– Верь мне

– Ну-с, – положил свою грязную вилку на тарелку Симон, заранее переглянувшись со всеми членами семьи, – узнаешь родной дом?

– Я вам скажу так, – отвечала девушка с набитым ртом, – сначала я и поверить не могла, что всё это время была таких кровей, – вытерла рот тканной салфеткой, – но сейчас я чётко вспоминаю этот кувшин, – указала на него, – эту вазу и вас, мама и папа, – улыбнулась в ответ на их обеспокоенные лица.

– И где же ты была всё это время? – спросила мать Симона.

– Где я только не была! – крикнула она, зарядив свой голос натуральным соком. – Париж, Россия, Амстердам, Нью– Йорк, Лондон, – махала руками по сторонам, – даже Африка!

– Удивительно, – кивал головой отец семейства, охотно поедая содержимое тарелки.

– Эти приезжие возили тебя по всему миру? – спросил парень, испуганно уложивший руки на стол.

– Более чем, – отрезала кусок мяса, – сначала возили они меня, а затем я – их.

– Стоило быть, – строго посмотрела на Элизу «мама», – они здорово запудрили тебе мозги.

– Эти приезжие, – обратился к ней Симон, – только и умеют, что врать, врать и врать, а я ненавижу, когда мне врут! – стукнул кулаком по столу.

– Я вам расскажу вот что, – уселась в удобную позу Элиза, – мало того, что они сначала таскали меня по всему свету, так ещё и усадили к нам в карету медведя.

– Карету? – усомнившись в правде, спросил «папа».

– А вы что думали? – посмеялась девушка, закинув ногу за ногу. – Это вам не голландцы.

– Это точно, – нервно покивал головой «брат» и принялся доедать завтрак.

На удивление, приём пищи обходился без молитв, к которым привыкла Элиза, но где-то глубоко в сознании она слышала голос матери, затем отвечала на её же вопросы о прошедшем дне и об учёбе, а местами видела её рядом с собой.

– Я думала, – сказала девушка, – здесь едят только рыбу, – в ответ «папа» подавился.

– Рыбу? – спросил Симон. – Мы же не едим рыбу.

– Ребекка, вероятно, говорила не о нашей семье, а о людях вокруг, – ответила «мама», покрутив пальцем вокруг.

– Да, – испуганно начала смотреть в тарелку Элиза, – я ненавижу рыбу, но по приезде заметила, что здесь её полно.

– Это правда, – начал говорить «папа», – до того, как мы начали производить своё вино, мы занимались рыбой, но затем все отказались от неё, иначе ты обижалась.

– Ведь мы же семья, – сказал, успокоившись, Симон.

Всё сказанное за прошедший день складывалось в целое полотно, которое девушка старалась изучать по мере того, что происходит вокруг: никакой рыбы, девочка ходила босиком, любила читать сказки – и бинго.

– Русалки, – прошептала себе под нос Элиза, попивая виноградный сок.

– Мона! – со всевозможной строгостью крикнул отец семейства, подтерев свои страшные усы тканной салфеткой. – Убери грязную посуду, – провёл свою руку чуть ниже её спины.

– Мона, – обратился к ней Симон, – подотрите подо мною, – указал глазами на лужу.

Бедная служанка никак не успевала за приказами своих «хозяев», отчего спешила.

– Моночка, – позвала к себе прислугу «мама», – будь добра: подлей мне сок.

Взяв кувшин в свою трясущуюся руку, девушку поднесла её к стакану, но отвлёкшись на пса, виляющего хвостом около её ног, уронила, разбив не только его, но и тарелку женщины.

– Мона! – озлобленный Симон резко встал. – Не учат тебя ничему мои слова! – взял её за волосы, приподняв вверх, отчего она запищала, и стал отводить куда-то в неизвестном направлении.

– Постой! – выкрикнула с места Элиза. – Оставь её, – встав, подбежала к нему, разъярённо несущему девушку, – ей же больно.

– Мне тоже больно, – остановился парень, откинув девушку на пол, и, подойдя к столу, вытер своё лицо тканной салфеткой, – поэтому я пойду отдыхать, – пошёл в сторону лестницы, обиженно топая.

Обеспокоенная Элиза опустилась на пол к девушке и стала осматривать её бесившее ещё утром лицо, чуть сверкающее от слёз и крови, стекающей из пробитого об пол лба. Она, подбежав и взяв полотенце со своей стула, стала вытирать служанке лицо, хотя так отмахивалась и не давала трогать её.

– Она не останавливается, – наблюдала за струёй крови Элиза.

– Аптечка, – наконец открыла своё лицо служанка, – наверху в ванной.

– Ребекка, – «папа» подошёл ближе, – оно тебе не нужно, – протянул руку, дабы дочь встала с колен.

– Симон ранил её, – провела указательным пальцем, собрав кровь со лба, и уткнула её в лицо мужчине.

– Это глупость! – крикнул он, поправляя свой халат.

– Оставь их, – подойдя, стала отводить «папу» «мама», – ей же нужно всё– таки кого-то спасать, – и увела в сторону веранды.

Ухватив Мону за руку, девушка приподняла её с пола и повела хромающую на второй этаж, где располагалась ванная с медикаментами. Такое понятие как «спасать кого-то» казалось глупостью для семьи, живущей здесь. Проходя эти старые коридоры, стены звучали слишком пусто, а порой в них можно было услышать струи чего-то манящего и завораживающего.

– Что за звуки? – спрашивала Элиза у Моны.

– Звуки? – посмеивалась она. – Это не звуки, а гипноз.

– Гипноз?

– Да, – покашляла, чуть оставив кровь на ковре, через который мы проходили, – поэтому не вслушивайтесь.

– Как не вслушиваться, если кругом тишина? – удивлённо посмотрела на служанку.

– Напевайте себе что-нибудь под нос.

Тогда она напела Элизе какую– то старую детскую колыбельную на незнакомом ей языке, отчего с трудом могла повторять за девушкой, а лишь проговаривала концы фраз. Эта летающая пыльная песня сочилась в стены «замка» и будто блокировала его «гипноз», успокаивая и возвращаю куда-то назад, когда «мама» Элизы так же читала ей, а бывало, пела.

– О чём эта песня?

– О рыбе, плывущей в гуще воды, но только на поверхности, – повернули в сторону ванной, – а затем она погружается глубже и жалеет о том, что не делала этого раньше из-за страха, – дверь распахнулась – и через панорамные окна на девушек упали лучи утреннего солнца.

Элизу удивляло не столько то, что служанка стала живо разговаривать с ней, а то, как из «злобного робота» она превращалась в простую жертву обстоятельств.

– Нужно обработать? – наивно спросила девушка у служанки.

– Я сама, – ухватилась за коробочку с бинтами и стала перебирать её содержимое.