Ягуар, или Тот, кто живёт один

–Не все бледнолицые одинаковы. Проворный Ягуар много где бывал, и видел много бледнолицых. Были и те, кто не уступил бы в храбрости и честности индейцу. Дневная Певчая судит только по тому, что видела, подобно тому, как говорить, что все горы маленькие, когда ты видел только камни. Ирокезка увидит горы, если пойдёт с Ягуаром.

–Ирокезская девушка никогда не отправится вслед за гуроном. Она луче примет смерть, достойную или же нет.

–Дневная Певчая храбрая девушка, но она слаба. Отец отказался от неё, но брат чувствует запах родной плоти, и помчится за ней, чтобы, если ей и суждено сгинуть, отдать её Великому Духу в родных ей местах, и чтобы свой последний вдох она сделала одним с ним воздухом.

– Новая Луна мечтает вдохнуть родной воздух в родной ей овачире. И ничто не отделит её от брата, даже если Великий дух придёт за ней, чтобы увести в свои края, полные дичи и бескрайних вод. –Пусть ирокезка не говорит того, чего не знает даже Маниту. С этим словами Науэль оставил девушку и присоединился к остальным индейцам чтобы начать вечернюю трапезу. Пару часов спустя в ирокезской деревне, после того как Энэпей закончил свою ораторскую речь, практически половина воинов собралась у вигвама с оружием. В этот трудный час собрались те, кто любил и уважал дочь вождя, и был готов идти за его храбрым сыном и совершить спасительную миссию прекрасной и добросердечной девушки. Отэктэй, хоть и был хладнокровным и жестоким, а по отношению к Мимитех невежественным, всё же не мог оставить девушку в руках бледнолицых и могикан и согласился пойти с Энэпеем. Окэмэн также не остался в стороне, они росли вместе и для него Мимитех была как родная сестра. В этом же отряде оказалась и Ватанэй, возлюбленная Энэпея. Женщины никогда не принимали участие в боях и не имели, обычно, даже права на слово, если речь касалась войны. Как и все индейские скво, Ватанэй управляла хозяйством, но бесстрашный поступок в доказательство своей силы помог ей обрести друзей среди мужчин, и возлюбленного, с которым она решила не расставаться даже во временя самой кровопролитной войны. Некоторым женщинам давали охотиться вместе с мужчинами, но это было очень редко и не во всех племенах. Ватанэй же оказалась исключением, и возможно благодаря своей связи с сыном вождя, ей нашлось место среди мужчин, хоть и мнение её было не так ценно. Столпившиеся в кучу ирокезы покорно молчали и ждали, когда заговорит, назначенный на время похода, их молодой вождь. Хоть и Энэпей ещё не мог полностью взять руководство в свои руки, так как его отец еще был в здравии, все единогласно решили, что предводителем в этой компании будет именно он. Энэпей заговорил, и начал призывать всю храбрость, честность и мужество тех, к кому он обращался. После бравады, принёсшей ослепительный успех говорящему, все собравшиеся решили отправиться в путь на рассвете. Отэктэй приказал проверить оружие, а Ватанэй ушла к остальным женщинам, чтобы помочь в приготовлении ужина и подготовке к утренней трапезе, что бы на рассвете они не теряли время и всё было готово, ибо путь предстоял не лёгкий, и был возможен трудный бой, победа в котором будет требовать много сил.

Глава IX

Могикане, шедшие с ответом от Аскуна, обратный путь преодолевали гораздо быстрее, и к вечеру следующего дня были уже в лагере. В это время ирокезы уже были в пути, но они двигались медленнее, останавливаясь на отдых и охоту, чтобы подкрепить организм. Когда Иси и Керук прибыли с известиями, Шароль встретил их с необычайной заинтересованностью и нетерпением. Ему так хотелось занять места ирокезов, чтобы добывать там пушнину, что сначала он даже не поверил отказу макуаса. Науэлю нужно было, чтобы вождь узнал о проступке дочери, и он известил его, зная, что после такого, он непременно не сдаст свои позиции, и знал, если бы девушка ушла не сама, а её похитили, Аскун отдал бы свои земли взамен дочери. Он не мог допустить чтобы минги просто покинули свои края, не отдав при этом свою кровь. Теперь он знал, что макуасы не отдадут и сантиметра своих владений, независимо от того, будут ли требовать французы выкуп дальше, или же нет. Его план, в который входило развязать нешуточную борьбу с ирокезами был почти завершён, когда Медведь известил Шароля об отказе.

–Вы верно шутите, друзья мои, неужели вождю безразлична жизнь его дочери! Какой всё-таки кровожадный народ индейцы. Белому человеку этого не понять. Ну значит, надобность в ирокезской скво исчерпана, и мы не будем обременять себя её присутствием. Ах девочка, как жаль, что твоя жизнь закончится так рано. Но как тебе повезло! Ты не увидишь пролитую кровь своих соплеменников, которым, как оказалось, плевать на жизнь своих кровных сородичей, – высказался генерал, обращаясь к Мимитех.

–Пусть могикане решат это дело по своему, а мы будем готовиться к выступлению. Он указал ленапам на девушку, показав, что она полностью в их руках, а сам с остальными белыми солдатами удалился в палатку для переговоров, приказав нескольким бойцам начать приготовление оружия. Могикане, столпившиеся вокруг пленницы, ужа начали точить свои кинжалы и выбирать, кто же исполнит кровавую расправу. В то время, когда выбранный единогласно исполняющий стал приближаться к Мимитех, в его спину прилетел кинжал, и могиканин рухнул на землю. Удивлённые и озадаченные «Ууух» в миг сменили подшучивания и упрёки, вылетавшие из могиканских ртов.

– Гурон, ты решил помешать сотворить правосудие? – Могикане исполняют волю белого вождя, как грязные собаки, которых поманили куском свежего мяса. Нежная кровь ирокезки затупит ваши кинжалы, и вы не сможете снять скальп, когда придёт роковой час. Минги придут за ней. Пусть они её забирают, и расправляются с ней по своим законам, а не по законам бледнолицых. Погибнуть от руки могиканина для неё теперь самая лёгкая смерть.

– Ты прав гурон, мы не белые люди. Предательница, как и полагает индейский закон, вернётся в свой вигвам, чтобы принять смерть опозоренной, глядя в глаза своим братьям и сёстрам. Могиканин будет слишком добр, если заберёт с собой сегодня твой скальп, ирокезка, -глядя на Мимитех произнёс все тот же ленап, – я не завидую подлой ирокезке, её ждёт самая ужасная смерть, но ты ответишь за свой поступок как подобает, и мы не будем нарушать традиции, сотворённые Великим Маниту. Могиканин убрал свой кинжал за пояс и все последовали за ним в хижину. В этот момент отдельные строки стоит посвятить переживаниям и терзаниям Мимитех. Её не мог оставить равнодушной тот факт, что отец отказался от предложения генерала, но вспомнив, что гурон известил её отца о положении дел, она приняла это как должное. Когда же смерть была так близка и лежала на кончике ножа в руках могиканина, она думала, что хоть это и не достойная смерть, и она не успела покаяться в содеянном, всё же Шароль был в чём то прав, и после её ухода к Великому Духу она бы не смогла наблюдать ту кровавую расправу, что сулили разногласия сторон, в которой ничем бы не смогла помочь, даже если бы не была изменницей. Её не удивило поведение могикан, и она с полной самоотверженностью была готова принять смерть, хоть и всё же надеялась, что это произойдёт в родных ей стенах и от родной руки, но когда гурон своим отчаянным поступком предотвратил её кончину, в её сердце поселилось недоумении и досада, что ей суждено прожить ещё несколько мучительных часов, ожидая прихода своего брата и его отряда. Слова Науэля произвели на неё впечатление, и в глубине души она была слегка раздосадована, что гурон пожелал ей самую жестокую смерть, хотя и в то же время была немного обрадована, что примет смерть самым подобающим образом, как и хотела. Когда могикане отошли по своим делам, Ягуар и Новая Луна остались наедине.

– Теперь Дневная Певчая может радоваться. Она увидит своего брата. Гурон оказал ей великую услугу.

– И Дневная Певчая благодарит его за дарованную возможность перед кончиной увидеть своего брата и покаяться в своей глупости и трусости.

–Мэтэйнэй рано говорит о кончине. Гурон уже говорил, что он не друг Новой Луне, но и не враг.

–Гурон говорил, что не лжёт, и он доказывал это. Но сердце Новой Луны теперь не ослеплено наивностью и доверчивостью, и она принимает свою судьбу, какой бы она ни была.

–Тем лучше для Ягуара.

–Гурон помог, но всё же он не может быть мне другом. – Гурон не ищет этого, он не причинит вреда Дневной Певчей, и постоит за её жизнь, если это будет нужно. После его слов в девушке разбушевались чувства, и с одной стороны она хотела считать Науэля другом, а с другой – он был гуроном, и считать врага другом – было бы уже непростительным предательством, которое нанесло бы неискупимый удар и неизгладимый след на её репутацию, и она не могла снова предать свою кровь.

– Я благодарна тебе, Ягуар, но твоя защита уже будет ни к чему. У тебя нет права спасать от смерти и расправы родного племени. После слов Мимитех Ягуар встал и принял весьма властительную и гордую позу.

–Ирокезская девушка пойдёт в вигвам гурона, станет его женой, и сообщит эту новость отцу, перед тем как я сниму с него и его братьев скальпы.

– Гурон лгал, что он не враг, он лгал во всём,– с отчаянностью и болью воскликнула Мимитех.

–Гурон сохранит ирокезке жизнь. Он отнимет всего две жизни взамен пяти, отнятых ирокезами. Это мало. Но ирокезка – слишком добрая. Её нужно научить жизни.

–Разве ты честен, гурон? Ты обманом завладел моей добротой к тебе, зная, что мой дух обессилен после жестокого предательства. Новая Луна дождётся своих мужчин, и они отведут её домой, и не важно, какая участь её там ждёт. Ирокезская девушка ни за что не пойдёт с гуроном, уж лучше умереть самой позорной смертью! Науэль ничего не ответил и ушёл в свою палатку, оставив Мимитех горевать о своём недалёком и неизбежно печальном будущем. Ягуар понимал, что девушка находилась в отчаянном положении, и с одной стороны, он хотел спасти её от расправы её вождя, а с другой – перестать терзаться ненавистью и муками мести, покончив с родом Аскуна раз и навсегда. Он не знал, что будет делать после такого как заберёт Мимитех с собой, но он полагался на судьбу, и в данный момент ему куда важнее было почувствовать сладкий вкус исполненной мести. Эту ночь он провёл в лесу, по обыкновению блуждая в серьёзных размышлениях. За это время он ни разу больше не подошёл к пленнице, которая покорно сидела привязанная к тоненькой сосне. Когда солнце ещё не встало, и плотный туман стелился над озером, девушку разбудил Науэль, и после того, как дал пищу для поддержания жизни, лишил Луну возможности говорить, засунув ей в рот кляп. Подобрав с земли лоскутки он с необычайной искусностью и нежностью заплёл девушке косу, чтобы её длинные шелковистые волосы не мешали ей. Он развязал ей ноги, оставив руки связанными. Сам сходил в свою палатку, откуда принёс небольшой мешок и длинную верёвку. Верёвку он привязал к рукам девушки, и, схватив другой конец верёвки в одну руку, а в другую мешок с различными принадлежностями, скрылся в лесу, ведя за собой ирокезскую девушку. Стоит упомянуть, что пропажа гурона и пленницы не стала новостью для генерала, в то время как могикане яростно бесновались, но в их положении идти против Шароля было весьма невыгодно. Отряд Энэпея, а в нём было около 70 человек, уже подходил к лагерю французов, и на рассвете следующего дня оказались в паре километрах от него. – Мы не должны медлить, переведём дух, и атакуем, -предложил Отэктэй, – они не могут знать о нашем визите. Это будет маленькой, но великой победой. Энэпей поддержал его, и проведя еще несколько минут в расслаблении, они выдвинулись в атаку, но так как они были не настолько близко, чтобы пустить все свои силы, они передвигались очень тихо и плавно, хотя и резво. Их прекрасные мокасины, украшенные пёстрыми лентами и лоскутками, помогали им бесшумно делать шаг за шагом. Они подобрались к французам на достаточное расстояние, чтобы осмотреть лагерь, и не заметили никаких причин, чтобы не начать атаку. –Ты видишь Мимитех, Окэмэн? –Нет, брат. Должно быть она в одной из палаток. Бледнолицые и ленапы ещё спят. Они как избалованные дети, просыпаются только когда солнце уже жжёт их макушки или пятки,-весьма задорным тоном ответил Окэмэн на слова своего друга, – но Дикий Кондор видит присутствие Новой Луны в этом лагере. У дерева, разорванные путы. Ей позволили этой холодной ночью обогреться в чьей-то палатке. –Лучше бы Дикий Кондор не произносил последние слова. Они разжигают в моём сердце ненависть, – тихо произнёс Отэктэй, еле сдерживая свою злость и жажду мщения. В лагере было пустынно, костёр не горел, и даже часовых не было, иначе они не подпустили бы макуасов так близко. Ирокезы не стали медлить, и в одно мгновение молодой вождь издал боевой клич, который пронёсся по всему лесу и дошёл до каждой палатки, стоящей в лагере. Ни медля ни секунды они разбросались по всей долине, метаясь со своим жутким боевым воплем то в одну сторону, то в другую. В этот миг, когда они всем составом оказались в чаше долины, из палаток высунулись ружейные дула и, под прикрытием шатких стен, могикане и белые начали пальбу. Ирокезы один за другим падали на землю, кому-то попали в ногу или руку, но он мог ещё передвигаться, а кому-то в голову или грудь, от чего он падал и больше не в силах был сделать хоть каких-то движений. Когда минги, ошарашенные неожиданным открытым огнём, немного охладели и держались более кучно, из палаток выбежали могикане, и не щадив ни себя ни врагов, палили из ружей так, будто оружие само по себе заполнялось порохом. Отэктэй, не страшась вступил в рукопашную с могиканином, и воткнув ему свой томагавк поперёк живота, сразу же принялся за другого. Из леса, со стороны озера, вышли французские солдаты, держа на мушке каждого минга. Энэпей понимал, что по численности они проигрывают, и их неожиданный ход оказался для врагов предсказуемым. Он видел, как его братья падают один за другим, и ему пришлось отступить. Прикрывая отступавших, в чем ему помогал Отэктэй и ещё несколько храбрецов, он провожал пробегающих взглядами. Пытаясь рассмотреть лица погибших, он надеялся не встретить самое дорогое ему лицо, и когда Ватанэй пробежала и скрылась в лесу, он стал более хладнокровным и мог лучше контролировать ситуацию. Когда все скрылись в лесной чаще, Энэпэй осмотрел место битвы ещё раз, и мимолётным взором прикоснулся к знакомому лицу. Окэмэн лежал возле места, где разжигался костёр, и его тело было продырявлено несколькими выстрелами. Охваченный горькой потерей Энэпей ринулся снова к врагам, оставив оружие Ватанэй, но на этот раз с деловым предложением. Шикоба возглавлял присутствующих могикан, и он решил обратиться к нему.

– Я безоружен. Мои воины – великие ирокезские воины. Они пали сегодня. Разреши забрать тела, и мы закончим начатое, когда будем в равных условиях.

– Я знал Дикого Кондора, он был великим воином, и отличным другом для тебя. Для могиканина скальп этого ирокеза стоит очень дорого. Но мы не станем разжигать битву в этот трагичный момент. Забирай павших. Раненых мы оставим себе. Шикоба был мудрым индейцем, и чтил все традиции. Оставлять в лагере трупы мингов ему не хотелось, а дальнейшее пребывание здесь было необходимо. Он чтил храбрость и мужество, и полагал что достойно сражавшийся воин, павший в бою, имеет право быть и достойно похоронен, не зависимо от того, какого он рода и племени. Отэктэй подошёл с десятком бойцов и они стали перетаскивать тела своих соплеменников в лес, чтобы придать их дух земле. Когда с трупами было покончено, поверженный и обескровленный отряд Энэпея направился в обратную сторону. Проходя по тропинке, пересекавшей солнечную лесную опушку, молодой вождь заметил следы, ведущие в глубь леса. Следы были достаточно крупными, будто шагал какой-то тяжёлый мужчина, неся на себе тушу оленя, но приглядевшись, он заметил и второй след, совсем крохотный, и хоть мужской след покрывал этот маленький след, который несомненно принадлежал девушке, идущая весьма искусно выгибала стопы, и иногда волочила подошву мокасина, что дало понять, что следы пытались скрыть, и здесь проходило 2 человека.

–Отэктэй, ты поведёшь отряд обратно в деревню, а мне нужно пройти по этому следу. Он кажется любопытным.

– Кто-то нёс подбитую дичь. Возможно кто-то украл запасы из лагеря бледнолицых. Ты пойдёшь искать вора? Это глупо.

– Здесь шло два человека, посмотри внимательнее. И я готов отдать свой скальп могиканам, если это не Мимитех.

– Если так, то я иду с тобой.

– Нет. Людям нужен предводитель, пока меня не будет. Ты должен в целости доставить отряд обратно. Если я прав в своих мыслях, то кроме Мимитех и её проводника больше никто по этой тропе не шёл. Я должен выяснить, друг он, или враг.

– Да, вождь,-с неохотной податливостью ответил Отэктэй, хоть он и назвал Энэпея вождём, всё же он считал его не достаточно сильным и мудрым, что бы посягать на это звание, во времена когда истинный вождь ещё находится в здравии. Так, отряд ирокезов и Энэпей пошли разными путями – одни двигались в сторону дома, в то время как другой – начал преследование своей сестры и неизвестного, скрывшись в густой чаще леса.

Глава X

Вокруг всё заливалось туманными сумерками когда Науэль и Мимитех приблизились к озеру. До него оставалось не больше двух часов пути, но путники ни разу не отдохнули за то время, что прошло с момента когда они покинули лагерь. Луну уже освободили от мешающей ей говорить преграды, но двигалась она очень медленно и неохотно, изнеможённая долгой и трудной дорогой.

– Я вижу, тебе тяжело. Но ты сильная. Осталось совсем не много, и мы доберёмся до озера. Там ты сможешь отдохнуть. Девушка ничего не ответила своего попутчику, только вздохнув с усталым негодованием, дернула руками за верёвку. Её руки раскраснелись от пут, что причиняло боль, но она покорно шагала за Ягуаром, зная, что бежать было бы бессмысленно, даже если он освободит её конечности. Она была слишком уставшей, в то время как Науэль бодрой поступью приближался к цели, почти уже силой ведя за собой Новую Луну. Но хоть Мимитех физически уже не могла совершать подвиги, всё же сообразительность и хитрость девушки могли бы и помочь ей в спасении, если бы не внимательность её проводника. Наклонив голову она зубами сняла со своего ожерелья маленькое пёрышко и бросила его на тропу.

– Даже если я не вижу, что ты делаешь, я не глухой,-сказал Науэль, указав на обронённое перо, – и даже если сюда придёт отряд мингов, они ничего не смогут сделать. У меня есть твой скальп и острый нож. Не думай, что гурон глупец. Не думай ничего, ты только замедляешь нас. Ягуар высказался с нескрываемым недовольством, но смог подавить злобу, таившуюся у него внутри. Они шли медленно, а Энэпей бежал по следу со всех ног, изредка останавливаясь, чтобы убедиться, что он не потерял след из виду. Ягуар и Луна наконец добрались до озера, и молодой человек развязал ирокезке руки, зная, что она не в состоянии сбежать от него, но он перестраховался и посадив девушку возле старой и толстой сосны, аккуратно перевязал всё той же верёвкой талию своей пленницы, сделав её и дерево единым целым. Сам он прошёл несколько метров и начал копошиться у поваленного сухого дуба, в котором, как оказалось, была спрятана пирога. Науэль подтащил судно к берегу, и принялся его осматривать. Но в миг что-то его насторожило. Он вытащил из-за пояса томагавк, и знаком дал понять Мимитех, что она должна сидеть молча. Он не знал кто это мог быть, и если это были могикане или французы, ему нужно было бы скорее отплывать в путь и времени на бегство было бы очень мало. Его отвлёк резкий и неожиданный свист, похожий на трель какой-то лесной птахи, раздавшийся позади него. В глубине леса послышался ответ, и Науэль заметил приближающуюся метрах в трёхстах фигуру. – Глупая птаха. Я отрежу тебе язык, что бы ты больше не могла щебетать,– уже с нескрываемой злобой и яростью прошипел Ягуар. Он подскочил к ней со своим томагавком, размахнулся и перерубил верёвку. Взяв Луну одной рукой, а другой схватив рюкзак, быстрыми движениями отвёл девушку к лодке, посадил её в судно, бросил мешок и сделав невиданной силы толчок от берега, прыгнул в лодку сам. Всё произошло буквально в одно мгновение. Быстро схватив вёсла он стал работать точно прямо по курсу, чтобы сократить время отдаления от берега, на котором показалась высокая фигура Энэпея. Судно и только что подоспевший спаситель находились на расстоянии 18-20 метров друг от друга, и Энэпей предпринял отчаянную попытку, метнув свой томагавк точно по направлению отдаляющегося судна. Но попытка оказалась неудачной, и летящий томагавк легко пропарил над в миг прижатой головой Науэля, который тем временем рукой пригнул голову Мимитех. Оружие застряло в носу пироги. Так у гурона оказалось теперь три оружия, а у соперника – ни одного. Он мог бы нанести ответный удар, но ему нужен был скальп, и он посчитал, что время свести счёты еще представится, да и расстояние до цели увеличивалось. Он предпочёл быстрее грести, и не обращая внимания на разъярённые крики брата его пленницы, извещавшие о том, что ирокез будет искать его, стал усиленней налегать на вёсла. Спустя около часа спокойного плавания перед Науэлем уже открылась бескрайняя озёрная гладь, в которой отражались мерцающие звёзды и тонкий диск луны, слегка заволоченной тучами.

–Куда гурон ведёт дочь вождя? И от чего он боится, что его недавние соратники прервут его поход?

–Гурон спасает Дневную Певчую. Её нежные глаза не должны видеть кровь, иначе её отражение навсегда отпечатается в них и они помутнеют как озеро, наполненное голодными крокодилами, которые наконец получили желаемый кусок тёплого мяса. Нам предстоит долгий путь по воде,– говорил он, копошась в рюкзаке, – скоро придут первые холода, но даже сейчас на озере воздух холодный. Возьми это. Согрейся. Нам придётся провести ночь на озере, – с этими словами он подал Луне свёрнутое одеяло из шкуры.

– Жестокий гурон с такой заботой печётся о Новой Луне. Где только в этом кровожадном теле может прятаться то доброе существо, что толкает своего обладателя делать добро. Кажется, всё внутри у гурона заполнено злостью и ненавистью, и там нет места добросердечности. Хоть девушка и колебалась, она всё же взяла одеяло и укрылась им, хотя глядя на полураздетого Ягуара ей становилось холоднее. Он сидел в одних ноговицах -леггинсах, поверх них была набедренная повязка, а грудь у него была обнажена, но он не выказывал никаких признаков того, что ему холодно, хотя и на озере этой ночью действительно было уже достаточно прохладно. Осенние ветра пригнали первые морозы к берегам Гурона, и теперь над водой стояла почти невидимая дымка пара. Согревшись, Мимитех начала засыпать, и устроившись на дне пироге, вытянулась во весь свой крохотный рост, укутавшись тёплой шкурой. Науэль же продолжал неподвижно сидеть и наблюдать за горизонтом, лишь изредка поглядывая на Мимитех. Он знал, что она находилась в таком подавленном состоянии, что увести её в деревню гуронов, где точнее жила лишь их часть, которых он и считал своей семьёй, и женить на себе не заставило бы труда. В одно мгновение его сердце поколебалось, и его стали терзать сомнения – правильно ли он поступает. Но воспоминания об обиде, нанесённой ему ирокезами, всегда брали над ним верх, и этот случай не был исключением. В эти минуты девушка казалась ему совсем беззащитной и спокойной, и его сердце смягчалось при мысли, что в её племени никто не будет рад её появлению, возможно кроме брата, и ей уготована печальная и жестокая учесть погибнуть от родной руки в качестве изменницы. До поселения гуронов на реке Святого Лаврентия было слишком много расстояния, пришлось бы пересекать воды озера Эри, и ещё больше пути по Онтарио, и Науэль решил отправиться к Лейк-Сент– Клэр, пройдя по реке Сент-Клэр-Ривер. Берега озера Гурон были достаточно холмистые, если не сказать скалистые. Здесь то и дело встречались потайные лазейки к вершинам скал, пещеры и другие уединенные места, которые были хорошо замаскированы природой. Науэля не привлекали эти места, и он стремился спрятать девушку в его знакомой, почти родной пещере, которую он обнаружил в одном из прибрежных утёсов Сент-Клэра во время своего путешествия из Онтарио. То место было отлично защищено и спрятано даже от самого острого зрения так, что заметить убежище можно было только с высоты. Скала и пещера в ней была укрыта густо поросшими кустарниками, и казалось, что путь к ней непроходим. За несколько километров до истока Сент-Клэр Науэль и его пленница высадились на берег, чтобы развести костёр и приготовить пищу, попутно отдохнув на суше от водных вибраций, что сопровождали их во время почти суточного путешествия по Гурону. Вечер надвигался и беглецам необходимо было согреться. Науэль, подавляя в себе злость и жестокость, попросил Мимитех принести дров и устроить костёр пока он отлучится на охоту. Он не стал ни связывать ей руки или ноги, ни привязывать её к дереву. Он считал, что честное и доверительное отношение куда прочнее удержит, чем приносящая боль и увечья верёвка. Как ни странно, но он оказался прав. Девушка подчинилась ему, точнее сказать, выполнила его просьбу. Они были в одинаковом положении, их обоих искали и свои, и враги, только у Мимитех не было шанса на спасение в любом случае, в какие бы руки она ни попала. Через пару часов Науэль вернулся с весьма знатной добычей, у девушки же уже было всё готово, чтобы начать обрабатывать свежее мясо и придать ему съедобный вид. Поужинав, Мимитех приготовила место для сна, а Ягуар дал ей необходимые тёплые вещи, в то время как сам даже и не собирался спать. Когда Луна уснула, он почти загасил костёр, оставив немного угольков чтобы их тепло согревало уставшую девушку, и по обыкновению стал блуждать неподалёку своей стоянки в густой и непроглядной тьме леса. Когда же он убедился, что они в лесу одни на несколько десятков километров, он снова оживил костёр, сделав его менее жарким чем в начале, и уселся подле него. Он почти непрерывно смотрел на огонь, лишь изредка поглядывая на Мимитех. Вдруг он понял, что ещё не много, и его планы рухнут как заброшенный шалаш от порывистого ураганного ветра. Всё о чём он грезил последние годы, предвкушая сладкую и долгожданную месть, рушилось по мере того, сколько времени он проводил в обществе прекрасной юной ирокезки, которая предопределённо была его врагом. Чем больше он смотрел на неё, чем чаще он слышал её голос, тем меньше и реже он вспоминал прошлые обиды, стремясь уже не использовать девушку в качестве главного, победоносного и унижающего оружия, а защитить её от грозящей ей опасности. В один миг, пока он смотрел на спящую Новую Луну, ему пришла настолько безумная идея, что его недавно составленный, блестящий, но жестокий по отношению к Луне план, казался детской забавой, но Ягуар в миг стряхнул с себя эти мысли, легко дёрнув головой. Ему часто приходили в голову безумные идеи. Он не был похож на большинство индейцев. Конечно, по внешнему виду его никто не упрекнул бы в непринадлежности к американским аборигенам, но в душе своей он становился похожим на белых людей, с которыми так часто встречался в том или ином путешествии. Около десяти лет он жил вдали от своего народа и вдали от какого-либо племени вообще, изредка захаживая в деревни, чтобы отдохнуть или полюбоваться праздничными танцами и процессиями. И все эти годы он встречал гораздо больше бледнолицых, военных или трапперов, или же простых колониальных поселенцев из Нидерландов или Франции, которые относились к нему всегда как к гостю или таинственному незнакомцу. Он был слишком разговорчив для индейца, его интересовало всё новое и он хотел поскорее забыть всё старое, сперва покончив с терзающей и мучающей его жаждой мести. К середине ночи парня всё-таки начало клонить в сон, и он подгрёб под себя сухие листья, сделав себе природную постель, защищавшую его от лёгкого осеннего мороза, что расстилался по лесной земле. В эту ночь ему снился сон, чего не было уже многие годы, так как обычно он засыпал и просыпался с мыслями о мести, войне, мыслями о будущем. Обеспокоенность сказывалась на долготе сна, а усталость на его глубине, но в эту ночь ему снилось лёгкое и безмятежное видение, от которого он даже иногда улыбался во сне. На рассвете путники собрали все вещи, устранили следы своего пребывания, тщательно замаскировав, в чём Мимитех весьма охотно помогала своему похитителю, и отправились дальше в путь по реке. Водоём был не очень широким, а до озера Сент-Клэр, оставалось 6-7 часов пути, и это время они теперь могли провести в дороге с полным спокойствием, после хорошего ночного отдыха. –Твоя деревня очень далеко. Я знаю, что мы не плывём в деревню гуронов. – Путь до моей деревни очень дальний, тебе его не преодолеть. Когда с войной и ирокезами будет покончено, мы спокойно сможем добраться до долины реки Святого Лаврентия, где нас примут так же тепло, как принимают вот-вот родившееся дитя. Оно никому ещё не знакомо, но все верят в его непоколебимую доброту и чистоту. Это так глупо. – Мы говорим с тобой на одном языке, но я не понимаю тебя. Ты будто разговариваешь сам с собой. В тебе будто живёт два разных человека. Ты воспеваешь милосердие твоего народа, показывая, что ты уважаешь это и ценишь. И тут же обвиняешь, говоря, что это глупо. – Эта глупость вызвана милосердием. Но это глупость не моего народа, это глупость людей. Она независима от их цвета кожи и места обитания. Мне не важного какого рода человек, если в нём нет и доли сердечности. И я никогда не отвечу злом на добро, и наоборот. После недолгого диалога девушка замолчала, углубившись в себя и свои думы. Ягуар смотрел на неё более пристально чем раньше, и Луна это заметила. Несколько раз они встречались взглядами, но потом, когда девушка заметила тень ухмылки на лице Науэля и его светящиеся глаза, она отвернулась и села к нему спиной.

– Ты думаешь, если я не вижу твоих глаз, значит я не вижу тебя? Ты всё так же передо мной, и всё так же встревожена.

–Я не могу быть не встревоженной, не зная, что ждёт меня в ближайшие часы. Несколько дней назад всё было так ясно, я знала, что мне уготовано, и мне было спокойно. Теперь же я не знаю, чего ждать, добра или зла, – ответила Луна действительно встревоженным голосом, слегка повернувшись к Науэлю.

–Пока ирокезка со мной, она не должна ждать зла.

–Откуда я знаю это, гурон. В твоих блестящих глазах играет жестокость. Месть так застилает твои глаза. Они подобны водопаду, что в яркий солнечный день, падая вниз, переливается всеми красками мира, а когда вода приземляется, всё вокруг кутается дымкой пара и брызг, что сам водопад не возможно разглядеть, не поднявшись на его вершину. – Может ли судить человек, который не видел никаких других глаз.

– Я видела другие глаза. Глаза, заполненные любовью, добротой, мудростью, злом, ненавистью или жестокостью.

– Глаза отца или брата не могут выражать для тебя ничего, кроме любви и доброты. Даже если они наполнены кровью, ты будешь видеть в них лишь усталость и волнение. Глаза гурона не понятны тебе, как и его побуждения.

– Я не понимаю всего смысла твоего существования. Если он заключается лишь в ненависти и мести, то скоро он изживёт себя. И когда ты добьёшься своей цели, тебе незачем будет жить. Воцарилось молчание, и слова Мимитех, которые глубоко осели в душе Ягуара, побудили его на отчаянный поступок, мысль о котором уже не так давно приходила в его голову. – Мы достигнем берегов Сент-Клэр и я спрячу тебя. Ты будешь ждать меня в проверенном убежище, и когда я завершу свои дела на земле, по которой сейчас ходят минги, мы отправимся в Новый Амстердам. Там на севере от поселения, на Гудзоне, живёт мой приятель, колонист из Англии. Его семья прибыла сюда, когда его ноги ещё не могли ходить. Он вырос здесь, и полноправно может считаться коренным поселенцем берегов Гудзона. Мы оставим эту войну. Оставим так же и гуронов в покое, что бы война не пришла к ним в хижины снова. Пусть французы и минги сами разбираются, где и как им убивать.

– Ты безумный человек! Новая Луна никогда не пойдёт с гуроном. Она не бросит свой народ, тем более в такое неспокойное время.

–Твой народ обречён. Ты так уверена, что тебя там ещё ждут? Слово твоего брата не повлияет на решение верховного сахема. Даже если ирокезы выстоят в этой войне, рано или поздно ваше племя воссоединится, и решать твою судьбу будет уже не брат, а престарелая жрица вашего племени. Женщины зря считаются слабыми и добрыми созданиями. Они не уступают мужчинам в жестокости и бессердечии, если не превосходят их. Мужчины могут побороть это в себе, женщины же поддаются эмоциям. – Ты не имеешь права говорить о сахеме моего племени. У нас мудрая жрица, и она всегда рассудит по совести, и вынесет честный и заслуженный вердикт. Не говори о женщинах только то, что услышал от своих бледнолицых друзей. Ты веришь им больше, чем своей крови. Лучше убей меня, чем поведи за собой. Я не пойду по своей воле. Я предала свой народ, и второй раз я этого не сделаю. Я должна была понести заслуженное наказание, и я мечтала о том дне, когда прервутся все тяготы моей души, но ты разрушил всё в один миг, и теперь делаешь вид, будто спасаешь меня. Ты спас бы меня, если бы отдал в руки моего брата.

– Даже если твой вождь вынесет решение в твою пользу и сохранит тебе жизнь, тебя неизбежно ждут пересуды твоих же братьев и сестёр. Ирокезы никогда не забудут твой поступок. За одно преступление не наказывают дважды. Ты уже стала изменницей своего народа, и ничто не искупит твою вину, даже твоя смерть, и отвечать за другие проступки тебе не придётся. И тогда не всё ли равно, как ты продолжишь свою жизнь и куда отправишься теперь, когда ты потеряна в глазах твоего народа? Есть ли разница предателем ходить по одной земле с ирокезами, или в дали от них? Какой теперь смысл твоего существования? Ты можешь просто высадиться на берег и умереть в лесу от голода или жажды. Ты никогда не оправдаешься в глазах своих соплеменников. Даже если твой брат скажет, что прощает тебя, тебя не простит отец. И его дух постоянно будет напоминать о тебе и твоём деянии другим, во время его жизни и после смерти. Лучше последуй его примеру и унеси свои тайны с собой, не разбрасываясь силами попусту. Новая Луна не стала ничего отвечать Науэлю. Она снова отвернулась от него, а её лицо стало каменным и безжизненным. Девушка побледнела, и, казалось, ей было всё равно, что творится вокруг, но душа её билась в горячей агонии, осознавая, что гурон прав. Они плыли дальше и дальше, но уже в полном молчании, и в такой же тишине наконец добрались до Лэйк-Сент-Клэр.

Глава XI

Солнце распространяло свой свет даже в самые отдалённые уголки живого мира в тот момент, когда Науэль и Мимитех добрались до убежища. Ягуар спрятал пирогу под свисающими ветвями деревьев у самого берега, в небольшой тростниковой заросли. Ему предстояло вернуться, поэтому он не стал выдумывать, как бы замаскировать судно. Пробираясь сквозь густой лес, Мимитех поранила ноги в нескольких местах, но это не повлияло на мужество девушки, и она с покорностью продолжала идти за своим похитителем, вновь тянущим её за верёвку. Когда они приблизились к скале, девушка не сразу заметила вход, и было подумала, что проводник её ошибся, перепутав место, где находилось его пристанище, которое спасало его много раз когда он в одиночку путешествовал среди диких лесов. Так как сам он не был аристократом, для него эти места были родными по духу, и в этих местах он чувствовал себя настоящим, таким, каким он был в душе. Ностальгия и приятные воспоминания, связанные с этими местами размягчили сердце Науэля, и он развязал девушке руки, предоставив передвигаться так, как было бы удобно ей. Добравшись до пещеры Науэль сначала убрал заграждающие вход помехи, после чего так культурно и ласково, как он мог, предложил девушке пройти внутрь. Там было темно и сыро, дожди, что шли над этими лесами, впитывались в стены убежища, и каменная поверхность была настолько холодной, что босиком было бы невозможно ходить там. Помимо всех прочих неудобств, сырости и каменного холода, пещера была достаточно маленькой и низкой, хотя Мимитех спокойно прошла внутрь, не задевая потолок головой. Ягуар разложил вещи, постелил на пол одеяло и предложил своей пленнице подождать его, пока он очистит проход и раздобудет дров для костра. Когда Луна осталась наедине с собой, её охватили призрачные мысли, безумные помыслы и рассуждения. Она колебалась в своих чувствах, попеременно то ненавидя Ягуара, то восхищаясь им. Его последние слова произвели на девушку сильное впечатление и оставили глубочайший след в её душе, который она уже ничем не могла заполнить. Струны её сердца были настолько натянуты из-за неразберихи, что могли вот-вот порваться, выпустив на волю бушующего и страдающего демона, что жил внутри запутавшейся юной девушки. Просидев в полной тишине и темноте, иногда рушимой только отблесками солнечного света, около двух часов, она увидела, как её попутчик возвращается, неся с собой дрова, сухие листья и добытую дичь. Ягуар устроил ей постель, развёл костёр, и девушка была уже не так напугана происходящим и неизвестностью, а в душе у неё поселилась идея вывести Науэля на откровенный и серьёзный разговор.

– Теперь ты оставишь меня здесь одну, а сам пойдёшь вершить злой и коварный поступок. Есть ли что-то на свете, что может тебя остановить?

–Я часто задавал себе такой вопрос, но я слишком долго жил с этой мыслью, и она стала частью моей сущности. Но я не хотел бы говорить об этом с тобой.