Орион: Око земли

Через пару минут из дверей со стороны заглавного вагона появился помощник машиниста, мокрой тряпкой оттиравший лицо от черных пятен. Он прошел вдоль всего вагона и дважды объявил о скором прибытии на станцию Кеес.

Дожевывая мясо, обладатель аккордеона встал с места и повесил за спину свой инструмент.

– Ладно, пойдем. Нас ждут великие дела!

– Какой у нас план? – спросил его друг, завернув остатки мяса в порванную ткань и сунув его в пришитый с внутренней стороны плаща карман.

– Планы строят лишь слабые духом. Сильные же бегут навстречу судьбе и разбивают ей лицо кулаком импровизации и авантюризма. Вставай!

Наигрывая по одной ноте на каждый свой шаг, он подошел к двери, отвесил легкий поклон Маркусу и вышел на открытую площадку вагона. За ним вылетел и обладатель флейты. Схватившись за ручку двери, он уперся пятками в ее основание и, придерживая цилиндр за поля, буквально закинул себя в проем.

– Так, а теперь давай серьезно. Что делаем? – послышался голос из-за незакрытой двери вагона. Несколько секунд ответа не было.

– Как же ты все-таки надоедливый, – наконец спокойно заговорил второй. – Минуту назад я предложил тебе прекраснейшую идею, а ты все никак не успокоишься.

– То есть мы и вправду пойдем, куда глаза глядят?

– Нет. Я, конечно, сидел в психушке, но башкой еще не поехал, – он рассмеялся. – Разумеется, план должен быть, но не больше двух пунктов за раз. Сначала мы вернемся в столицу следующим паровозом и встретимся с остальными, а потом уже двинем куда-нибудь из порта, – послышался обреченный вздох, а за ним последовал и смех.

Почти всю дорогу до остановки поезда они продолжали играть цепляющие своими ритмами мелодии, стоя на открытой площадке.

Уже на станции Маркус снова посмотрел в окно – в этот раз, чтобы целенаправленно пронаблюдать за благородным бродягой и его другом. Они же почти синхронно спрыгнули на землю и, ни на секунду не останавливаясь, продолжили виртуозно играть музыку, которую Маркус до этого еще ни разу в жизни не слышал. Бродяги направились в город, прозванный в честь одного из правителей прошлого Кеесом.

Каждый раз, вспоминая об этом месте, в умах людей всплывает свет, что не гаснет даже при наступлении темноты. Тысячи паровых ламп, украшающие весь город, поддерживают в нем жизнь днем и ночью, расставленные на каждом углу главных улиц. Здесь же обосновались таверны и публичные дома с девушками на любой вкус, от нежно белых, как молоко, до непроницаемо черных, подобно углю. Для особых извращенцев были предусмотрены женщины пониже или с парой интригующих инструментов, вроде своеобразных протезов, и не только. По улицам расхаживали богатеи, сорившие деньгами, или авантюристы, желающие испытать свою удачу. Сюда слетались толпы поехавших головой инженеров со всего Ориона. Здесь их странные изобретения, не найдя места в реальном мире, выставлялись напоказ перед заведениями в качестве экспонатов или даже использовались по назначению, так что Кеес вполне можно было назвать прогрессивным.

Но ограничиваться одними лишь изобретениями город не собирался. Он вобрал в себя десятки тысяч людей, которым хотелось выставить на суд свои труды, будь то алхимики, не прошедшие обучение в университетах, или сумасшедшие, утверждающие о возможности предсказывать будущее. Здешние же владельцы таверн готовы были платить немалые деньги за все новое и интересное, что могли подарить городу безумные умы, добавлявшее интереса к их заведениям.

Маркус впервые наблюдал за всем из окна вагона и ничего, кроме желания поскорее убраться отсюда, у него не возникало. Он неоднократно слышал об этом месте от коллег, которые скапливали полугодовое жалование, чтобы побывать в мире, свободном от стен ограничений. Но также слышал и о втором слое, где эти самые свободные умы создавали нечто, что не должно было видеть свет или жить.

Паровоз издал пронзительный свист, оповестив всех пассажиров об отправке, и начал отходить от станции. Маркус посмотрел в сторону последнего вагона, чтобы узнать количество новых пассажиров. На практике эта цифра была ему без надобности, но нужно было хоть чем-то себя занять. Людей на станции практически не было. Только один мужчина стоял вдалеке и выглядел так, будто чья-то отраженная тень решила встать и побродить по миру. Черный длинный плащ с широкополой шляпой, сапоги, перчатки и что-то похожее на повязку на лицо идентичного цвета. Простояв несколько секунд и будто с кем-то споря, он резко поднял голову и без малейших замешательств взобрался по ступенькам в замыкающий вагон.

Почти сразу из дальней двери показался помощник машиниста, и, проходя вдоль всего вагона, успел трижды сказать, что следующая станция будет конечной, попросив немногих оставшихся пассажиров не оставлять личных вещей. Маркус посмотрел на огрызок яблока, который он положил в пространство между сидением и стенкой вагона и, немного подумав, сунул его в карман.

«Поехавший город», как прозвал его Маркус, остался позади, а за окном снова показались волнистые холмы. Время перевалило за вечер. Светило стало постепенно погружаться в сон – в отличие от выспавшегося сержанта, который теперь бодрым взглядом изучал детали интерьера, дабы скоротать последние часы поездки. Он с подозрением вцепился взглядом в коричневую кожу, что обтягивала все лавки напротив и, пытаясь проверить себя, прикидывал варианты, кому из животных она принадлежит. Путем недолгих размышлений он сузил круг подозреваемых до двух. «Или дарначья, или лошадиная, – подытожил он в мыслях. – Дарнаки с севера, из-за чего кожа у них плотная и грубая. Сидеть на такой смог бы разве что солдат в белой кирасе и то только потому, что попросту не почувствовал бы ее через слой металла. Значит, лошадиная. Хотя она и выходит дороже, но зато держится дольше».

Отплясав небольшой победный танец, не вставая при этом с места, он откинулся на спинку, закинув голову назад. Так он просидел пару минут, изучая исписанную крышу. Рисунок странной девушки с тремя руками, одним большим глазом на пол-лица и волосами из водорослей не закончили. Нижняя ее половина оказалась смазана, из-за чего дама на картине напоминала призрака, вылетавшего из щели между досок.

Щелкнув пальцами, он поднял голову и потянулся к сумке, в которой хранились снадобья, собранные ученым из совета. В куче зелени, как будто намеренно игнорируя специальные кармашки внутри, лежало несколько небольших склянок с жидкостями. Он вытащил одну красного цвета и прочитал пометку «Для обрабатывания ран». Откупорив пробку, поднес горлышко к носу и, почуяв резкий аромат, сразу закрыл ее обратно. Полупрозрачная полоска бумаги на склянке с темно-зеленой жидкостью гласила «От проблем с желудком». Ее Маркус открыть не осмелился. Пересчитав все содержимое и аккуратно распределив его по кармашкам, он завязал сумку и положил ее обратно.

Внезапно поезд начал замедлять темп. До пограничного города оставалось чуть больше часа пути и, по словам помощника машиниста, остановок до него не было. Через некоторое время после осмысления происходящего воображение пассажиров начало подкидывать варианты развития событий, и, судя по реакции отдельных из них, не самые приятные. Одна из женщин, чересчур переволновавшись, стала толкать похрапывающего у окна мужчину. Тот, будучи в два раза больше своей спутницы, резко проснулся, оттолкнув ее в сторону, за что получил сильный удар ладонью по шляпе, и уронил ее на пол. Он в недоумении потирал голову, а после, придя немного в себя, стал отчитывать девушку. Но, заметив вокруг других людей, притих и продолжил уже громким шепотом. Женщина, встревоженная внезапной остановкой, полушепотом объясняла всю ситуацию, одновременно разжигая конфликт и привязывая кошелек к шнуркам на корсете под темно-зеленым платьем. Надев небольшую шляпку в тон платью, она приказала мужу взять внушительный чемодан и, стараясь выглядеть естественной, подошла к дальней двери вагона. Он с недовольной миной, ворча что-то себе под нос, поднял с пола свою серую закругленную шляпу, несколькими быстрыми движениями слегка нервно отряхнул ее, надел на полысевшую голову и, взявшись за ручку чемодана, пошел к своей спутнице.

Состав окончательно остановился. За исключением небольшой деревни, видневшейся где-то на горизонте, вокруг оставались лишь засеянные поля. К тому, что паровоз остановился именно в этом месте, пассажиры отнеслись с недоверием, и внутри вагона сразу стало тесновато от легкого напряжения, которое постепенно возрастало с каждой минутой. Но никто не тронулся с места в ожидании распоряжения помощника машиниста. Никто, кроме нервной женщины в темно-зеленом платье. Она стояла у выхода, постукивая носком сапога по полу, держалась за ручку и торопила замученного господина в сером костюме. Муж приблизился к ней, получил очередную порцию желчи, резким движением распахнул дверь и замер.

Несколько мгновений из-за его спины ничего не было видно, пока, наконец, мужчина не отошел и не освободил дверной проем. Появилась тень, которая успела запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Внимательно просмотрев на лица оцепеневшей парочки, она твердым, нерасторопным шагом двинулась в сторону противоположного выхода. Проходя мимо каждого пассажира, она останавливалась, внимательно всматривалась в испуганное до полусмерти лицо и, не говоря ни слова, шла дальше.

Маркус не сводил взгляда с ожившей тени, и его рука сама потянулась к поясу, на котором висел полицейский нож. С каждым шагом она подходила все ближе и ближе, очевидно кого-то разыскивая, и вот, наконец, остановилась в проходе рядом с последним пассажиром. Не ослабляя хватки, Маркус попытался осмотреть свою цель на наличие у той оружия, так же, как и в патрулях по городу. Обшарпанный и выцветший плащ, достающий почти до пола, не дал сержанту узнать нужных ему сведений, а кожаные перчатки не позволили разглядеть руки. Незнакомец поднял голову и Маркус увидел лицо, точнее его четвертую долю, что не была скрыта черной шляпой и грубо повязанным бинтом с засохшими пятнами крови и гноя. Видимыми оставались лишь небольшой участок бледной надтреснутой кожи и померкшие белки глаз с безжизненными зрачками. Они изучали сидящего перед ним человека так, будто там, внутри них, сидел кто-то еще и тоже смотрел через их призму.

Не сказав ни слова, тень повернула голову в сторону выхода и начала о чем-то спорить сама с собой. Разобрать речь было практически невозможно, но обладатель этого тела явно устал от пререканий, поэтому быстро замолчал, поправив слетевший бинт на лице.

В дверь вошел тот же помощник проводника и, только открыв рот, в попытке что-то объявить, потерял дар речи, некоторое время пялясь на незнакомца и показывая неровную верхнюю челюсть.

Тень изучила его лицо, как и у всех до него, и не найдя ничего, ее интересующего, прошла мимо, сошла с паровоза и двинулась в сторону видневшейся вдали деревни.

За все это время вокруг не прозвучало ни звука. Немного отойдя от шока, пассажиры начали приходить в себя. Помощник машиниста прочистил горло и быстрым шагом прошел весь вагон, только раз оповестив всех о скором начале пути. Женщина в зеленом платье стала предъявлять спутнику претензии о дешевизне купленных билетов, на что тот махнул рукой и молча вернулся с вещами на свое место. Остальные все еще сидели с круглыми от удивления глазами, обдумывая что-то и охотно делясь своими подозрениями с соседями. Однако через недолгое время после начала движения все понемногу вернули измученные поездкой лица и замолчали.

Маркус еще какое-то время сжимал рукоять, вспоминая лицо тени. Оно отдаленно напоминало лицо трупа или, скорее, давно сгнившего трупа, высохшего под палящим солнцем, перевязанное бинтом, чтобы скрыть уродство.

Наконец ослабив хватку, он равномерной струйкой выпустил воздух из легких. Переложив сумку, Маркус пересел на место напротив, и постарался отвлечься пейзажем за окном, за которым показались первые заснеженные вершины гор.

Паровоз неторопливо приближался к конечной станции. В окне начал открываться вид на пограничный город Монтибус. Его построили точно посреди двух горных скалистых хребтов, закрывая тем самым брешь в границе империи. И из-за удачного расположения границы упрощалась работа с желающими ее пересечь. По большей части пропускали всех, кто мог ответить на несколько простых вопросов и устроить своими ответами натасканных пограничников вместе с не менее натасканными крикунами, исследующими длинными языками личные вещи. Тем же, кого забраковали, давали следующую попытку только по истечению одиннадцати месяцев. На левой руке каждого из них оставляли небольшую татуировку в виде засечки и записывали полное имя, дабы избежать возможности раннего возвращения. Если же рисунков на руке появлялось больше двух, их обладателю навсегда запрещался въезд в земли империи. Выйти из империи мог кто угодно, при условии, что он не числился в розыске, но вот войти – лишь те, кто проходил проверку.

Эту систему использовали с незапамятных времен и, несмотря на некое варварство, менять ее не собирались. Во многом за счет ее надежности и отсутствия бесконечных стопок исписанных приметами бумаг. По старым правилам вместо вытатуированной полосы оставляли глубокий шрам, но впоследствии, от этого отказались из-за частых жалоб на заражение при надрезах одним и тем же лезвием. Данная пометка касалась только взрослых, детей, не достигших зрелого возраста, оставляли чистыми, однако не пропускали через границу без родителей или ответственного.

Состав окончательно остановился, напоследок слегка качнув пассажиров, словно имитируя дружеское похлопывание перед неизбежным расставанием. За время поездки Маркус успел переодеться в рубаху с длинным рукавом, поверх которой застегнул кожаный жилет. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, сержант снял с ремня нож и сунул его в сумку к остальным вещам. Туда же в целях освобождения рук отправились небольшие запасы снадобий и трав. Закинув потяжелевшую сумку на плечо, он взял порванный мешок с провизией так, чтобы из него ничего не вывалилось, в очередной раз вспомнил напыщенного борова и направился к выходу.

Монтибус встретил его так же, как и любого другого, кто по какой-либо причине решил покинуть империю. Прямо на перроне стояли ребристые колонны, которые поддерживали навес с красующимся на нем названием города. Каждая буква была сделана из белого металла и установлена с небольшим наклоном к пассажирам поездов, словно приветствуя или прощаясь небольшим поклоном. Сразу за ними возвышался край хребта, чья вершина практически касалась облаков. Маркус простоял с задранной вверх головой несколько минут, наблюдая, как последние лучи солнца плавно сползают по широкой природной стене.

Вдохнув побольше свежего воздуха, который здесь, казалось, был намного чище, чем в столице, он все-таки спустился с открытой площадки вагона на выложенный из камня перрон второго пути. На первом стояла пара десятков человек, которые, по всей видимости, ожидали отправки поезда. Маркус внимательно присмотрелся и удивился минимуму одежды на их телах. Невзирая на примерно час до наступления темноты, почти все дамы преспокойно себя чувствовали, накинув легкие полупрозрачные платьица чуть ниже колена вместе с сандалиями на худеньких и не очень ногах. Мужчины же по большей части обошлись свободными рубахами с расстегнутыми верхними пуговицами, подвернутыми до самых колен брюками, низкими туфлями или раскрытыми сапогами.

– Простите, – послышался чей-то женский голос.

– М? – Маркус повернул голову и увидел стоящую неподалеку темноволосую девушку в легкой накидке поверх свободной рубахи. Она держала в руках сложенную заводную птицу и развернутую записку.

– Это вы… – она посмотрела на клочок бумаги и быстро проглядела строчки в поисках имени, – Маркус?

– Да. А вы тот человек, что должен был меня встретить? – уверенно спросил он. Ошибиться было трудно. Вряд ли кто-то еще из городских стал бы ждать полицейского с другого конца империи и к тому же назвал бы его имя.

– Не совсем, – ответила она, затем посмотрела на заходящее солнце. – Сегодня переночуешь у нас. Поедем в Кренгард завтра.

– То есть, не совсем? – с подозрением переспросил он.

Уверенность Маркуса таяла прямо на глазах, но девушке, стоящей перед ним, очевидно, было не до этого.

– Давайте я объясню все дома, хорошо? Я, конечно, понимаю, что вы устали и все такое, но до темноты надо бы вернуться, – Маркус посмотрел на заходящее солнце.

– Точно, – ответил он, поправив наплечную сумку. – У вас же тут тоже что-то непонятное с погодой по ночам.

– Ага, – отреченно ответила она, убирая записку с птицей в карман штанов. – И давай лучше сразу перейдем на «ты», договорились? Уж прости, но, судя по внешнему виду, лицо ты не сильно значимое и слишком молодое, чтобы обращаться к тебе на «вы».

Маркус слегка опешил от ее слов, но, за пару секунд обдумав сказанное, одобрительно закивал головой.

– Чудно. Тогда пойдем. Сейчас людей должно быть немного, поэтому доберемся быстро.

Сказав это, она уверенно развернулась и двинулась по переходному мостику над путями. Маркус еще несколько секунд с подозрением наблюдал за быстро отдаляющейся девушкой.

«Не совсем?» – повторил он в своей голове. Конкретных причин не доверять ей у него не было, ведь по факту начальник стражи не сказал, кто именно будет его встречать, но этот ее ответ… Он глубоко засел в его воображении и успел за это время пустить корни. На всякий случай сержант еще раз вспомнил, куда положил нож.

Девушка уже успела дойти до первых ступенек, когда заметила, что идет одна. Закрыв глаза, она медленно подняла руку и с равным интервалом трижды щелкнула пальцами. После этого неоднозначного действия, который словно бы должен был переместить ее куда-нибудь в другое место, она взглянула на Маркуса.