Тёмный голос

Алеся смеется и шутливо замечает:

– Мне и одного хватит. Зачем мне все?

Я смотрю на подругу и ощущаю её энергетику. Она замечательный человек, находящий радость в каждом дне. Я хотела бы этому научиться, это полезное качество. Только как?

Нужно незатейливо попрощаться со всеми, уладить дела и собраться с мыслями, ведь не каждый день сводишь счеты с собственной жизнью.

Алеся выбрала платье быстро. Тёмный зелёный цвет ей к лицу. Она кружилась по комнате.

– Как мне нравится, как мне нравится. Оно такое классное! – восклицала подруга. – Не буду дожидаться свадьбы, наряжусь в него сегодня же! Маша, ты же помнишь? Мы идём в ночной клуб!

– Конечно!

Я не жаловала такие мероприятия, они повергали меня в жуткое состояние. Находится среди дёргающихся тел, под неприятную для меня музыку я могла, но только хорошенько напившись. Потом всё следовало по заведённому кругу: паршивое самочувствие и острое желание умереть.

Однотипный ритм и обволакивающий свет лишали чувства реальности. В этом душном зале время было не властно. Тела переплетались, одежды блестели, в воздухе витал запах алкоголя. Я потягивала коктейль через трубочку. Непонятная жижа, похоже, смесь остатков из бара. Мой взгляд блуждал по танцующим, где-то среди них развлекалась Алеся. Организм сопротивлялся, постоянно закрывались глаза. Я боролась с сонливостью. Двое мужчин пытались развлечь меня, но я культурно попросила не беспокоить. Они все поняли и оставили меня в покое. Ещё немного подождать, подруга устанет, и мы вернёмся домой.

Горячие пальцы, такие знакомые, прикоснулись к нежной коже запястья. Нервный импульс пробежался по телу. Глаза отказывались верить – это был Марк. Горло пересохло, я не дышала, а сердце остановилось. Его взгляд был ровным и спокойным. Он смотрел мягко, на губах удивлённая улыбка. Марк наклонился:

– Привет!

Вместо приветствия я сделала шаг вперёд, позволяя себя обнять. Он понял моё немое желание, руки крепко обвили талию, я прижалась к его груди. Ни одна музыка не перебьёт биение его сердца. Он несколько раз поцеловал мои волосы.

– Я рада тебя видеть, – шептала ему на ухо, зарываясь пальцами в курчавые волосы. Эта близость к нему, его запах, тепло ладоней кружили мне голову. Я думала, что совсем скоро всё прекратится, осталось несколько недель. Его я больше никогда не увижу. Я хотела с ним проститься и сделать это не банально, а тепло, как сейчас.

Марк наклонился: он жаждал моего поцелуя.

Я поднесла пальцы к губам.

– Не надо, – попросила его.

Он облизал мои пальцы и шаловливо спросил:

– Ты здесь с этим?

Он намекал на Михаила. Я кивнула. Он нехотя выпустил меня из своих уютных объятий.

– Прощай, милый.

Он молчал. Голова опущена, горькая улыбка замерла на устах.

Я спустилась вниз, нашла Алесю и объяснила, что надо уйти. Она только вошла во вкус, но предложение поехать в другой клуб было принято.

30

Скоро всё прекратится. Настанет день Х, я достану спрятанные лезвия и перережу тонкие нити жизни. Я знаю, что организм может быть упрямым, затягивая раны и категорически отказываясь умирать, но я буду стараться, наносить порезы глубже и чаще. Если ничего не получится, тогда одно движение по сонной артерии… Я ощущаю, как тёплая, пульсирующая жидкость устремляется вниз. Вода мигом окрашивается в алый, в глазах темнеет. Я представляла самоубийство сотни раз, прокрутила в разных вариантах, и теперь мне не страшно.

Тот, кто будет читать, должен понимать, о чём я думала и во что свято верила: любимый человек придаст смысл моей жизни, любовь исцелит меня. Я серьёзно заблуждалась. Ни один человек не в силах насытить ту черную и бездонную дыру, живущую во мне. Ни ребёнок, ни муж, ни друзья, ни близкие, никто. Во мне нет энергии, ни капли, я обескровлена этими невыносимыми, бесконтрольными мыслями. Я хочу покоя. Единственный выход получить его – это убить себя.

31

Осталась неделя.

Больно разговаривать с родными и друзьями. После моего самоубийства, они сотни раз будут возвращаться к нашему последнему разговору. Сбрасывая вызов или выходя за дверь, я реву. Уверена, они оправятся от этой потери, по-другому и быть не может. Всё идет своим чередом. Мир был до меня и будет после. Кто-то даже в голову не возьмёт. Поговорят и забудут. Это всё предсказуемо.

Я уйду, и что останется?

Вокруг меня лежали тетради, исписанные стихами. Это моё творчество, это моя жизнь, мои чувства и эмоции. Я читала до глубокой ночи. Удивляясь и гордясь своими стихами. Да, они тяжёлые и мрачные. Мне говорили, и не раз: «Они красивые, только много их не прочитаешь… голова начинает болеть…». «Твоё творчество траурно-прекрасно».

Плевать, что мои труды никому не нужны. Не важно, что я создатель и поклонник в одном лице. Страшнее другое: я не могу написать ничего нового. Я пробовала уйти от темы лирических страданий, переключиться на природу, но, увы, ничего не получается. Всё усугубляется тем, что в последние годы, мои мысли невозможно усмирить, а творчество, как известно, любит тишину. Властный тёмный голос уверенно декламирует в моём воспалённом, истерзанном сознании: обиды, сожаления и гневливые проклятия; отнимает энергию, лишает волшебной искры, и муза больше не приходит. Это так паршиво, когда хочешь, но не можешь, ни строчки, ни слова… Кажется, я навсегда потеряла связь, с волшебным, таинственным миром, откуда приходили образы и вдохновение.

Пять месяцев от моего последнего стихотворения. И – тишина… Я больше ничего не могу сказать этому миру, пора уходить.

32

26 февраля 23.00.

Отсчёт моих последних суток. Завтра в это время я перережу тонкие, синие венки. Вернусь домой, сделаю последнюю запись в дневнике и убью себя.

Это парадоксально, но близость смерти делает мою жизнь прекрасной. Тяжёлая ноша упала с плеч, в прямом смысле дышится легко и свободно. Впервые в жизни всё определено и понятно. Не надо беспокоиться о будущем, не надо ничего ждать или надеяться. Завтра последний день моего представления, а после цирк уедет прямиком на небеса.

Сегодняшний день прошёл необычно. Я открыла в себе источник любви. Огромный и всепоглощающий. Я дарила её каждому, улыбалась, любила тем светлым, невинным чувством, которое оставалось в детских воспоминаниях. Я отдавала и ничего не требовала взамен; удивительно, но это не изматывало. У меня словно выросли крылья, я порхала, как бабочка. Пусть запомнят меня счастливой.

– У Вас сегодня День Рождения? – спросила покупательница.

– Нет!

– Вы сегодня такая красивая, счастливая! Вот, я и решила, что у Вас праздник, – пояснила она.

Я улыбалась.

– А может, и праздник! Праздники разные бывают, почём знать! – весело вклинилась другая женщина.

Меня смутило, как это необычно: я собираюсь свести счёты с жизнью, и это настолько меня окрыляет. Жизнь изматывает, а смерть – голубит.

Тело было лёгким , ощущалось практически невесомым, как пушинка. Уже несколько дней я ничего не ем – готовлюсь. Нет желания прибегать к клизме. Впервые за несколько лет я была счастлива. И рецепт его был прост: я делаю то, что хочу, а желала я лишь одного – смерти.

Путь к горячей ванне и лезвиям был радостным и лёгким. Меня ничего не беспокоило, всё потеряло важность: одиночество, отсутствие денег, неустроенная личная жизнь, творческий коллапс – всё померкло, по ту сторону меня ждала свобода. Больше не нужно ничего делать, встречаться с уродами в желании найти друга и верную опору, насиловать свой мозг, пытаясь написать хоть что-то толковое, рассматривать картинки и мечтать о путешествиях и прочих вещах, которых у меня никогда не было, и с моим уровнем жизни не предвидится. Найти силы простить мать. Отвечать на извечные вопросы: «Кто я?», «Как стать собой?», «Зачем мне жить?».

Мой путь был борьбой за жизнь, только я проиграла. Осталось совершить харакири. Смыть позор моей несостоятельности, слабости, неспособности стать собой или, на худой конец, успешным винтиком общества.

Скоро всё погаснет, впереди свет, и я иду к нему. Хоть что-то я доведу до конца. До логического завершения, а не брошу на полпути, терзаемая сомнением и неуверенностью в себе.

33

27 февраля. 22.00.

Последняя страница была исписана вчера. Эту запись приходится делать впереди. Год назад я сидела перед чистым блокнотом и ревела. Слёзы промочили первые страницы; пропустив их, я принялась строчить. После, открывая дневник, всегда негодовала из-за этого пропуска. Пропитанная солью бумага, побитая на бугорки и впадины – сколько в ней воспоминаний. Когда ты будешь читать, мой друг, закрой глаза, проведи ладонью по неровной поверхности, почувствуй ту боль, что меня разъедала…