Ягуар, или Тот, кто живёт один

– Простите, – произнесла она, когда отец и брат неодобрительно на неё посмотрели. – Да, я гурон, и гордо несу за собой это имя, и буду нести его дальше, даже если всё моё племя сгинет в землях, кишащих грязными мингами. Эти слова взбудоражили Науэля и его глаза засияли по-новому, нежели это было раньше, когда он впервые после морозной мучительной ночи открыл их, или когда вернулся с добычей после своего любимого занятия. Он немного выпрямился и слегка поднял голову, всем своим видом показывая гордость за то, что принадлежит именно к племени гуронов.

– Твоя верность непременно заслуживает уважения. Ты давно занимаешься охотой? Как вообще ты живёшь? – заинтересованно, будто выведывал секретную информацию, спросил Пол.

– Я люблю охотиться, но только ради добычи. Индеец не убивает ради забавы. Только если индеец не минг. Но больше всего меня в этом привлекает сам, -он приостановился и задумался над словом, которое подошло бы, чтобы правильно выразить его мысли. Секунды три-четыре он повспоминал французские слова.

– Привлекает сам процесс, – наконец он нашёл подходящее слово.

– Выстрел, работа ружья в этот момент. Я люблю стрелять по мёртвым мишеням.

– Ты стреляешь по мёртвым животным или людям? – с удивлённым отвращением, искривив лицо, спросил Томас.

– Нет. Нет, я имел в виду не живым мишеням. Деревья, камни.

– А, так ты занимаешься стрельбой? Это интересно. А как давно ты стреляешь? Этот разговор больше стал похож на допрос, и Науэль заметил слишком живой интерес к своему образу жизни. – Когда мою деревню сожгли, я отправился в далёкое путешествие. Я одиноко плыл по рекам, пересекал озёра и карабкался по скалам, возвышающимся у берегов Онтарио и Эри. Но я уже не помню, когда впервые взял в руки ружьё. Но знаю точно, это было не так давно.

– Милый мальчик мой, ты натерпелся. Значит, тебя никто не ждёт в твоей новой деревне? Или кто-то из твоих родственников остался в живых? Науэль поднял голову и обвёл взглядом всех его окружавших.

– Чего вы от меня хотите? – не выдержав притупленных и изумлённых взглядов, которые ждали чего-то со всем своим нетерпением, спросил наконец Ягуар. Они смотрели на него почти не моргая. Джил с трепетом и интересом, а Пол с притворной жалостью, которая была больше похожа на иронию и насмешку. Пол начал грызть свою трубку, в которой почти истлел весь табак. Он добавил новую порцию, и с нескрываемым волнением спросил.

– Видишь ли, Науэль, ты и сам знаешь, какие проворные эти ирокезы. Они завоевали в округе столько земель, и хоть наш дом они всегда проходят стороной, всё же я не могу не опасаться. Сейчас у них один вождь, завтра другой. Кто знает, что придёт ему в голову. Вдруг он захочет завоевать здесь всё, включая территории вдоль Гудзона. И конечно, не дай Господи, если они нападут, у нас нет шансов. Томас ещё совсем юн, а про Джил я лучше и вовсе промолчу. Она совсем ребёнок, и с роду не держала в руках оружие, да и индейцев до тебя не видела. Мы говорили об этом, я и дети, и может, если ты считаешь это возможным, – сбиваясь с ритма, путаясь и слегка заикаясь, Пол не знал, как выразить свои мысли дальше, чтобы не спугнуть молодого гурона.

– Может ты захочешь остаться с нами? Ну хотя бы на эту зиму. Тем более что ты недостаточно окреп, и тебе нужно полностью вылечить ногу, мы в свою очередь обеспечим тебя…-он не успел договорить, как Науэль его прервал.

– Я благодарен Маниту, что мне на пути встретились такие люди, как вы. Я обязан вам жизнью. Но в этот трудный час для моего народа, как один из последних, я не могу оставить их. Завоёванные племена скоро перемешаются, и чистой гуронской крови всё меньше и меньше будет в детях. Но пока она течёт, я буду поддерживать её ход всеми возможными способами, на которые у меня хватит сил. Мой бледнолицый друг, я рад что встретил тебя, и обязательно отплачу тебе добром на добро, но не в этот час. У вас есть время, пока во главе ирокезов стоит мудрый предводитель. Я знаю его. И я не имею в виду что знаю, как он выглядит. Я знаю его сущность. Я знаю, что кровь, текущая в его жилах, чистая и сильная. Его отец не был храбрейшим или мудрейшим из вождей или воинов, но мать его и сестра, были самыми смелыми существами, что я видел. И хоть я ненавижу ирокезов, к Храброму вождю я не испытываю того отвращения. Мы были врагами, но нас связало одно горе. Мы не стали друзьями, но мы простились не врагами. Он заслужил быть вождём всех ирокезов своими поступками и победами. Он ещё молод, силён, мудр и храбр. Пока он во главе, вы можете жить в безопасности, и не переживать, что ирокезы нарушат обещания и предадут своё слово. Мудрый Мессот, мог бы ты оставить своих детей, даже зная, что им ничего не грозит, и уйти со мной в деревню гуронов и охотиться вместе со мной и кормить гуронских детей и женщин, оставшихся без отцов и мужей? После своей продолжительной и ёмкой речи в доме воцарилось молчание. Пол страшно задумался и устремил взгляд в середину стола. Он смотрел в одну точку не мигая, но было видно, что взгляд его блуждает в иллюзиях, представляя ту картину, что ему описал Науэль, задавая свой глубокий по смыслу вопрос, требующий такого же глубокого и содержательного ответа. Мессот старший вернулся в привычное состояние.

– Я понимая тебя, мой мальчик. Тебя никто не будет удерживать силой. Но, мой дорогой друг, ты всегда можешь вернуться. Мы всегда встретим тебя так же отзывчиво и радушно, как это случилось не так давно.

– Я благодарен моим новым бледнолицым друзьям. Я буду следить за этими краями, и если какая-то опасность будет к вам приближаться, вы можете быть уверены, что я не оставлю вас в беде. И Мессот, вам бы следовало обучить свою дочь, как вы это назвали, стрельбе. Ей пригодиться это в любом случае. Мы живём в опасное время, и неизвестно, когда закончиться эта война за бобров. Не бойтесь ирокезов, вождь сдержит своё слово, бойтесь белых. Никто не знает сколько ещё их прибудет в наши края. Но пока они заняты бобрами, и воюют с ирокезами, им не будет дела до вас. Я выполню свой долг, как и всегда выполнял, но непременно отзовусь, если что-то случиться.

– Быть может, судьба ещё сведёт нас и в мирное время при мирных обстоятельствах. Если будешь в наших краях, будем рады принять тебя. Мы всегда будем рады видеть тебя у нас в доме, и разделить с тобой наш кров и пищу, а наш очаг всегда готов обогреть тебя. Пол был раздосадован, но доводы, которые привёл Ягуар в защиту своего отрицательного ответа, были неоспоримы. Он ясно представил, что может произойти, если вдруг предположения Науэля сбудутся, и французские или английские солдаты придут к нему с оружием. Он понимал, что тогда он не сможет отстоять своё жилище, но слова Науэля были весьма убедительны. Он представил, как страдает маленькое индейское племя, и как они будут рады появлению их молодого друга.

– Он определённо нужен там, больше чем здесь, – подумал Пол, и провёл своего индейского друга до двери. Простившись, Науэль вышел из дома и побрёл по заснеженной тропинке до родника, набрал там себе воды и отправился в путь. Стоит сказать, что ни Джил, ни Томас не стали прощаться с Ягуаром так горячо, как это сделал Пол. Он, за эти несколько часов так проникся к этому юноше, что мысль о том, что они больше не увидятся и не пообщаются, доставила ему неприятные ощущения, которые он подавил, во многом благодаря той удивительно светлой прощальной улыбке, посланной Науэлем. Дабы сохранить своё доброе имя, но в первую очередь из человеческих соображений, Пол одарил своего нового друга полезными вещами. Дал ему несколько меховых шкур, рюкзак с провиантом на несколько дней и отличный, с широким острым лезвием, напоминающий по форме коготь медведя, увесистый нож. Теперь гурону предстояло пройти чуть больше 300 километров, перед тем как он окажется в деревне индейцев, среди которых жили и гуроны. Среди – именно то слово, которым можно обозначить положение этого племени в то время. Часть эри, потерпевших поражение от ирокезов, также переселилась к истокам реки Святого Лаврентия. В каждом племени, как и в каждом любом народе, любой национальности, как в любом коллективе, любой семье, был человек, выделяющийся от общей массы и отличающийся от остальных. Такой человек иногда привлекает к себе внимание, иногда отталкивает от себя, а бывает и так, что его вообще никто не замечает или не хочет замечать. Такого человека можно назвать безумцем или ненормальным, в наше время его назвали бы неординарной личностью. Но в наше время учёные или изобретатели не являются чем-то необычным, скорее сейчас без них не возможна была бы та жизнь, которой живут люди в 21 веке. Те, кто занимается искусством, спортом, медициной, историей – они не выделяются своим образом жизни, и для всех они– что-то повседневное и обычное. Кажется, такие люди всегда были понятны, и издревле привносили в массы свои творения и суждения. Однако, и сейчас существуют субкультуры и отдельные их представители, которые вызывают у нас недоумение, смех, осуждение. Но всё же, это выделение из общей массы, сейчас не является чем-то невообразимым, чем-то, что мы себе никогда не смогли бы представить. И люди такие живут сейчас в полной свободе и уверенности в себе, впрочем, как и раньше. Мог бы представить себе индеец, что через 300-350 лет его племя будет жить в резервации и иметь над собой какую-то другую власть, которую он лично никогда и не встречал, в отличие от вождя своего народа. Мог бы он представить, что индейцы будут говорить на одном языке с белыми, лишь иногда обращаясь к древним языкам своего народа. Могли бы они, люди лесов, степей, озёр и рек, подумать, что можно жить в мире с другими, попутно перенимая от них какие-то вещи и привычки. Предоставим читателям такую своеобразную пищу для размышлений и вернёмся к экстраординарным личностям. Индейцы не считали умалишённых больными или несильно развитыми людьми. Они видели в них посланцев Маниту, или Бога, в которого верили практически все бледнолицые. И если когда-нибудь они встречали миссионера, или псалмопевца, они скорее обходили его стороной, или пытались понять, за что Маниту обделил его разумом и силой. Но, как говорилось раньше, среди всех обычных, встречался необычный. Это естественно для белых, но было так неестественно для индейцев. И если бы вы встретили Монгво, не зная его истории, с ужасом сбежали бы, отстреливаясь луком или отбивая кинжалами. Он блуждал среди лесов, постоянно бормоча что-то себе под нос, напевая или пританцовывая. Он повидал столько разных людей, и столько разных реакций на него, что ничему никогда не удивлялся. Но в один зимний день, когда он ночью, сидя у костра, по обыкновению напевал свою любимую песню, он испытал не новые чувства, а хорошо забытые старые. Поднимая голову, он заметил приближающуюся из тьмы фигуру, закутанную в меха и обременённого какой-то ношей. Вдруг лицо индейца, горящее жаром огня от костра, озарилось улыбкой, которая прервала его пение. – Если ты убьёшь ягуара – он не испугается тебя, если ты его не испугаешься – он тебя не убьёт, – проговорил он, вставая со своего места, и его лицо ещё больше расплылось в приветливой улыбке.

Глава III

Как же была холодна та ночь, когда Науэль бродил сквозь непролазные сугробы, окутанные темнотой ночного холода и мглы. Он не надеялся встретить в лесу человека, и опасался, что напади на него зверь, он не сможет от него отбиться. В первый раз в его голове мелькнула мысль, что он слабеет, что он так сильно устал, что он не знает, зачем и для кого живёт. Но он сразу же отбросил эти мрачные думы и побрёл дальше, и, увидев костёр вдалеке, был несказанно рад. Он забыл про усталость и быстро зашагал по рыхлому поглощающему снегу.

– Монгво, друг! В такой час и в такую погоду только ты мог оказаться в этом лесу, -немного задыхаясь, но справляясь с этим, сказал Науэль, не скрывая своей радости от встречи. Он подошёл к вставшему индейцу, и они пожали друг другу руки крест накрест и обменялись объятиями.

– Почему же только я мог оказаться здесь? – предлагая место у костра, сказал индеец.

– Только безумцу придёт в голову проводить ночь в таких местах.

– Но ты тоже в этом лесу, и разделяешь со мной тепло костра. Но ты не безумец. Ты отчаявшийся.

– Это не одно и тоже?

– Думаю, одно и тоже, только ты потерял своё, а я своё.

– И что же ты потерял? Ты рассказывал, что сам ушёл от племени.

– Я потерял себя, брат. И потеряв себя, я себя нашёл. Наступило молчание, и Науэль стал вдумываться в слова Монгво. В них было много смысла, но они не всегда были понятны. Они познакомились несколько лет назад, когда Ягуар отправился к истоку Святого Лаврентия. По дороге туда он напоролся на, как ему тогда показалось, медвежью берлогу. Но зверь там давно не жил, а жил там Монгво, примерив на себя шкуру бывшего хозяина берлоги, но то было временное жилище. Днём он чаще спал, а ночью выходил из своего убежища, и бродил по лесам, пел песни, сидя у костра, или заговаривал собранные травы и коренья. Он не считал себя шаманом, и когда однажды Науэль спросил его, зачем он собирает эти травы, он ничего ему не ответил, а лишь развеял высушенные листья и травинки над его головой. Монгво исходил из племени делаваров, но давно потерял счёт дням, которые он провёл в одиночестве и отречении. Ещё будучи ребёнком он ушёл из семьи и стал жить один. Он поведал свою историю Науэлю, который проследил в ней линию, весьма схожую с его линией жизни. Тогда, они вдвоём отправились в индейскую деревню, а позже, и вдвоём покинули её. Ягуар встречал его чаще, чем кого-либо, и зная, что вряд ли Монгво сойдётся с кем-то характером также, как с ним, поведал ему уже свою историю, от начала до конца. Он делился своими переживаниями, рассказывал о случившихся трагедиях, о планах на будущее, а в ответ получал не всегда понятные высказывания, или вовсе тишину. Его не удручало такое общество, и он был рад встречи с человеком, который снял груз с его сердца. Он знал, что этому индейцу можно высказать всё, без утайки, и знал, что об этом больше никто не узнает. Он мог выговорится, когда в сердце томились какие-нибудь сомнения или печаль. Монгво почти никогда не отвечал ему, но к Ягуару после их своеобразного разговора, почти всегда приходили решения проблем, или тёмные мысли, томящиеся в его голове, ускользали, как по накатанной ледяной тропинке. Теперь же, когда он не видел Монгво больше трёх месяцев, он забеспокоился, не случилось ли с его другом что-то странное или опасное, но обрёл душевный покой, когда оказался рядом c ним у одного костра. Сова, что значило его имя, обычно ночью не спал, но в этот раз Науэль уговорил его на отдых, что бы потом вновь вместе отправится в индейскую деревню. Ягуар привык вставать рано, в то время, когда Монгво только ложится спать, поэтому с утра последний был в весьма вялом состоянии, но, пересилив себя, он, пробудившись, поспешил за своим другом. Они отправились в путь. Науэль поделился своей ношей, в ответ на предложение о помощи со стороны Монгво, и мужчины побрели по лесу, в котором, казалось, не ступала нога человека. Чуть меньше чем за две недели, с остановками, ночлегом, перерывами на охоту, они наконец добрались. В деревне у истока Святого Лаврентия, километрах в 20-25 от берегов Онтарио, жило около 300 гуронов, остальные же проследовали дальше по реке. Селение было обнесено частоколом в два ряда для защиты от нежданных и незваных гостей с одной стороны. С другой стороны защитой служила река, шириной почти 10 километров. За границами частокола открывалась площадка, больше километра тянувшаяся вдоль берега реки и вытягивающаяся от него по суше метров на 500. В центре стоял большой высокий дом из сухой коры, покрытый на зиму шкурами. Такие дома могли стоять 8-10 лет, по истечении этого срока его жители переехали бы на другое место, возведя уже и новое жилище. По всей деревне были разбросаны шалаши и вигвамы, ближе к берегу стояло несколько типи, принадлежавшие воинам, которые отправлялись в долгие походы на вражескую территорию. В частности, к границам деревни, где жили онейда, на юго-восточном берегу Онтарио. Но пока лютая зима со своими непроходимыми снегами царила в этих краях, типи приспособили под склады, в которых хранили шкуры, меха, провиант и оружие. Одна из хижин, стоявшая немного поодаль от остальных, пустовала. Она предназначалась для человека, который не жил в деревне постоянно. Науэль и его друг прошли вдоль берега, и его встретили несколько молодых людей, которые своими радостными криками оповестили об их приходе всю деревню. Из центрального строения, вокруг которого располагались очаг, тотемный столб и хижина шамана, вышел пожилой мужчина, опираясь на сухую дубовую палку. Аххисенейдей, или Длинное Перо, в этот период времени был вождём гуронов. Его избрали сахемом на всеобщем голосовании, в котором и участвовал когда-то Науэль. После поражения от ирокезов, Длинное Перо занял место отца Науэля, в связи с его трагической гибелью. Он был очень стар, но всё же передвигался без помощи посторонних. Он поднял свою худую морщинистую руку, облачённую в бизонью шкуру. Поприветствовав Ягуара и его друга, он предложил пройти внутрь его большого и просторного жилища. Науэль оставил свои вещи в хижине, и они вместе с Монгво проследовали за старым вождём. Аххисенейдей знал, что по праву занять место сахема должен был Науэль, но в одном откровенном разговоре, последний признался, что это будет слишком тяжкое бремя для него, и он еще не готов вести за собой племя, а кочевая жизнь нравится ему больше. Тогда вождь пообещал хранить тайну происхождения Ягуара, и многие гуроны жили в неведении, не подозревая о том, что к ним в деревню заходит не просто странствующий индеец, а истинный вождь их племени. Мужчины зашли внутрь дома, напоминавшего ирокезскую овачиру, в которой обычно селился целый клан племени. Но гуронская постройка была порядком меньше, и предназначалась лишь для вождя, жена которого сгинула в очень давние времена, ещё до того как дети их взяли в руки оружие. Внутри, как и обычно, собрались все старейшины, самые почитаемые и уважаемые люди племени. Науэль поприветствовал их, и сел у очага, оказавшись прямо напротив вождя. Монгво оставался в стороне, но один из старейшин чуть ли не силой усадил его по правую руку от Науэля. Они сидели в полном молчании, раскуривая трубку. Трубка ходила по кругу, от мужчины к мужчине, и после нескольких кругов над головами присутствующих заклубилось огромное облако дыма. Просидев в молчании с пол часа, вождь наконец выразил благодарность и почтению молодым людям.

– В такое трудное время наши юные друзья не побоялись пройти долгий путь, и оказались в деревне, где их всегда рады видеть. Расскажи нам, Ягуар, кого ты встречал в пути, а кого не встречал.

– Вождь может не верить мне, но в своём походе я не встретил ни одного ирокеза. Я встретил лишь бледнолицего, и он оказался другом. Он помог мне после долгой ночи, проведённой в снегу. Отогрел, накормил и напоил меня, а также дал в дорогу свои дары. Он предлагал мне остаться, чтобы в случае опасности помочь ему защитить его детей.

– От чего же ты не остался? Там действительно опасные места?

– Нет. Он живёт на Гудзоне. Он рассказал мне, что один ирокез однажды забрёл в его края, и в ответ на помощь ему, он не только оставил его и его детей в живых, но и помимо даров, пообещал не приходить к нему с войной.

– Друг мой, ты думаешь этот ирокез сдержит обещание?

– Онейда. Их вождь не тот, кто станет нарушать своё слово. Я спокоен за судьбу брата Мессота.

– Так его зовут? – спросил вождь, и Науэль легонько кивнул в ответ. Он рассказывал о том, как его принял Пол, о своём путешествии и о встрече с Монгво посреди бескрайнего заснеженного леса. Он хотел было поделиться планами на будущее, но посчитал, что слишком рано об этом говорить, не пережив такую суровую и снежную зиму. Он провёл в хижине вождя несколько часов, и после общей вечерней трапезы, вместе с Монгво, они удалились в свои, немного отдалённые от общей массы жилищ, хижины. Отходить ко сну ещё было рано, и в деревне устроили небольшой праздник по случаю прихода долгожданного и желанного гостя. Девушки разожгли сильный костёр, юноши стали танцевать вокруг него.

– Друг мой, не можем ли мы присоединиться к радостной процессии? – со скромностью спросил Монгво.

– Конечно. Наверное, мы даже должны сделать это. Они направились к ярко пылающему огню, который иногда, сильно разгораясь, поднимался вверх и вился над землей. Один из мужчин, долгое время не принимавший участие в празднике, достал свою флейту. Пляски продолжались, но стали спокойнее. Юноши старались танцевать в такт окутавшему их звуку. Монгво достал свою трубку с длинной ручкой, засунул в неё травы из своего кисета, что висел у него на поясе, и закурил. Науэль вслушивался в каждый звук, и чувствовал себя спокойным и защищённым. Его окружало родное племя, люди, которых он знал с детства. Аламеда, которая до этого пела под флейту, прервала свою партию и дала инструменту и музыкальную полную свободу от своего голоса. Она подсела к Науэлю.

– Придёт ли момент, когда Ягуар остепенится, и не захочет покидать свою деревню? Где ещё он услышит эти звуки и ощутит тепло такого родного костра?

– Эти звуки навсегда поселились в душе и сердце Ягуара, и где бы он ни был, он никогда их не забудет. Где бы он ни был, он всегда чувствует теплоту родного костра.

– Время идёт так быстро, Ягуару нужна женщина, которая продолжит его славный род. – Ягуар сам знает, что ему нужно.

– Конечно. Но иногда боль застилает наши глаза, и мы не видим того, что дарует нам Маниту. Пока ты живёшь призрачным прошлым, ты упускаешь настоящее. Только Маниту знает, было ли то прошлое судьбой, или тебе лишь показалось. Ты не можешь этого знать. Но ты можешь знать, есть ли у тебя судьба в будущем, или она навек покинула тебя. Не упусти настоящее, иначе у тебя не будет будущего. Слушай, что тебе говорит Маниту, – глядя на Науэля проговорила девушка, но он не смотрел на неё, а вцепился взглядом в огонь.

–Маниту давно покинул меня. Моё настоящее и будущее уже давно не существует. Оно погибло там, где я сам пожелал оказаться. Маниту отказался от меня, он не видит во мне души, потому что она сгинула, и мне нечего будет ему отдать, когда сгинет и моё тело. Он перевёл взгляд на девушку, и в его глазах отражался огонь, от чего они казались свирепыми и полными ненависти. Девушка слегка отпрянула и, встав со своего места, ушла в свою хижину. Пока Науэль был погружён в философские думы, звук флейты утих. Ягуар вернулся мыслями во внешний мир, когда запел Монгво:

«Шли мы с тобой через реки и горы.

Мы шли через лес, огибая скалы.

Когда дикий зверь устремил на нас взгляд,

Мы прошли мимо него.

Он сказал нам вслед,

Что мы не одиноки.

Он напомнил нам об отцах,

Что легли в землю за нас,

И который смотрят на нас с неба,