Мои королевские дела

– Идите, идите, – велел им Сеня.

– А – спинку потереть? – вежливо осведомился второй слуга.

– Я сам, сам! – сказал Сеня.

– А – с кувшинчика полить? – удивленно спросил первый.

Сеня вздохнул и снова повторил:

– Сам.

Слуги, несколько обиженные, ушли.

Мыло оказалось душистым, вода горячей. Сеня вымылся с удовольствием, не спеша. Вылез и вытерся большим льняным полотенцем. Заметил на втором стуле сложенное белье. Это были панталоны и рубашка. Все из тонкого хлопка ли, батиста. Все с кружевами и завязочками. Он надел все это, а свои красные трусы постирал в ванной и повесил на спинку стула, рассчитывая надеть их, как только они высохнут. Потому что удобнее они. Если бы он знал, где и когда он их увидит в следующий раз, он бы их тут не оставлял так беспечно, а велел стеречь и закрыл бы ванную залу на замок.

Когда он вышел из ванной, он увидел, что в спальне успели прибраться: пол блестел, а мебель будто стала ярче – видимо, с нее вытерли пыль, на кровати красовалось другое покрывало.

А еще он увидел с десяток слуг, выстроившихся в линию. В руках каждый из них держал предмет гардероба. Ля Гуш стоял перед ними, как дирижер, у него в руках снова был развернутый свиток. Ля Гуш повернулся к Сене и сказал:

– Ваша одежда для коронации, сир.

– Но коронация вроде бы вечером, а сейчас… – неуверенно произнес Сеня.

Ля Гуш достал из кармана камзола часы на цепочке:

– Сейчас четверть пятого. Коронация в шесть. То есть менее чем через два часа! – в ужасе воскликнул он. – Мы едва успеваем!

Он живо спрятал часы обратно в карман, снова раскрыл свиток и торопливо провозгласил:

– Рубашка парадная, с кружевами шириной не менее тридцати двух сантиметров.

Первый в шеренге слуга, в руках которого было что-то, напоминающее белоснежно-золотую пенную гору, шагнул к Сене.

Парадную рубаху полагалось надевать поверх нижней. Что Сеня и сделал с помощью слуги. Ушло на это всего минут двадцать. Благодаря круглым пуговичкам в количестве штук ста. Причем они были гладкие и маленькие. И, похоже, жемчужные. Наверное, одна эта рубашка стоит целое состояние.

Слуга обошел Сеню, чтобы поправить воротник. И Сеня услышал тихое «Ох!» за спиной. Он обернулся, слуга отошел обратно в шеренгу, пряча глаза.

Ля Гуш строго посмотрел на него, сам подошел к Сене, заглянул за спину, произнес спокойно:

– Ничего. Поверх будет камзол.

– Да что там такое? – спросил Сеня.

– Ничего особенного, – невозмутимо ответил Ля Гуш. – Небольшая… прореха.

Прорехи в этом дворце, как уже понял Сеня, действительно были в порядке вещей. И Сеня только пожал плечами. Под камзолом так под камзолом. Главное значит: не снимать камзол.

За дырявой рубашкой последовали: чулки с протертыми пятками («Ничего, – сказал Ля Гуш, – поверх же будут туфли»), пышные штаны с оборванным кружевом на правой штанине (Ля Гуш оборвал его и на левой, выкинул в окно и сказал: «Главное – симметрия»), и туфли с пряжками, усыпанными алмазами (туфли оказались размера на два больше). С камзолом все было вроде бы в порядке. По крайней мере, нигде не жало.

После этого Ля Гуш сделал знак рукой слугам, одни бросились раздвигать полузакрытые шторы, другие выкатили откуда-то из угла большущее зеркало. И подкатили его к Сене.

Сеня с радостным нетерпением шагнул к нему, потерял туфлю и чуть не упал, Ля Гуш метнулся к нему, поддержал, кивнул слуге, тот подобрал туфлю и снова надел Сене на ногу.

«Хоть бы во время коронации так не опозориться», – подумал Сеня. И посмотрел наконец на себя в зеркало.

Он увидел коротышку, который тонул в ворохе одежды. Он понял, почему камзол был такой удобный – он был шире самого Сени раза в два. Голова Сени выглядывала из всего этого пышного бело-парчового великолепия, как голова цыпленка из скорлупы. Жалкая маленькая белобрысая голова на тонкой шее. И Сеня еще воображал себя величественным! И его поза – он встал, подбоченившись и выпятив грудь – была совершенно смешной и нелепой.

Ля Гуш, похоже, все понял по выражению Сениного лица и сказал:

– Это еще не все, Ваше Величество!

«Неужели?» – мрачно подумал Сеня, но ничего не сказал, а послушно уселся за небольшой туалетный столик и позволил накинуть себе на плечи простыню.

В кожу его лица втерли какой-то крем, потом лицо посыпали розовой-прерозовой пудрой, потом на голову надели белый кучерявый парик, так что Сеня стал похож на Мальвину. Потом опять посыпали пудрой – уже золотой, и уже вместе с париком. И побрызгали ужасно душистыми духами – так что Сеня, старавшийся не вдохнуть пудру, сейчас все же расчихался.

– Великолепно! – с восхищением сказал Ля Гуш, глядя в зеркало.

Сеня ничего великолепного не видел и надеялся только, что коронация –это единственный день, когда королю положено пудриться.

А потом слуга принес ту деталь парадного туалета, что привела Сеню в восторг – и это была шпага.

На Сеню надели портупею – широкую замшевую ленту накинули на правое плечо, она пересекала грудь наискосок, и у левого бедра к ней привесили шпагу. То есть ножны.

Когда дико обрадованный Сеня схватился за золотой витой эфес, и вытащил шпагу, оказалось, что шпаги, как таковой, и нет. Есть всего сантиметров пятнадцать клинка.

– Кхм, – смущенно кашлянул Ля Гуш, – вы не вынимайте ее, Ваше Величество. Вы же не на войну идете и не на дуэль.

– Ну да, – огорченно пробормотал Сеня, засовывая шпагу обратно.

В общем, нужно было только не снимать камзол, не терять туфли, не вынимать шпагу – и все будет отлично.

От волнения и от смущения, что ли, но Сеня почувстовал зверский голод, и вспомнил, что он давным-давно не ел.

– Знаете, – робко сказал он Ля Гушу, – я что-то немного проголодался…

– Разумеется! – огорченно сказал Ля Гуш. – И как я сам не подумал!

Он свирепо поглядел на слуг и крикнул:

– Ча-ю королю!

Три человека тут же сорвались с места и убежали.

Ля Гуш вынул из кармана часы, сказал:

– Не волнуйтесь, Ваше Величество, мы успеваем!

– А сколько сейчас? – спросил Сеня.