Орион: Око земли

– Извиняться за прошлое я не собираюсь, – хриплым голосом ответил бывший капитан. – Скажу то, зачем пришел, а потом решай сам.

Руф несколько раз отмахнулся, то ли разрешая Парнсу говорить, то ли пытаясь подозвать Джоанну, чтобы та налила ему выпить. Парнс выждал несколько секунд и продолжил.

– Я начал следить за Франком еще месяц назад. Эта тварь забирала привезенных для лечения людей. После его экспериментов пациенты возвращались домой только в качестве удобрения для полей. Сам я пробраться к нему не смогу – в совете могут пойти лишние вопросы и тогда уже я буду следующим пациентом. Я заплатил десяток динариев крысе с развалин, но уже неделю не получал от него никаких сведений.

– Ты бы лучше в задницу себе эти деньги засунул. Толку тоже ноль, но хотя бы удовольствие получил бы, – Руф залился смехом и в этот момент локоть, на который он опирался всем телом, сорвался вниз, и он воткнулся в стойку лбом. – Я тебе зачем сдался? – спросил он, потирая место ушиба, – у тебя вся стража города есть, бери кого угодно и веселись.

– На самом деле, срать я на тебя хотел, если бы не одно обстоятельство, – ответил Парнс, туша окурок в стоящую рядом пепельницу. – Людей, кому я мог бы доверять, осталось немного.

– И я один из них? – с ироничной усмешкой спросил Руф.

– Нет, – твердо ответил Парнс. – Это Ида. Но эта сумасшедшая баба не хочет браться за дело без тебя и Ганса.

– Я думал, она уже давно с Талией, сажает червей в человеческий пепел, – Парнс встал из-за стойки, взяв с нее наполненную стопку.

– Решать тебе. Помочь Солтису или пропить здесь все, вплоть до протеза, – ответил бывший капитан и залпом осушил стопку. На сухом лице появился оскал из-за мерзкого вкуса, и он тяжелым взглядом посмотрел на Джоанну.

– Что это за дрянь?

– Из дряни здесь только твоя рожа, – ответила хозяйка, протирая кружку на другом конце стойки.

Они еще несколько секунд сверлили друг друга повидавшими всякое в этой жизни взглядами, пока Парнс не сдался и не направился к выходу.

– Я приду сюда завтра утром и буду ждать ответа. Если откажешься, скажу Иде, что ты замерз насмерть. Так что выбор у тебя есть, – добавил капитан и вышел, закрыв за собой только решетку.

Почти сразу после него в таверну влетел ветер, вновь насвистывая только ему знакомую мелодию, подкрепляя общую атмосферу запахом смеси слизневого масла и выкуренной самокрутки.

Глава 4

«Прибытие локомотива произвело настоящий фурор! Всеобщие крики радости, слезы, воодушевляющий свист и поздравления ознаменовали начало новой эры транспорта»

Ричард Треви, «Первый паровоз: как это было?»

Паровоз мчал, отбивая свой неповторимый ритм по железным путям, уже несколько часов, успев подобрать пару пассажиров на оставленных позади станциях. Их было совсем немного. Для транспорта, что мог вместить в четыре вагона больше сотни человек, всего лишь дюжина занятых мест смотрелась как оскорбление в копилку инженера, который его создал.

Маркус все так же неизменно сидел возле входа и, подперев рукой подбородок, уперся локтем в окно, наблюдая за пролетающими мимо землями империи. Поля, переходящие в леса, переходящие в деревни, переходящие в горы и так далее. Он проезжал по этому пути первый раз в своей жизни, поэтому незамысловатое занятие поглотило все его внимание, полностью отключив при этом ощущение времени. Он ни о чем не думал, не пытался построить никаких планов, как он будет себя вести, если получатель посылки не придет, что будет ночью, если, по слухам, по ночам в этой части империи вместо морозов приходит аномальная жара… Все отступало на второй план. Оставались лишь бескрайние поля, резко перетекающие в голубой небосвод.

Неожиданно поезд остановился. Маркус протер подсохшие глаза, зевнул, прикрыв рот кулаком, и усталым взглядом посмотрел на перрон. Прямо под окном вагона стояли двое. Один из них с особой настойчивостью пытался вспомнить текст какой-то песни, а второй, по виду измотанный, но позитивный, стоял напротив, виртуозно наигрывая на побитом аккордеоне звучную мелодию и по-доброму посмеивался над солистом.

От заглавного вагона раздался пронзительный свист, оповещавший всех пассажиров о скором отправлении. Оба стоящих на перроне с блеском закончили играть, низко поклонились перед невидимой публикой и поспешили в начинающий отходить поезд. Они запрыгнули в вагон и, недолго думая, сели слева от входа, напротив Маркуса, начав полушепотом напевать текст одной из таверных песен. Вдруг владелец аккордеона остановился.

– Все, хорош уже в уши мне пищать, – он выпрямился и закрепил инструмент на поясе.

– Да все же нормально было, – недоумевал его друг, снимая цилиндр.

– Не пойми меня неправильно, мой дорогой и уважаемый всем сердцем друг, но скрежет ржавых петель звучит лучше, чем твой голос, – все с тем же добрым смешком сказал он и вышел в пролет между сидениями вагона.

– Зато мое лицо не выглядит, как две сгнивших тыквы в мешке, – без тени злости ответил его друг, встав рядом и безымянным пальцем демонстративно поглаживая правую бровь.

– Доставай уже свою дуделку, – рассмеялся владелец аккордеона.

Его друг легким движением руки достал из дыры на рукаве разорванного плаща одну часть инструмента, а вторую извлек из специального маленького кармашка на спине у правого плеча. Быстрым движением ловких пальцев он соединил их, получив небольшую металлическую флейту. Повисла секундная пауза.

– Прекрасные дамы и гордые господа, – на весь вагон объявил обладатель аккордеона, – девочки и мальчики всех возрастов и рас. Не только здесь, но только сейчас вашим прекрасным ушам выпадает возможность послушать чудесные песни в исполнении скромных бродячих артистов.

– Но, впрочем, хватит пустых слов, – сказав это, он потянулся ко дну инструмента, дернул за небольшой рычажок, и по краям медленно выдвинулись два металлических круга с пришитыми к ним мешочками.

Отстучав сапогом с заштопанной заплаткой другого цвета по металлическому полу вагона, он заиграл ритмичную, но удивительно мягкую мелодию, задавая общий темп предстоящей композиции. Сделав шаг, он плавно присел, не прерывая игры, так же плавно развернулся на носке и вновь встал на ноги как ни в чем не бывало. Обладатель флейты хмыкнул, явно не пораженный пируэтом друга, и, облизнув губы, вступил с прекрасной мелодией, напоминавшей насвистывание птиц ранним утром, но с такой же мягкой основой, в тот самый миг, когда обладатель аккордеона стал играть немного тише.

В своем танце они медленно спускались вниз вдоль всего вагона, будто не замечая друг друга, но подыгрывая или наоборот, затихая, когда этого требовала музыка. Из дюжины сидящих пассажиров всего трое решили раскошелиться и кинуть в мешочки по паре динариев. Но, по всей видимости, этот факт нисколько не расстроил музыкантов. Дойдя до самой двери и вместе с тем закончив играть, они поочередно повернулись к публике лицом и поклонились. Обладатель аккордеона согнулся, опустив корпус целиком и потом, посмеиваясь, с натяжкой выпрямился обратно, а владелец флейты обошелся учтивым поклоном и дружеским пинком. Будто двое ребятишек, которым строгий отец дал лишний час поиграть на улице, они открыли двери и, хихикая, побежали в следующий вагон.

Внутри снова повис лишь звук от ударов колес паровоза о железную дорогу.

До пограничного города оставалось еще больше половины пути. Маркус, слегка взбодрившись внезапным представлением, оглядел вагон, но ничего, кроме таких же, как у него, усталых от поездки лиц, не разглядел. Он глубоко вздохнул и снова стал наблюдать за картиной мира через окно поезда. В скором времени его веки, подобные двум мешкам с песком, аккуратно закрыли глаза, погрузив своего хозяина в сон.

Пронзительный гудок машиниста разбудил спящего сержанта. Тот резко встрепенулся, будто по крику «подъем» ранним утром, и наметанным глазом осмотрел все вокруг. Все так же привычно покачиваясь в обитом деревом вагоне, над спинками сидений торчали головы усталых пассажиров. Их стало примерно вполовину меньше, а это значило, что либо они перешли в другой вагон, либо Маркус проспал в таком положении несколько остановок.

Вздохнув, он вытер рукавом рубахи вытекшую подсохшую слюну с уголка рта и снова посмотрел в окно, будто наступая в один и тот же капкан уже в третий раз. За ним побитые ночными заморозками поля и сочно-зеленые леса переменились на высохшие до желтизны холмы. Волнами они сменяли друг друга, иногда, словно разбушевавшись, поднимаясь вверх и своими вершинами пропадая в белом дыму паровоза, а иногда успокаиваясь, тихо прижимаясь к земле на уровень железных путей.

Живот Маркуса осторожно забурчал, намекая хозяину, что пора бы уже чем-нибудь перекусить. Согласившись с мнением желудка, он отпрянул от окна и полез в мешок с припасами, который выдал ему толстяк из совета. Внутри лежали семь зеленых яблок, столько же скрученных нитью кусков вяленого мяса, четыре яйца размером с небольшой камушек, батон бобового хлеба от которого несло легко гарью, и закупоренный крышкой кувшин с водой. Он взял одно из яблок, почти полностью обхватив его вполне обычной по размерам ладонью, из-за чего на мгновение почувствовал себя огромным, и откусил от него небольшую часть, оставив примерно три четверти фрукта.

– Прошу прощения, многоуважаемый господин, – Маркус повернул голову и увидел обладателя аккордеона, но без своего инструмента. – В связи со сложившимися обстоятельствами, в которые я и мой коллега имели неосторожность попасть, вынужден отвлечь вас от трапезы, – он немного запинался, но в то же время говорил уверенно и благородно, словно какой-то почитаемый граф, а не бродячий музыкант в зашитом пальто. – Понимаете ли, наши запасы провизии скудны, если не сказать, что и вовсе иссякли, почему я имел неосторожность отвлечь вас от трапезы и попросить о небольшом одолжении, а точнее просьбе, вследствие которой вы спасли бы двух попавших в неприятную ситуацию джентльменов.

Маркус очень медленно прожевывал яблоко, вытаращив глаза на благородного бродягу. Позади на своем месте сидел его друг и с легкой ухмылкой наблюдал за действием.

– Так что ты… То есть, вы хотите? – неуверенно спросил он. Послышался смешок обладателя флейты.

– Глубоко неприятно вас отвлекать, но вы не могли бы дать мне и моему коллеге по одному яблоку из вашего мешочка. Этим благородным жестом вы сможете помочь двум артистам провести пару минут за трапезой, – Маркус несколько секунд, не двигаясь, смотрел на него. После медленно потянулся к мешку, начиная немного посмеиваться, достал два яблока и два кусочка вяленого мяса и протянул их музыканту.

– Премного благодарен за вашу доброту, – ответил он и взял предложенную еду.

Обладатель аккордеона отвесил низкий поклон, выпрямился и, плавно развернувшись на пятке и носке, вернулся к своему удивленному другу.

– Когда-нибудь тебе все-таки откажут, – с улыбкой сказал музыкант, разделяя скромный паек.

– Когда-нибудь это обязательно случится, друг мой. И это будет самый грандиозный провал в моей карьере.

– Прямо уж самый грандиозный? – его друг достал из дыры на одежде небольшой ножичек и задумчиво отрезал дольку яблока.

– Ладно, второй по грандиозности – после знакомства с твоей сестрой, – тот удивленно посмотрел на него.

– А, из-за которой ты продолжил заниматься музыкой?

– Нет, – ответил обладатель аккордеона, пряча ножичек обратно в подмышечный карман. – Из-за которой я познакомился с тобой.

Его друг склонил голову и несколько секунд молча наблюдал, как ухмыляющийся бродяга поедает дольку яблока.

Маркус с интересом слушал их диалог, радуясь хоть какому-то разнообразию в поездке.