Выход зубной феи

– И попадется под поезд, который унесет его останки на родной полустанок…– трагическим шепотом закончила Настя. Ее молодой муж был философ, хоть и не лишенный пользы в быту, и, чтобы не развить в нем извечную слабость русской интеллигенции к анализу судеб мира и его, философа, центрального в нем места, девушка старательно переводила непредметные разговоры в практическое русло современных реалий. Как всегда, размечтавшийся Костик больно ударился воображением о правду жизни, часто заморгал и вспомнил про основной мотив их с Настей беседы.

– Ты права, дорогая. Так что там с супер-унитазом?

Супруга со всем тщанием размещала сахар в кружке и отыскала последнюю в хрустальной корзинке конфету Коровка". Убедившись, что начинка должным образом подсохла в тягучую ириску, Настя довольно кивнула и вернулась к обстоятельному рассказу о приключениях в сортире:

– Значит, неизвестный еще немного пополоскался, но это его не утешило. Гудел при этом исправно, ты знаешь, у этого унитаза совершенная акустика! Звук разносило, как на рок-концерте. Ну, потом они с фаянсом распались на составляющие, и мне уже тогда показалось, что нашего Выя японец сильно обидел. Что-то из этого человека выпало, а унитаз забрал.

Костика передернуло.

– Да, совсем распоясались всякие адепты уринотерапии и чего похлеще! – посетовал крепко стоящий на страже здравого смысла физик. – Не грамма у них пропасть не должно, видите ли. Куда катится мир?

Настя энергично замахала руками:

– Тфу на тебя! Я теперь конфету съесть не смогу. Нет, там в другом было дело. Короче, этот еще потрепыхался над урной, и, не выдержав потери, укатился в темноту. На пол упал то есть. Смотрю – это же наш Тихон Гаврилович, да в каком виде! Похож на певца кабаре в изгнании, весь в какой-то алмазной стружке, пыли и с разодранной рубашкой. В принципе, это меня не очень удивило, трудовик не обязан быть в манишке с бабочкой, да и какие туалеты сравнятся с финогеновским японцем! Но он еще хрипел так по-нехорошему.

– Слушай, а я давно хотел спросить: вас там вообще учат оказывать первую помощь? Могу я при тебе смело падать на уголки или ветрянкой заболеть? – спросил Костик и игриво подмигнул супруге,

– Болей на здоровье! Первую помощь тебе будет оказывать мамуля какими-нибудь порошками из сушеных кузнечиков с чабрецом. Не зря же ты ее пригласил на недельку из деревни. На днях будет у недельки юбилей: уже два года, как она длится,– Настя хмуро отобрала у маминого сына банку с медом и после некоторой паузы продолжила сагу о метаниях Тихона в водоворотах санфаянса.

– Нас всему учат, в отличии от узких, узеньких таких специалистов в ядерной физике, – настоящим учительским тоном объявила девушка. – Вот и я не растерялась, попыталась привести человека в чувство, но он оттуда ушел капитально. На расспросы особо не отвечал, а просто лег и умер. Но я проявила мужество и решительность: мозг-то живет семь минут, и это у тех, у кого он при жизни работал! А здесь совсем другой случай. В общем, я побежала за Кондратом. Он – медик.

Костик уже не сдерживал рыданий и каких-то похрюкиваний, чувствовалось, история Тихона взяла его за живое. Он уже подумывал, как бы разыграть эту милую сценку на кафедральном капустнике, когда Настя разразилась самыми интересными подробностями.

– Максимович немного поупирался в своем репертуаре, мол, разложившуюся протоплазму он не собирает, но из научного интереса пошел. Глядим, а Тихон уже вполне живой шуршит моей новенькой указкой в унитазе. Я его немного пожурила, нельзя же только воскреснуть и поднимать тяжелое. У меня рука до сих пор ноет после этого внушения! А трудовик все шипит что-то, дергается и тыкает в смыв. Кондрат говорит: "У него удар. Все навыки стерлись, остались одни рефлексы. Сознание на уровне креветки, причем глубоководной". Они самые сплюснутые, знаешь, плохо соображают. Но тут Тихон показал, что атавизмы высокоорганизованной особи у него еще остались, по крайней мере, ручку он откуда-то извлек и стал себе на руке писать. Максимович эти каракули хотел срезать и сохранить для революционной медицинской статьи, хорошо, прочитал сначала!

– Редкий по нынешним временам доктор, – согласился Костик. – Наши районные эскулапы норовят вперед до вскрытия довести, а потом радостно отчитываются, что человек умер здоровым, кроме натертой пятки, ничем не болел, а причиной смерти стало неосторожное попадание на стол к патологоанатому. Знакомо. Так что респект Максимовичу!

Настя постучала пальцем по столу и строго посмотрела на безудержного аспиранта:

– Что ты постоянно меня перебиваешь! Кондрат прочитал и ахнул, и мне тоже от увиденного поплохело: у Тихона в унитаз упали зубы! И унеслись! Представляешь, это те самые, за фантастическую сумму зубы, которых он десять лет ждал. Они одни такие на свете, говорят, там в каждом зубе бриллиант внутри. По крайней мере Квазимодыш так себя вел, как будто у него во рту диамант «Орлов». Мы думали, поймаем их, далеко уйти не могли.

Девушка подцепила черенок ложки, Титаником оседавшей на дно медовой банки и стала задумчиво ее чистить о край посудины. Если бы челюсть Тихона так же неспешно дрейфовала по канализационным глубинам! Нет, бесценное изделие мгновенно унеслось с Ниагарой горизонтального смыва, продезинфицированное, взвешенное и получившее от интеллектуального сортира красную карточку в связи со своей небывалой твердостью. К моменту прихода в туалет, то есть в штаб по отлову сокровищ, Назара Никоновича, протез уже резвился в волнах стока, но предприимчивый химик тоже был настоящий мужчина, который учится только на своем опыте. Он критически отверг указку и предложил использовать гибкую проволоку с большим сечением. Когда к группе спасения присоединилась Амалия Петровна, Кондрат с Назаром уже вовсю препирались, под каким углом нужно засовывать цинковый прутик, найденный в хламе у Тихона. Логик и математик Винтер едко заметила, что ареал обитания протеза никем разумным не обозначен, и, следовательно, стоит искать везде, где на вощеном полу пролегает широкая борозда от ползавшего Тихона.

Люди все подходили и подходили, идеи рождались со скоростью появления новой любви у кролика, а результата не было. Про директора в это момент все забыли, хотя, по свидетельствам очевидцев, время от времени он мелькал в районе первого этажа. Смирившись с тактическим поражением, педагоги вызвали подкрепление в виде аварийки, которая заставила себя ждать ровно столько, сколько было нужно физруку, чтобы выломать унитаз с корнем. Таким образом, веселье началось бы гораздо раньше приезда ремонтной бригады, если бы хладнокровная Амалия вместе с Кондратом не перекрыли бы в подвале воду.

Дальше стартовало второе отделение зубной драмы, с обнаружением тела и некоторой путаницей по его идентификации. Первой об убийстве директора заголосила молоденькая учительница начальной школы, у которой тот день был первый в жизни рабочий. Куртку директора, элегантно облекавшую плечи трупа, она опознала без запинки. Уверенность в том, что пристукнули именно Поленко, немедленно охватила всех присутствующих, потому как других кандидатов на расход в школе и окрестностях не наблюдалось. Во-первых, все были на месте, а, во-вторых, они сохранялись на этих своих местах без вреда для себя и окружающих уже значительное время, чего о директоре не скажешь. Правда всплыла наружу в самый критический момент, когда количество подозреваемых-добровольцев превысило объем милицейского мозга, выделенный под анализ ситуации. Убитый Афонькин здорово разрядил обстановку и заново сплотил педсостав, несколько разобщенный слишком быстрым избавлением от тирана, с которым локомотив их воль только разогнался бороться как следует. Опер, отбиравший свидетелей для дальнейшего конкурса на подозреваемого и преступника в последнем туре, впал в замешательство: ему предстояло очистить от шелухи ненависти к Поленко все наличные показания и обратить их во благо по Афонькину. Он пообещал всем повестки и убежал.

Потом Настя поехала домой. В борьбе за место в транспорте, хотя бы висячее, острота пережитого немного сгладилась. Девушка была очень рада застать дома только Костика, а не весь их дружный родственный коллектив. С порога муж огорошил ее новостью о мистической пропаже ящика с инструментами и, видимо, никак не связанном с этим фактом спешном отъезде погорельцев.

– Быстро они свернули свой бивуак, – докладывал Костик после финального обсуждения зубной эпопеи. – А я не верил в наше правительство! Значит, выделили им жилплощадь. Хотя не поручусь, не успел расспросить. Они незаметно уехали, я еще спал.

– Вообще их еще утром унесло на новоселью, – добавила Настя. – Правильно. У нас, если дают, щелкать клювом некогда. Надо заселяться сразу.

Костик был с супругой абсолютно солидарен:

– Вот-вот! Они, видно, ученые. Хотя нет. Они же потом возвращались, я сквозь сон слышал. Еще подумал, что это ты раньше закончила. А когда вышел на кухню, и след простыл. Только записка валялась у стола, так, даже не записка, клочок какой-то непонятный. Я не разобрал, что там к чему, отборная абракадабра.

– Дай-ка посмотреть, – Настя заинтересовалась. – Мне надо практиковаться в расшифровке запутанных почерков а-ля участковый терапевт. Сейчас дети плохо рукой пишут, у них пальцы стучат. А все компьютеры, говорят, развивают.

Костик зашуршал квитанциями на подоконнике и извлек из кипы смятый листок.

Настя посмотрела на него и чуть не захлебнулась чаем.

Перед ней лежал обрывок с желтой птичкой и тихоновскими каракулями.

Глава 16

О том, что Поленко опять возглавляет топ наименее желательных лиц в его хозяйстве, Финоген узнал вместе со всеми, когда оперу Катанину был ниспослан звонок от судмедэксперта. За час до этого завхоз мысленно перетряхнул весь город в поисках отщепенца, способного убить пусть и врага, но на территории его школы и даже не отогнать автомобиль с телом хотя бы в соседнюю губернию. Бракоделам грозили мор и потрава, в список Семеныча на естественную убыль вошли все подающие надежды горячие головы области. Финоген уже спустился вниз, чтобы передать заказ в работу, как тут обстоятельства изменились.

– Не вразумею, – завхоз точно передал состояние присутствующих. Потом задумался и, опираясь на жизненный опыт и врожденное чутье к хитрым комбинациям, одним предложением дал следствию надежду: – Разве обознался кто, тулупчик-то на убиенном какой…

Из правильного на потерпевшем действительно была только Поленковская куртка, остальное ни в какие ворота не лезло. Место преступления тоже оставалось неясным. Вернее, оно могла быть где угодно, кроме злополучного автомобиля, ибо даже в его просторном салоне смертельно замахнуться тупым предметом представлялось невозможным. Мотив, скатившийся с высот финансовых споров и войны честолюбий, затерялся где-то в алкогольных связях убитого Афонькина, которые, по традиции российской глубинки, охватывали большую часть населения области. С другой стороны, алиби у записных маргиналов имелось железное: в кармане брюк Вольдемара обнаружилась непочатая четвертинка, а какой уважающий себя пьяница бросит ее там, где она больше не нужна?

С легкой руки Финогена следствие решило пока не погружаться в завлекательный мир бытовухи и преступлений на почве "ничего не помню, проспался, а тут вон оно как!", и пойти в более высокие сферы. Катаниным было установлено и перепроверено, что автомобиль и куртка абсолютно точно принадлежали Леониду Серафимовичу Поленко, а, значит, убийца, плохо знавший его лично, либо неплохо, но в сочетании со слабым зрением, мог принять Афонькина за директора.

– Либо директор, знавший о готовящемся покушении, решил пожертвовать пешкой в своей свите, переодел потерпевшего и решил посмотреть, что будет! – Рыжий подмигнул Виталию и налил себе еще кофе. Теперь пусть старший оперуполномоченный не думает, что в отделе только он способен на аналитику. – Правда, с другой стороны, этот Вольдемар мог тоже случайно догадаться о грозящей шефу опасности и взять удар на себя!

– Ну да, – кивнул Катанин. – Очень стройная версия. А еще Афонькин, находясь в состоянии похмелья, мог просто взять чужую куртку и попытаться угнать автомобиль. С бодуна, вон, люди турбины с ГЭС укатывали, а здесь мелочевка. Нет, все сходится к одному: необходимо допросить Поленко. Где он?

– А вот это неизвестно, – сказал еще один милиционер, сидевший в углу. – Так. Несостоявшуюся вдову директора к вам на сегодня вызвали, придет. По телефону велела не беспокоиться, все нормально, говорит – Поленко дома не объявлялся. Соседей мы по возможности опросили. Кроме ста двадцати семей новых подозреваемых, это ничего не дало – все пожелали Поленко и его сигнализации провалиться до Вашингтона, то есть прямо в ад.

– А что в школе говорят? – Виталий открыл свои вчерашние записи и сразу поежился, вспомнив огненные глаза Марины Тухтидзе. Ей, чтобы разнести голову мужчине, посторонние предметы были явно не нужны: мозг выносило давлением. После их первого свидания Катанин малодушно исключил биологичку даже из списков свидетелей, решив, что к ней милиция обратится только в самом крайнем случае. Его сослуживцы пока с Мариной не сталкивались и были настроены оптимистично:

– В школе говорят…– отозвался Рыжий. – Поленко вчера неоднократно видели живьем, он шнырял по зданию и рядом, по кустам лазил.

– По какой нужде?

– Да не по нужде, хотя и этого нельзя отрицать, – Рыжий неуверенно посмотрел на опера, – канализацию свою они вчера пустили обратным ходом, чуть по всей школе не организовали плодородный слой. Может, он, конечно, и за этим вышел, но вот некая гражданка Вишневская утверждает, будто Поленко от кого-то прятался. Или подсматривал за кем-то. Ей так показалось.

– Жаль, ей чуть больше не показалось, лучше с подробными приметами и фотороботом, – вздохнул Катанин. Он предпочитал свидетелей порасторопнее. В принципе, в школе имелся широкий выбор, но качество заметно хромало, по крайней мере, вчера. – Значит, исходим их того, что директор пропал. Либо сам, либо ему помогли. Будем искать.

Летучка закончилась, и начался обычный размеренный трудовой день в Управлении. Помимо загадочного убийства в школе, Катанин вел еще несколько не менее занимательных дел, часть из которых давно переросла в хронические. Постоянными подопечными Виталия были жильцы когда-то особенного, партийного, а теперь самого обычного двухэтажного сталинского дома в центре. Первый этаж заселяли отставные тузы тюремного начальства из знаменитого в области изолятора, зато на втором две квартиры принадлежали их бывшим клиентам. Войны не случилось, потому как силы противников были неравны: на стороне дебоширов сверху стояли воровская закалка, проспиртованный организм, устойчивый к инфекциям и паленой водке, а также возможность заливать соседей, не получая в ответ. Убеленные сединами полковники снизу боролись с произволом привычными им методами: жаловались, куда следует и ждали, когда доблестная милиция примет меры. Катанин, уважавший старость, не раз намекал дедулям, что это не поможет, а самым лучшим выходом будет научиться резать проводку беспокойным хозяевам или вообще сдать квартиру гостям с солнечного юга, дружному семейству на двадцать штыков, не меньше. Добрый совет остался без внимания. Первые с большим отрывом проигрывали, и паводок жалоб оттуда рисковал затопить Катанинские угодья.

Были и еще дела, требующие внимания, но вопрос пропажи Поленко не давал старшему оперуполномоченному покоя. Каждый, кто хоть раз сталкивался с директором, оставался к нему неравнодушным, и не всегда после встречи оставались только материальные претензии. За годы службы Виталий хорошо уяснил, что есть для нашего человека кое-что подороже денег: принцип и та индивидуальная странность, фантазия или вера, которая позволяет ему никогда и нигде не считать себя побежденным. Он будет идти с последней гранатой на танковую дивизию, кривой репкой платить дань орде днем и ночью партизанить, принося обратно золото Батыя, сдаст столицу, а потом погонит в сто крат более сильного, более подготовленного на первый взгляд врага голыми руками до самого конца Европы. Потому как нет поражения, пока живо это особое содержание личности, сознание, которое отрицает тупики, а видит только движение, развитие, выход. Там, где здравомыслящий средний, ну, скажем, англичанин шагнет назад и подопрет спиной стену, наш человек в худшем случае сделает подкоп, а лучший вариант просто станет последним в жизни нападавших.

Этот кремень русской самобытности не смогли обточить ни Чингисхан, ни глобализация с модифицированной кукурузой и священными правами опят на гуманное отношение. К приезду Поленко общество в городе, хотя и было слегка одурманено тонким в их местах запахом нефтедолларов, сущности своей не изменило. "Враг не дремлет" было написано на хмурых лицах горожан, штурмующих по утру автобус, подъезды отнюдь не мраморных хрущевок щерились сейфовыми дверями, и все, как один, зорко стояли на страже собственных интересов.

Леонид Серафимович по своей сути был типичный агрессор и обладал редким даром уязвить в каждом то, что гражданин почитал за святое. Он умел в считанные минуты вызвать возмущение и гнев десятка совершенно не похожих друг на друга людей, спровоцировать скандал, попирая незыблемые авторитеты, и как-то походя заставить попавшего в его орбиту человека поступиться принципами ради совершенной своей прихоти. Окружающие прощали ему хамство, но не прощали идиотских ситуаций, в которых им приходилось побывать благодаря этому гению раздора. Директор выходил в народ как безусловный победитель среди покоренных и недоразвитых туземцев, и это раздражало. На освоенной Поленко территории не оставалось индивида, который не был бы с ним в контрах, и Катанин это понял спустя полсуток с начала расследования.

Молоденькая учительница, сидевшая на стуле напротив, с упоением рассказывала о факультативном педсовете, проведенном в аккурат после первого дубля с Леонидом Серафимовичем:

– Про Берина можно говорить часами, поверьте мне. Какая глубина, какое проникновенное отношение к Ph-среде и прочей валентности, ах, это так возбуждает воображение, неорганическая химия! Назар Никонович – настоящий нанонист, знаете, так увлеченно рассказывает про эти наночастицы. Они сейчас ползают по нам с вами! – она экзальтированно пробежала пальчиками по блузке, а Катанин поспешил стряхнуть мерзкую живность с брюк. Девица засмеялась:

– Ах, как феерично! Господин майор, их же не видно, только вооруженным глазом! Вот химик наш может, он для этого вооружен.

Виталий уже понял, что к разгадке непонятных событий в школе эта доморощенная Персефона его не приблизит, но счастья все же попытал:

– Чем же по-вашему вооружен гражданин Берин?