Выход зубной феи

Наряд людей в форме не заставил себя ждать, и к концу дня на горизонте замаячила тихоходная, но очень надежная, почти не ломавшаяся за последние двадцать лет милицейская Лада. Ребята действовали профессионально и ловко, не тратя время на сантименты: тщательно осмотрели место событий, собрали в неудобные пакетики без ручек всякие подозрительные вещи и прекрасный, крепкий шиповник со школьного двора, и долго вздыхали над облысевшими покрышками директорского авто, так и убиться не долго. А дурные покрышки на таких дорогих дисках – это вообще преступление, за которое хозяина пристрелить мало. Придя к этому успокоительному выводу, милиционеры быстро провели фотосессию водителя и очертили мелом силуэт разводного ключа, выпавшего из ослабевших рук сантехника. Затем дождались скорбной серой машины, которая увезла тело в предпоследний путь к судмедэкспертам, и сами поехали отдыхать после такого радостного, наполненного полезным трудом дня.

Настроение школьного коллектива было логичным, но по качеству уступало милицейскому. Хотя результаты первого раунда борьбы с захватчиком и восхищали, педагогов уж очень интересовало, кого они должны благодарить за это счастье. И вдруг стоит опасаться таких подарочков в дальнейшем? Учителя разбивались на группки и парочки, ожесточенно шептались и трясли друг перед другом листочками с вычислениями потенциальных подозреваемых и совершенно невиновных. Как на президентских выборах, каждый голосовал за себя, особо подчеркивая, что был всегда на виду, от себя никуда не отлучался и вообще директора не знал. По крайней мере, узнал недостаточно, чтобы захотеть с ним расстаться таким запоминающимся способом. В общем, методом самоотвода удалось установить, что педсостав и Районо к хладнокровному убийству, конечно, не причастны. Стройная версия подкреплялась железным доводом Амалии о том, что школьный двор есть двор проходной, особенно в части кустов и стоянки машин, и, соответственно, преступником мог быть кто угодно, например, маньяк-гастролер, директорофоб из Улан-Батора. Теперь его следует искать в степях среди баранов.

Неприятный диссонанс в этот клуб детективов внесли сотрудники милиции, которые как-то незаметно втерлись в толпу к дискутирующим и стали делать непонятные, как кардиограмма, пометки в блокнотах. Собрав первичную информацию о месте начальства в сердцах своих подчиненных и поняв, что Поленко при жизни здорово расселся у них в печенках, милиционеры предложили записываться в свидетели. Под тем предлогом, что это несколько отсрочит путь в подозреваемые. Если чистосердечно, подробно, с деталями и фактами все-все рассказать. Что тут началось!

Очевидцами были все, включая крепко опоздавшую на работу Неонилу Павловну, секретаря убитого: она подошла вместе с опергруппой и внятного объяснения о своем отсутствии не имела. Вроде бы что-то с внучком, у которого школа в те же часы, что и у остальных, тогда как же работать, если его надо туда водить и забирать? А после обеда Неонила готовила насыпной пирог с яблоками для своего первоклассника, да, и плита еще не остыла, можно проверить. При чем здесь насыпной? А потому как в форму просто сыпешь по стакану муки, манки и сахара, яблочки кладешь, со своего сада, а не эти польские картонные, заливаешь стаканом масла и вуаля! А, гражданин милиционер спрашивает, что еще? Так соды еще ложку, и корицы можно. Ах, что еще делала и кто может подтвердить? Вот спасибо человеку, первый оценил, как она убивается на домашнем хозяйстве! Подозревает, что не только пирогом дело ограничилось. Все правильно! Еще чего только не делала, всего не упомнишь, только разве кто это заметит? Придут, натопчут, зять опять носки разбросает…И не подтвердит потом никто, что чисто было. Так что не знает она, Неонила, кого спросить. Дома была, убиралась. С соседом поругалась, там у них такой нехристь на лестничной площадке, что его даже домуправ боится, не то что приличные люди. С директором Леонидом Серафимычем трений не было, нет. Они ж не виделись ни единого разу, потому что внучок в то же время собирался в первый класс, что и другие собирались. На собрание, значит, на педсовет Неонила не пошла. Зато теперь хорошо даже, что так вышло. В смысле, хорошо, что с директором это все произошло, пока он ей прогул не влепил. И теперь уже не влепит, Царствие ему Небесное за такую предусмотрительность. В общем, у Неонилы Павловны тоже был мотив.

Катанин пообещал секретарше второе свидание и, взяв ее на заметку, отпустил к внучку, у которого кружок был в то же время, что и его, Катанинская, по выражению Неонилы, "самодеятельность". Бабушка рисковала: будь Виталий чуть более щепетилен насчет чести мундира, сидеть бы Неониле на казенном довольствии следующие трое суток за оскорбление правопорядка. Но доставшейся от дедушки сыскная "чуйка" нашептала, что, во-первых, самые интересные свидетели еще впереди и для них надо придержать место, а, во-вторых, главная цель посадки – перевоспитание – в случае с бабулей недостижима, по крайней мере, скромными усилиями областного следственного изолятора, где с кровавого царизма не встречалось ни холодных казематов, ни каторжных гирь на цепочке.

Зов предков опера не обманул, дальше было все кучерявей и кучерявей. На призыв добровольно помочь следствию сразу же откликнулась ослепительно накрашенная брюнетка. Блеск и разнообразие ее румян и теней затмевали огни дискотек 80-х, да и в лице было что-то хищное и в то же время слащавое, как у Дитера Болена с Томасом Андерсом в одном флаконе.

– Я – Марина, – плотоядно сощурив глаза, необыкновенная женщина схватила милиционера за рукав и довольно настойчиво потащила в какой-то темный угол. Не то, чтобы Катанин боялся, но одного мужчину в соку здесь уже пристукнули, поэтому от приглашения на ночное рандеву под сенью лестничного пролета он решительно отказался. Некоторое время они бестолково топтались в холле, перетягивая друг друга из света во мрак и наоборот, но в конце концов победила молодость – все-таки Марина слишком давно застряла в двадцати девяти годах и от этой неподвижности подрастеряла тонус. Катанин выпрыгнул из сумрака, отдышался и строго погрозил второй уже подозреваемой. Дама-хищница – идеальный кандидат в преступники на нервной почве.

– Следствие разберется, какая вы Марина! Где вы находились в момент убийства трупа и в каких отношениях с ним состояли?

Вопрос про отношения как всегда задел Тухтидзе за живое. Она сразу же насупилась, напряглась и перешла в наступление.

– А с какой это стати вас волнуют мои отношения? Намекаете, он умер, чтобы со мной не относиться? Такому махровому шовинисту просто трудно смириться, что привлекательная молодая девушка могла выбрать не вас!

– Да я уже немножко видел, что с избранниками случается. Так что держите свои выборные намерения при себе! – Виталий окончательно вывернулся из цепких коготков вечной невесты. – Довольно скоротечно у вас развивалось-то, сутки знакомы – и нет человека. Я бы посоветовал более постоянные отношения. СПИД не спит, как говорится. Подумайте над этим, пока будете ждать повестку. Следующий!

Марина скривила густо подведенные губы и тихо, но внятно усомнилась в качестве современных мужчин вообще и оперов в частности. Последние заслужили еще емкую характеристику на старославянском с описанием слабости членов и пророчеством их полной неработоспособности в недалеком будущем, но до Катанина эти важные замечания уже не дошли. В это время он с напором ледокола "Ленин" крошил лед отчуждения между собой и Амалией Петровной Винтер.

– Пожалуйста, вспомните. Именно ваши показания могут стать решающими для жизни людей, – Виталий заглянул в холодный хрусталь Амальиных глаз и невольно вздрогнул. В яркой зеркальной голубизне мерещились каленая сталь, надсмотрщики на далеких плантациях и торжество кибернетики во всем мире. Сразу захотелось вести себя лучше, расти к идеалам, а на досуге решать логарифмические уравнения. Для начала Катанин вытянулся по стойке "смирно", состроив максимально умное лицо. Айсберги глаз сверкнули легким интересом к и Винтер заговорила:

– Для жизни все имеет значение только до наступления смерти. Вы даете непроверенные вводные и требуете решения задачи. Это логика, а не бабкины трещотки. Сначала следует точно установить условия, а потом формулировать искомое. Внимание, вопрос: кого и когда убили?

Такой поворот беседы застал Катанина врасплох и отозвался чем-то до боли знакомым еще с ученических лет. Тогда старенький профессор в корсете из наград и орденских планок часто вспоминал, как недобросовестно собранные доказательства и нарушения в ходе их добычи позволяли отборным злодеям избежать наказания, после чего плохие ребята не спешили попадать в лапы закона повторно. Возможно, они перевоспитывались, что хорошо, но следователи были сплошь пессимисты и отыгрывались на нерадивых операх вплоть до записи в личном деле. Такой славы не хотелось и Катанин с сожалением вздохнул:

– Мы предполагаем, уважаемая, следствие предполагает, что убит хозяин автомобиля иностранного производства черного цвета с аэрографией на капоте. Предположительно сегодня, но вскрытие покажет. Ваши показания по существу тоже очень важны.

– По этому вашему существу, по Поленке, Анапский террариум плачет! Им и показывать заранее не надо! Взяли бы без смотрин, – откуда-то сзади Виталия оглушил трубный глас. Через секунду перед его глазами колыхалось богатое тело физика Вишневской. Дама была откровенной:

– Я лично смогла бы его выносить только заочно, когда я здесь, а он на Франца Иосифа. Хотя сейчас, конечно, еще лучше. Мужчина, вы точно уверены, что он окончательно убит?

Вообще Виталий любил, когда на месте преступления сидит, а лучше спит готовенький и во всем виноватый злоумышленник, с орудием преступления в руках и паспортом в кармане. Еще лучше, если злой умысел он предварительно выкрикивал на глазах у всех соседей и даже, чтоб не забыть, записал на листочке под магнитом на холодильнике. Но такое несметное количество подозреваемых, как в этой неладной школе, ему совсем не нравилось. Каждый считал своим долгом рассказать о своей неприязни к убитому и намерении от него избавиться. Это начинало раздражать.

– Гражданка, – Катанин обратился к зарослям черных кудрей, которые буйно и неаккуратно вились вдоль физика. Куда бы она не приходила, пышные длинные волосы заполоняли все вокруг, опадая на бумаги и пол, заползая в рот к случайным прохожим и наматываясь им на пуговицы. Кудри колыхались, сбивались в целые цунами и водопады и обрушивались на собеседника, целясь прямо в глаза. Сейчас Виталий отмахнулся от вездесущих смоляных пружинок и попытался разговорить их громогласную обладательницу. – Гражданка, а почему вас интересует, убит ли потерпевший до конца?

– Тю-ю, мужчина, меня ни с какого места этот лишенец не интересует. Я только в том смысле, что мы сегодня уже пережили одно воскрешение. Вон оно с комфортом лежит у стенки, пока другие за него травят нервные клетки корвалолом. Не хотелось бы больше неожиданностей.

Опер заинтересовался:

– Значит, есть еще пострадавшие?

– Ну, если вы считаете, что от излишков внимания страдают, то есть, Вообще, я пресс-секретарем не нанималась, так что узнайте у него сами, – Вишневская схватила опера за руку и подтащила к расписанию. Под ним, доверчиво распахнув водянистые глазки навстречу гостю, по-прежнему возлежал Квазимодыш. Физик откашлялась и парадным басом прогудела:

– Это Тихон Гаврилович, наш трудовой лишенец. Восстал из мертвых, жаль только, не в полном комплекте. Сейчас он вам даст показаний на досрочную пенсию по выслуге. Дерзайте!

– Макомеш-то! Тоштахся я пхафты! – заголосил Тихон, размахивая для убедительности ослабшими конечностями и пытаясь покрепче зацепить ими милиционера. Катанин инстинктивно отшатнулся: все-таки детей у него пока не имелось, а кто знает, какая зараза перескочит с этого, как там сказали, лишайного. Глупо было бы выйти полноценным мужчиной из тяжелой свинки и сломаться на простом рабочем контакте. Контакт между тем как-то особенно болезненно трепыхался и плевался довольно обидными, на вкус Катанина, словами:

– Г-а-а-шпашин похищейкин, я шнаю, кто фигофат! Шушайте!

Таких провокаторов Виталий чуял за версту и был к ним безжалостен, Оценку своих сыскных способностей он еще смог бы хладнокровно оставить без внимания: все-таки население еще не совсем остыло после цикла вредной телевизионной фантастики про оборотней в погонах. Хотя лично опер себя фиговатым не считал, а начальство вслух об этом не говорило, Виталий не отрицал, что можно лучше. Но оскорблять память его деда-бессребреника, пришивая Виталию коррупционную составляющую в виде каких-тошепелявых хищений, не рискнул бы даже начальник областного УВД. Неподкупность Катанина была в управлении даже не легендой, а неотвратимой явью, и план по взяточникам его отдел редко перевыполнял меньше, чем на двести процентов. Виталия даже старались не пускать к особо лакомым подозреваемым, настолько те проникались честностью милиционера и совестились потом сотрудничать со следствием по хозрасчету.

И вот теперь какая-то падаль у расписания намекала, что и на Солнце есть пятна. От дальнейшей порчи организма Тихона спасла только брезгливость стража порядка, но витиеватым внушением он получил без задержки:

– Тохтамыш папильотный, ты на кого клешни свои заострил? Думаешь, отлежишься таи в теньке, пока за твой прикус здесь людей в убивают? А, может, это отвлекающий маневр такой?! Встать, я сказал! Будем составлять протокол!

От страха трудовик проделал тот же фокус, что и тропические улитки в период засухи: плотно затянул трепещущей пленочкой век голубые глазки и ушел в себя. Брутальному Катанину не удалось достучаться до свидетеля без использования запрещенных приемов, и он махнул на него рукой. Да так удачно, что крепкая милицейская ладонь натолкнулась на единственную в этом чахлом, или, по определению самого Квазимодыша, поджаром тельце твердыню в районе бедра. Ойкнув от радости за не совсем пропащего глистика, Виталий позвал понятых и в их присутствии извлек из брюк, нет, не накачанную в гирю переднюю бедренную мышцу, а пухлую брезентовую тетрадь. На обложке химическим карандашом было со старанием выведено: "Аналитическая докладная записка по проверке деятельности и прочей работы школьного коллектива на очной и заочной основе круглогодичных наблюдений за неуправляемый период без архимудрого директора и авансовый отчет по запланированным новшествам под руководством высокоуважаемого Леонида Серафимовича Поленко по его секретному поручению, далее в сокращении и для конспирации "АналДоЗ для ЛеСеПока"". Аббревиатура цвела завитушками с плодово-ягодным узором и бодро выделялась различными оттенками неона – Тихон Гаврилович при жизни не скупился на оформление. Катанин и понятые просто глаз не могли оторвать от чудесной тетрадки, и под влиянием этого необычайного момента опер впервые сделал так, как его учили в Академии: подумал. Его вдруг озарило, что форма блокнота наверняка соответствует содержанию, и последнее непременно стоит исследовать со всем тщанием.

На присутствующих тихоновское имущество тоже произвело впечатление: Назар Никонович что-то шептал на ухо подошедшему Финогену, щуря аквамариновые глаза на клеенчатый фолиант. Вишневская с Динарой хрюкали и подначивали лиможного историка принять Аналдоз для тонуса, а Кондрат сокрушенно вздыхал над несправедливостью мира, ведь такой материал для диссертации, прямо-таки летопись шизофрении от начала времен, пропадает, уплывает в вещдоки черствой к науке милиции. Виталий с любопытством уставился на начальную страницу, и по вполне понятным только для одного медика причинам его лицо стало медленно вытягиваться в первый блин, комковатый и перекошенный. Острые заборчики букв разных размеров и наклонов рябили в глазах и падали на неподготовленного читателя обрывками совершенной бессмыслицы. Это были первые потуги Квазимодыша по внедрения в свой кондуит хитрой системы шифровки, ключи к которой не были изобретены даже самим ее создателем. Из вменяемого на листе имелась только маленькая желтая птичка в верхнем углу, которая при быстром перелистывании страниц как будто оживала, шевелила клювом и со всех лап пыталась унестись из этого безумия.

Лишь один из присутствующих точно знал, какие перлы хранятся в этой странной тетрадке, сколько разоблачений она готовит и сколько судеб может поломать при правильном и особенно неправильном использовании. Знал он и о прямой связи между наличием "Аналдоза" и смертью "ЛеСеПока", о коей все вокруг голосили уже пару часов. Знал, но ничем не выдавал, что истина где-то рядом и напрасно эти утлые милиционеришки суетятся и пытаются симулировать следствие. Долдон-полицейский не произвел на него впечатление человека разумного, впрочем, как и все окружающие за последний десяток лет, а, значит, окрылять их идеями не стоило. На общем фоне его, Тихона, коллектив вообще не выделялся ни талантами, ни интеллектом, поэтому ответ на вопрос, кто должен возглавить и присмирить наступающий на школу хаос, был очевиден – гегемон труда созрел для удачно освободившегося трона. Квазимодыш зашевелился, даже привстал и попытался сказать речь:

– Гошпота! – аудитория встретила своего любимца радостными смешками и ахами, только Виталий недобро поморщился. – Шнащаго нато фыпхать нофого начахника! Мы тош-ш-ны…– последние слова Тихона утонули в дружном гоготе, и Тихон взял обиженную паузу. Катанин решил все-таки выяснить, на каком основании этот паяц совершенно распоясался и оплёвывает присутствующих шипением:

– Ну, товарищи! – он обратился к самому приличному на вид человеку, к тому же, мужчине, с аккуратной бородкой и сверкающими глазами, – не ожидал от учителей, интеллигентных людей! Всякого ожидал: взяток или там, наоборот, хороших подарков, цитат из Кафки, чтоб запутать следствие и уложить его в клинику неврозов, но вот такого – нет. И тошно ему, и гопота мерещится на место родной милиции. На его налоги перебиваемся, между прочим! Не платил, значит, если милиция не дотягивает. Кто он у вас вообще такой?

Учитель задумчиво посмотрел на Катанина:

– Товарищ капитан! Или господин офицер, как у вас теперь принято? – первый же шар был в лузу, так как Виталий засиделся в старлеях и "капитан" ласкал ему слух необычайно. Он сразу почувствовал к молодому человеку симпатию. – Так вот, господин капитан, перед нами – трагедия века. "Это горе всех невзгод больнее", как говорил один почтенный человек.

– Кто говорил? – переспросил Катанин и тут же уточнил: – Важно для следствия, сами понимаете. И, кстати, зовите меня Виталий.

Назар с сожалением посмотрел на опера и сказал:

– Он уже умер, господин капитан, вряд ли он поможет следствию.

– Ах, этот! – кисло протянул Катанин. – Ну да, он не поможет. Он там за рулем сидел совсем зеленый. Но его слова, даже не последние, имеют значение! Так что запишем. Продолжайте.

Химик давно не получал такого наслаждения от беседы. Шекспир, как бы не был он велик, оставил после себя конечное число сонетов, и его наследие компактно умещалось в шеститомник, зацитированный Бериным до дыр. Постоянный круг общения Назара пропитался Шекспиром до состояния его полного отторжения, как перенасыщенный сахарный раствор, который больше не принимает сладких кристаллов, какие бы прекрасные они не были. Благодаря ЧП в школе химик обрел благодарного слушателя, готового записывать нетленные афоризмы и искать в них незамеченные ранее оттенки смысла. Назара Никоновича понесло:

– Запишите, конечно. А сюжет достоин если не программы "Пусть говорят", то точно великого пера драматурга. Тихон – это наш учитель, хотя по виду этого и не скажешь. Он, знаете ли, спустил в унитаз двухкомнатную квартиру и светлое будущее. Нет, он не закупился на ужин в "Азбуке вкуса", вы неправильно поняли. А, вот Анастасия Борисовна вам сейчас все и расскажет. Она лично принимала от Тихона последний вздох, ценный свидетель. Настя, подойдите к нам, будьте любезны!

Красивая свидетельница облагородит любое следствие, особенно, если она на стороне добра и не нарушает миграционный режим. Виталий приосанился и с удовольствием предвкушал долгий, подробный, а, может, даже многосерийный опрос девушки, когда зазвонил его служебный телефон.

– Катанин, – с характерным потрескиванием заскворчал резкий голос судмедэксперта Вешенки, – скажи мне, Катанин, ты подослал к нам эту черную вдову, как ее, Поленко Клавдию? Она страшно убивается.

– Я, – с готовностью подтвердил опер, умиляясь тому, как видавший виды эксперт принимает близко к сердцу чужое горе. – Конечно, убивается. Кормильца ее того, не стало посредством насильственной смерти.

– Мы рады, Катанин, что ты не отрицаешь насильственной смерти как факта бытия, – как-то очень глухо отозвался эксперт, – но вдова изнемогает не поэтому. Она волнуется, почему ее обнадежили, ввели в расход на черные соболя, а теперь суют под нос чужой труп. – Четко-беспристрастия машина следствия, запущенная Виталием по верному маршруту, вдруг стала чихать и сбавлять скорость. Опер напрягся, а Вешенка совсем раздербанил сложный механизм своим известием:

– Мы сделали вскрытие, Катанин. Вскрыли внутренний карман рубашки потерпевшего, извлекли паспорт и сравнили его с оригиналом. Вольдемар Жоржович Афонькин у тебя не пережил соприкосновения с тупым предметом, предположительно битой. Ну, бывай. Вдове сам расскажешь, что придется обождать, – судмед бросил трубку, а Виталий остался стоять посередине коридора совершенно обескураженный.

Следствие начиналось с тупика.

Глава 15