Выход зубной феи

Место старшего оперуполномоченного досталось ему по наследству. Демобилизовавшись и вернувшись в родную губернию, он с трудом вливался в гражданскую жизнь без принятых за бугром поскакушек и вечного ничегонеделанья, потому как и так сосед подаст. Спас Катанина портрет дедушки, приколотый прозорливой бабулей к ковру прямо над Виталиной кроватью. Дед, нещадно гонявший в годы войны фрицев, затем играючи поднял целину Караганды и заодно поднялся сам до начальника УГРО – сказалось умение целинника сажать. Зачистка всесоюзной житницы от нежелательных элементов была им проведена настолько быстро и масштабно, что оперативники его отделения спивались от безделья еще многие пятилетки спустя. А славного деда отправили в МУР в мягком вагоне с предварительной остановкой в санатории у известной русской реки.

Там на его грудь, и без того усеянную медалями, упала главная награда, герой труда Марья, тоже премированная путевкой. Девушка была честных правил и не смогла расстаться со своим заводом даже после свадьбы, а молодой муж решил, что искоренять преступность можно и не в Москве. Жили они дружно и счастливо, но, как это часто бывает, природа на детях великой пары отдохнула, а на внуках прямо-таки ушла в бессрочный отпуск без сохранения. Виталик вышел не вундеркинд и мечтал о свершениях только в пределах меньшей или большей бутылки пива.

Но со временем – может быть, и потому, что бутылки большего размера стали преобладать – ежеутренние встречи с полным достоинства взглядом великого деда на фотокарточке стали напрягать. Предок делался, как казалось Катанину, все мрачнее и мрачнее, пока в одно прекрасное утро после новогоднего марафона со стороны ковра донеслось: "Уголовка по тебе плачет!". То обменивались мнениями соседи за стенкой, но Виталик принял издержки панельного строительства за глас с того света. На утро он сдался в милицейскую академию.

С той поры недоросль стал человеком. Все, что еще можно было спасти из его серенького вещества, пошло в дело: опытные сыскари из старой гвардии не жалели сил, чтобы Катанин-старший перестал краснеть на Небесах и знал, что внучек не посрамит честь фамилии. В качестве поощрения и аванса за будущие заслуги Виталий довольно скоро даже не дорос, а взлетел на должность старопера, где и застрял в немом изумлении от обилия работы.

Вот и сейчас Виталий сидел и с трудом выжимал правду из миллиона никчемных фактов и недомолвок. Дело о произошедшем в школе не задалось с самого начала. Систематизировать показания свидетелей не смогли бы и Лобачевский с Кони, а каждый новый опрашиваемый только все запутывал еще сильнее. На трехчасовое бдение с мадам Поленко можно было бы запросто продавать билеты ценителям театра абсурда и мексиканских драм с кровосмесительным сюжетом, но вот нести этот протокол начальству точно не стоило. Катанин пригорюнился, задумался, и до него не сразу дошло, что Клавдия Энгельгартовна готова поделиться со следствием еще кое-чем.

– Любовь моя, мое счастьице, на кого же ты меня покинул! – женщина сыпала крупным горохом слез и надрывно причитала: – Осиротели мы без тебя, без кормильца, о-о-о!

Виталий изумленно посмотрел на столь безмерно скорбящую супругу. По нынешним временам, когда женатым можно быть только до обеда, пока твоя новобрачная не разберется в своих чувствах и не найдет партнера понаваристей, такая лебединая верность внушала уважение. Тем более, что с утра мадам Поленко не казалась чрезмерно любящей женой. Сейчас же она заливалась как Элоиза по своему Абеляру:

– Что же теперь будет-то, о-о-о!! И дом мне опостылел, ведь нет там тебя, моего дорогого! Вот какая она, жизнь-то несправедливая! Ушел вот так и с концами. Он же даже фамилию свою не знает!

Катанин заинтересовался:

– Фамилию не знает? И давно это у него? Склероз, болезнь Альцгеймера или синдром бродяжника?

Клавдия резко захлопнула рот и с обидой, но совершенно ровным голосом ответила:

– Вы что, он все ж из приличного дома. Я его и кормила, и поила, от себя кусок отрывала получше. Какой там геймор, он у меня и травку специальную ел, для желудка. А фамилию-то он, может, и знает, только сказать не может.

"Надо же, как иные бабы заботятся о мужьях! – отметил про себя Виталий. Вот здесь тухнешь в провинции и не знаешь, какие там травки для желудка. Без женской руки так и загнешься на дошираках! Стану майором – женюсь!". Вслух же он дал более реальное обещание:

– Не паникуйте, гражданка, найдем мы вашего мужа. В каком бы виде он сейчас не был. Даже если уже и не сможет фамилию сказать.

– Да вы издеваетесь надо мной! – Клавдии было не угодить, она опять бурно дышала и рукоплескала во все стороны: – Мужа себе моего оставьте, если только не в виде кота найдете, Люциферчика моего сладкого! Это он принудительно пропал из дома и до сих пор не вернулся. Леня его прогнал, дуб стоеросовый! А если он сам куда-то делся, то в его интересах, чтоб это были поиски моего дорогого котика. Еще вопросы есть?

Вопросов у Катанина имелось неограниченное множество, но для их решения необходимо было срочно убрать Клавдию из кабинета. Показания ее стоило разобрать, опросить указанных ею лиц на предмет подтверждения и как-то связать с ранее полученные материалом. Дел накопилось, как у Золушки перед балом. Мадам Поленко же будто сроднилась с жестким стулом и уходить собиралась только тогда, когда Катанин в полной мере отдаст ей свой милицейский долг: вернет Люцифера на место, перевоспитает ветреного супруга, накормит голодных и установит мировую справедливость. Виталий уже раздумывал, не дать ли ей возможность переночевать в отделении, когда зазвонил телефон.

– Катанин, – отозвалась трубка полным жизни голосом следователя, – как обстановочка? Заканчивай со своей Мадонной и двигай поршнями ко мне. И эти, хроники Люцифера прихвати! – кто-то по ту сторону провода захрюкал, а Виталий понял, что наверху Рыжий уже отчитался об услышанном, точнее, подслушанным. Трубка лязгнула и начальство отключилось.

Оперуполномоченный собрал бумаги в стопочку, еще раз перечитал последние строчки и в сотый раз подивился, как с таким контингентом милиция вообще кого-то разоблачает. Затем мягко, но настойчиво выпроводил Клавдию за дверь, клятвенно пообещав ей поднять спецназ, МЧС и спасателей-волонтеров на поиски котика, а о результатах отчитаться ей лично, какими бы горькими они не были. Даже, если Люцифер найдется не в обед, а, к примеру, вечером, мадам Поленко обещала ждать и терпеть.

После ее ухода в маленьком кабинете тут же завелся свежий воздух и стало легче дышать. Катанин посидел пару минут в кресле, наслаждаясь тишиной, и стал собираться наверх, но приоткрылась дверь и в нее бочком протиснулся русый мужчина в комбинезоне.

– Вызывали? – робко спросил он у Виталия. – Я с аварийной службы.

– Да вас, если вызывать, не дозовешься! – поделился милиционер жизненным опытом. – Первый случай в истории ЖКХ нашего города, пришли, наконец. Вы по поводу радиатора ко мне?

– Нет, – так же тихо отозвался стеснительный аварийщик. – На радиатор ждите очередь. Я – сантехник по поводу школы. Что там в школе произошло, вы мня вызывали.

Катанин от радости чуть не расцеловал дверь, впустившую такого дорогого гостя. Это был сантехник, который проявил чудеса героизма в день преступления. Он все видел, и, скорее всего, много знал.

Это он поймал тех, кого упустил Тихон.

Глава 12

Упущения в жизни Тихона Гавриловича и раньше случались, но достижений, по его личной шкале ценностей, за ним водилось много больше. В мечтаниях о кисельных берегах далекой Америки трудовик методично подтягивал себя под идеалы этого царства Момуса, страны неограниченных возможностей. В основном для тех, у кого наличествовала пара миллионов в кармане, на текущие расходы по мелочам, так, до завтрака. Долларами, однако, Тихон не запасался: для него они были фантастикой, как антикварные дублоны в трюмах разбитых испанских галеонов у берегов Флориды. Dolce vita должна была наступить за океаном по умолчанию. Это подразумевалось как бы само собой: всякий, ступивший на Землю независимости, наследовал часть золота инков, кладов Кортеса, Рокфеллеровских фондов, которые тут же и выдавались приезжему в твердой валюте и с широкой американской улыбкой.

Улыбка, в свою очередь, была загвоздкой. Одним из непременных атрибутов настоящего гринго, можно сказать, его визитной карточкой являлись, по мнению Тихона, белые, как снег Джомолунгмы, блестящие одинаковые зубы. Об этом трудовику в унисон пели ковбои на пачках Мальборо, невиданные ролики о зубной пасте и двуногих бактериях, выпиливающих кариес в свободное от пения время, и флагманы Голливуда образца девяностых.

Юный тогда еще Гаврилыч, впервые смущенно переступив порог видеопроката, не стал задерживаться у стендов с Рэмбо и другими мастер-классами по рэкету, но надолго застрял у стеллажа с пропуском в американскую мечту: аэробикой Джейн Фонды и киноуроками по обогащению. Повторить за Джейн не составило труда: Тихон так ходил в обычной жизни, зато сверкать ее фирменным фарфоровым оскалом не получилось. Сода и наждачка-нулевка не помогли: клыки упорно торчали вразнобой, отливая латунным блеском советских пломб и наследственной желтизной семейной эмали. Молодой человек запереживал, ведь в Майами этот казус могли бы неправильно понять, а он не хотел огорчать местных миллионеров непривычной экзотикой.

Перепробовав все доступные средства из "Полного справочника народной медицины", который, кстати, стал настольной книгой Тихона на все времена, юноша впал в уныние: ни трудноизвлекаемое молочко одуванчика с лимоном, ни известка, ни даже кошка, умчавшаяся в ночь с привязанной к хвосту запиской и колокольчиком не обелили зубы до нужной градации белого. Скорее наоборот, от постоянной травли челюсть как-то скукожилась и ныла, а зубы по одному, а то и целыми группами стали покидать это неуютное место. Тихон Гаврилович, руки которого уже тогда были очумелые и тряслись от желания работать, попытался пойти по пути древних китайцев и изготовить протезы самостоятельно, взяв за образец всю ту же блистательную Фонду. Подвели неточности в расчетах и сопротивление материалов, хотя сопротивление многострадальной челюсти тоже пришлось учесть. В общем, выпиливание лобзиком малых форм в тот момент не задалось.

Тихон Гаврилович решился. Будучи знатоком и экспертом во всех областях, он никогда ни у кого не просил помощи, но ситуация складывалась патовая. Редкие, как пацифисты в Сомали, зубы ставили под угрозу само существование Тихона: посильные для прикуса протертые супчики надолго отбивали охоту работать, а без работы пропали и супчики, разорвать же этот порочный круг мог только хороший дантист. На счастье, вокруг бушевал только что взятый на воспитание, но дикий пока еще капитализм, раздолбавший своими неуклюжими лапами бесплатную медицину и разбросавший ассов золотых коронок по вещевым рынкам. На их место ветром перемен нанесло специалистом всех мастей, включая даже тех, кого действительно учили подходить к бормашине с безопасной стороны. Среди последних алмазом сиял настоящий американский доктор, предприимчивый Беня Фридман из Гомеля, раньше всех понявший, где теперь нужно ловить удачу. Он быстро свернул свой маленький кабинетик на Брайтоне и на все вырученные деньги отгрохал клинику в областном центре. С чисто еврейской смекалкой он договорился со всесильным Финогеном Семеновичем о расценках на покой и понеслось.

Надо отдать Бене должное: зубы он действительно лечил и лечил без боли. Первые клиенты, боязливо озиравшие мраморный холл с фонтаном приходили в ступор, когда белокурая модель раскладывалась из-за стойки администратора во всю длину бесконечных ног и ласково заводила их в кабинеты. Там, вопреки возникшим сомнениям, царили строгая хирургическая чистота и профессиональный подход, которые воплощали суперсовременные, невиданные доселе в области кресла и приветливо журчащие сверла элегантных аппаратов. Беня к тому же искрился умом и сообразительностью, любил свое дело и за каждый зуб боролся как за родного дядю. Через каких-тополгода клиника стала самым посещаемым местом в городе, а странный мор среди конкурентов, не успевших купить бронежилеты к встрече с опричниками Финогена, и вовсе направил все дороги борцов за здоровье и эстетику в ее двери.

Жертвой рекламы и, что более неожиданно, здравого смысла в этом случае оказался и Тихон Гаврилович. Аккуратно вырезав из постера курсов аэробики в ДК улыбку Джейн, он отправился за консультацией к Бене. Дива-администратор, которую хозяин нещадно дрессировал и натаскивал на зарубежный лад, где клиент уже десятилетия был всегда прав, и бровью не повела, когда странный юноша с куском глянцевой бумаги во рту что-то зашепелявил, указывая в сторону процедурной. Свято помня заповедь американца о том, что с ума сходят в том числе и от денег, а если не от них, то тем более резких движений лучше не делать, она с радушной улыбкой сдала пришельца на руки Самому.

Беня усадил Тихона в кресло, надежно припер его стойкой бормашины и приступил к осмотру. Изучив со всех сторон обслюнявленную вырезку, прослушав пару отделений из птичьего клекота с присвистом, что явно указывало на отсутствие передних, нижних, боковых и уж точно зубов мудрости, доктор не стал заигрывать с буйной фантазией мужчины и сразу предложил радикальные меры:

– Не смотрите на меня, как глиста на булочку. Хотя я вас понимаю, рот исключился из вашей пищевой цепочки. Вы голодны. Давайте так: я скажу, насколько вы потратитесь, а вы кивнете, насколько вас это облегчит.

Тихон заворочал шестеренками, чтобы ответить, но на то Фридман и жил на Брайтоне с тетей Цилей. Он двумя пальцами в перчатке захлопнул пациенту рот и продолжал:

– Не стоит сейчас благодарить. У меня слишком чувствительное сердце, оно легче переносит коньяк. Тридцатилетний, – тут Беня со знанием дела оглянулся на стоптанные тихоновские штиблеты и дал корректировку, – Армянский коньяк тоже годится. Беня тоже ходит к нужным людям. А отдавать тридцатилетний коньяк незнакомому человеку, это же как папуасу зеркальце подарить. Банально, но жестоко. Вот я по-вашему – жестокий человек?

Закованный в оборудование Тихон на всякий случай замотал головой.

– А я все-таки жестокий, – Беня сощурил глаза. – Барышни станут кидаться с окна за вашу улыбку, шо я вам сделаю. Да что там барышни! Вы сами в зеркало себе не улыбнетесь, без того, чтоб не поцеловать себя, такого фильдеперсового, в затылок. Чтоб не было больно нам обоим, ни копейки с вас не возьму.

Американец закрутился на табурете, отъехал на нем к своему столу и лучезарно улыбнулся не верившему в свое счастье Тихону.

– Копейки не возьму. А долларов десять тысяч возьму. И мы расстаемся друзьями, и вы с зубами.

Перспектива была ошеломляющей. Такая красота за такие деньги убила Тихона еще до воплощения в действительность – опытный в этих делах доктор правильно оценил ее страшную силу. Перед глазами юноши калейдоскопом складывались и рассыпались яркие обломки ускользающей мечты: яхта с миллионерами разбивается об остов черного зуба, белоснежная улыбка Джейн с хрустом разгрызает коробку его многоэтажки, Тихон грабит сберкассу и крадет мешок рублей, а в следственном изоляторе белые зубы уже не имеют значения…В общем, воротилы Нового Света висели на волоске от счастливого шанса не встретиться с трудовиком никогда.

Но с Беней невозможное становилось возможно. В его энергичном присутствии даже безнадежные кадры проникались верой в себя, когда понимали, сколько же они стоят. Десять тысяч долларов сначала кувалдой обрушились на тихоновское сознание, но тут же отскочили от этой непробиваемой субстанции под искрящий сноп идей по их добыче.

Но доктор любил, чтоб ему платили до конца и не смог бы, как милосердные русские женщины, ждать своего героя из тюрьмы. Он быстро оценил потенциал своего пациента и предложил схему, отработанную со времен Моисея и слегка оптимизированную фарисеями: посадить клиента на крючок Земли Обетованной и гонять его сорок лет, пока не расплатится.

– Что вы бледный, как спирохета? Я ж вам не предлагаю продать родную маму. – Тихон с интересом вытянул губы трубочкой. Этот бизнес-план ему прежде в голову не приходил. Тут Беня, наконец, нащупал взаимовыгодную схему расчетов:

– Я буду работать за ваши зубы. Мысленно. А вы копите. Вот каждый раз, когда ваши руки станут пачкать какие-то деньги, говорите себе: "Шлимазл я! Почему эти деньги еще не у Бени?", и несите их сюда. Здесь им будет уютно. И как-нибудь вы придете, а я вам скажу: "Тихон, сегодня вы получите свои зубы совершенно бесплатно. Платить сегодня не надо". Обдумайте это шикарное предложение и кивните любой положительный ответ, – время Бени дорого стоило, и в заботе о расходах клиента он ускорил мыслительный процесс Тихона тычком в плечо. Легкая и с таинственным содержимым, как засохшие коробочки семян на ветках акации, голова трудовика стала раскачиваться, соглашаясь на несколько шикарных предложений вперед. Доктор-искуситель радостно подмигнул и освободил от оков продавшего ему свою молодость, силы и здоровье охотника за белоснежными челюстями.

С этого момента Тихону пришлось батрачить на Беню в лучших традициях Ветхого Завета. Хотя надо отдать американцу должное: в отличие от праотцов, он не доходил до крайних мер, с молоком матери впитав – нельзя отбирать у клиента последнее. Иаков, желая свою Рахиль, отмотал два семилетних срока каторжных работ, обманом получив в промежутке лишнюю жену Лию и не заработав при этом даже на алименты спонтанно растущей семье. Нет ясности, доставила ли ему много радости вожделенная Рахиль, когда она наконец-то вошла в дом, полный малолетних ребятишек и заставленный подарками к годовщинам свадьбы с совершенно другой дамой. Трудовик, в отличии от библейского героя, был в гораздо более каламитном положении: ненужных, плохих и кривых, зубов Беня ему не ставил, деньги на кошерное питание без излишеств оставлял и даже в качестве бонуса уберег от необдуманной женитьбы. Соотечественницы Тихона были ученые и не хотели прыгать вместе с ним в долговую яму, пусть даже в обмен на кольца, ЗАГС и фату с вышивкой на зависть подружкам.

Эпопея с зубами скоро стала достоянием гласности. Каждый уважающий себя светский человек, поговорив о природе и погоде, считал хорошим тоном спросить:

– Как вы думаете, поставит ли Тихон Гаврилович себе протез в этом году?

Местные остряки соревновались в шутках, так и не побив Зенона с его апорией об Ахиллесе и черепахе: сколько бы не копил трудовик, курс валют легко обходил его на виражах. Коллеги по цеху подкалывали Беню замечаниями о том, что над этой челюстью он будет работать до конца времен, и кто есть Вечный Жид, им теперь ясно. Вся школа знала, что трудовик живет и работает ради этой вожделенной цели. Особым шиком среди старшеклассников считалось подарить Тихону на День учителя сделанный из папье-маше огромный зуб или открытку с тщательно нарисованным долларом с пожеланием вагона таких же, но настоящих.

С течением лет накал страстей стал спадать, все уже как-то позабыли про договор врача и пациента и история перешла в разряд местного фольклора. Свистящий Рак не выдержал конкуренции с современными идиомами и скатился со своей горы, где теперь прочно заседал трудовик со своим рукотворным чудом. Так и повелось: если интеллигентный городской спорщик объяснял оппоненту, когда даст ему в долг или когда в Пакистане пройдет гей-парад, безнадежное и вечное "никогда" подавалось в виде: "А вот когда этот, рахитичный, своими зубами рельс перегрызет!", или даже без шелухи других аргументов: "Когда Тихон улыбнется!".