоголя, то ли от накопившейся боли я заплакал как дитя, чувствуя себя при этом ничтожеством.

– А-а-а! – заорал я и бросил бутылку в стену, та разбилась, и остатки жидкости брызнули по сторонам. – Почему, Настя? Что я сделал не так? – роптал я и, не осознавая больше ничего, сполз со стены на пол, и свет для меня погас.

Глава 3

Она

Ярко-оранжевый солнечный диск уже высоко в небе, покрывает землю жаркими томящими лучами. Время близится к обеду, и я с нетерпением жду разговора с Александром. Конечно, я могла бы прямо сейчас плюнуть на все и уехать, но меня останавливает безудержное любопытство. Какой информацией он хочет оставить меня, или он все же решил признаться в своих чувствах? Глупо все, ведь он для меня как старший мудрый брат, с которым я часто препираюсь, но в основе наших отношений лежит уважение, поэтому я часто уступаю ему в спорах. При мысли о нашем союзе я с отвращением сконфузилась.

Собирая свои немногочисленные вещи, я представляю, как войду в родительский теплый дом, сгорая от стыда из-за своего неразумного поступка. Родители, конечно же, поймут меня и простят, окружат меня заботой и любовью. Я искренне думала, что это уединение поможет мне многое понять, но я только ощутила всю глубину своего одиночества.

Продолжая мечтать, я запихиваю вещи в дорожную сумку и, подняв любимый синий свитер, на дне ящика комода вижу черную куртку Максима. Беру ее в руки, меня накрывает волна воспоминаний, и на губах отчетливо ощущаю неуверенный и волнующий вкус нашего первого поцелуя. Я сжимаю плотную в то же время податливую ткань и подношу к лицу. Она все еще пахнет Максимом – волнующим, терпким ароматом коры дерева и свежей травы. За этот год он мог уже забыть меня, увлечься другой девушкой и, возможно, создать семью. С горечью и досадой я продолжаю нюхать его куртку, вспоминая те дни, когда мы были очень близки. Из всей моей недолгой жизни самые лучшие и счастливые моменты были именно с Максимом. Как глупо и безрассудно я отнеслась к его любви, унизила и растоптала все, что было. Я смахнула слезу и бережно положила куртку на письменный стол.

Вещи собраны, я еще раз посмотрела на свою маленькую комнатку, которая целый год мне была тюрьмой, временным пристанищем и домом. Сейчас она залита солнечным светом, кажется теплой и уютной, может, потому, что я ухожу отсюда, ведь оказалась я здесь в свои самые смутные времена.

Что мне дал этот год? Среди людей, которых я исцеляла, ничего не поменялось. К Александру я ближе не стала. Бога все так же люблю, как и за стенами этого дома и храма. Нестерпимую тоску по родителям. И любить я не перестала, ни время, ни расстояние не помогли мне забыть Максима.

Я стою в мрачном коричневом темном коридоре, ведущем в кухню. На душе скребут кошки. Если я сейчас уйду, то навсегда потеряю связь с духовным наставником – это факт. Медленно прохожу в кухню, солнечный свет подает на круглый обеденный стол, образуя яркий ореол вокруг него, но все остальное остается тусклым и серым. Я подошла к деревянному самодельному кухонному гарнитуру и, открыв маленький верхний ящик, достала ключи от машины. Прижав их к сердцу, я убеждаюсь, что сильно соскучилась по всему, что связанно с домом. На протяжении трех месяцев я боролась с искушением и не притрагивалась к ключам, чтобы избежать подобных чувств. Посмотрела еще раз вокруг себя, и сомнения рассеваются под давлением приближающейся свободы.

– Я все правильно делаю, – убеждаю себя я, проходя по коридору, беру сумку, куртку Макса и быстро, без оглядки выбегаю на улицу. Солнечный свет ослепил меня, и я по памяти иду к гаражу. Подхожу к старенькому деревянному гаражу, глаза привыкают к яркому дневному свету. Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что двух любопытных дам – Таисии и Тамары – нет, я ныряю в темноту.

«Тогда мне больно было уходить от любимого, но я сделала это. Сейчас я просто возвращаю все на свои места», – утешаю я себя и включаю свет.

«Я это делаю для тебя, Анастасия. Поверь, так будет лучше…» – вспоминаю я слова Александра, когда он скрыл машину за плотной тканью, лишая меня связи с прошлым миром. Я сорвала брезент с машины, подняв облако пыли, скопившейся за целый год. Вот она – моя красавица, ее бирюзовый цвет блестит в отражении лампы, как будто она только что куплена в салоне. Жму на брелок, она приветливо мигает фарами, и после тихого щелчка снимается блокировка с дверей. Бросаю сумку на заднее сиденье, на переднее кладу куртку Макса и свою книгу. Открываю скрипучие двери, лучи солнца врезаются в плотную завесу пыли, давая предвкушение свободы. Сажусь за руль, вставляю ключ и неуверенно завожу машину, она тоже неуверенно подает глухой звук, пытаясь завестись. Я верю в нее и терпеливо жду… вдруг она громко загудела, подавая признаки жизни.

– Я тоже скучала, крошка, – произнесла я ей, крепко сжимая руль пальцами и с азартом сдерживая улыбку, – как мне тебя не хватало.

Сейчас я хотела сильнее нажать на педаль газа и просто ехать вперед, оставляя все сомнения и тревоги позади, но, выехав на площадку храма, я резко остановилась. Я не могу уехать, не попрощавшись с этим святым местом, где я столько времени провела в молитве и посте. Я вышла из машины и встала перед храмом, покорно опустив голову. Теплый ветер раздувает мое легкое белое платье, а я, смотря на свои пальцы, собираю мужество, чтобы зайти внутрь. Скрываясь от палящего солнца, я наконец-то прошла в храм и ощутила прилив прохладного воздуха и свежего сладостного запаха ладана. Подойдя к иконостасу, я вспомнила утренние службы, которые Александр проводил только для меня, чтобы я не пересекалась с болезненной для меня общей массой прихожан. Он начинал читать первым, его высокий голос струился в молитве, заполняя весь храм таинственностью. Я присоединялась к его молитве и чувствовала, как золотая энергетическая нега спускается сверху, окропляя любовью Бога. В этот момент я отчетливо слышала голос Создателя, который внушал надежду. Интересно, ощущал ли Александр то же самое, что чувствовала я?

Сейчас, смотря во всевидящие глаза Бога, я испытываю стыд за то, что хочу отступить от своей миссии. Когда я первый раз пришла в этот храм, все казалось таким простым.

– Сможешь ли ты простить меня? – спросила я его и тихо зашептала молитву: – Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым и невидимым…

– Он тебя простит, Анастасия, – раздался громкий голос Александра за спиной и эхом разлетелся по стенам, заставляя меня вздрогнуть и обернуться.

Александр стоит в двух метрах прямо напротив меня. Одет он по мирскому, до колен серые шорты-бермуды, белая футболка поло. Взгляд спрятан за темными очками, но я уверена, что он сердитый.

– Сердце Господа большое и любящее, поэтому он поймет тебя, – Александр говорит и медленно идет ко мне, вынуждая меня гореть от стыда. – Дугой вопрос, сможешь ли ты простить себя? – останавливается он буквально в шаге и указательным пальцем легонько касается моей ключицы. – Сможешь простить?

Сняв очки, он зацепил их за край ворота футболки и посмотрел на меня серьезными суровыми гипнотическими темными глазами. Я хочу провалиться сквозь землю и оказаться на необитаемом острове, где я никому и никогда не причиню страдания и боли.

– Я тебя ждал… ты собиралась на встречу со мной? – печально спросил он.

– Да, или нет, скорее да, – робко отвечаю я.

– Ты взяла машину… – с болью произнес он и делал паузу. – Значит, сбегаешь?

– Да, я ухожу, и раз уж наша встреча все же состоялась, можно поговорить с вами откровенно?

Мои щеки горят огнем, и я чувствую его подавляющую уверенность.

– Давай поговорим откровенно. Позволь, я первый начну… – снова он делает паузу, терзая мое любопытство. Под темными хмурыми глазами его взгляд очень острый, как у хищника. – Мне очень больно тебя отпускать, – произнес он.

Его голос дрогнул, несмотря на всю его суровость, я чувствую в нем искренность.

– Почему? – медленно отступаю я.

Он движется вместе со мной, оставляя дистанцию между нами в один шаг. Мы поменялись местами, теперь он стоит спиной к алтарю, а я – спиной к выходу.

– Во-первых, я боюсь, что твое сердце будет разбито. Неужели ты вправду думаешь, что он ждал тебя целый год? Он богатенький разбалованный бабник, и от тебя ему нужно было лишь одно, а воспользовавшись тобой, он выбросил бы тебя, как надоевшую игрушку.

– Что вы можете знать о его чувствах и о его жизни? – возмутилась я. – Мне не важно, где он и с кем, – тихо выдавила я.