Трое

Поняв, что всё это её не касается, Маша улыбнулась и тихо сказала:

– Меня бы вот в острог…

Павел взглянул на неё, потом на Илью.

– Не узнаёшь? – спросил Илья. – Машу, Перфишки дочь, помнишь?

– А-а, – равнодушно протянул Павел и отвернулся от Маши, хотя она, узнав его, улыбалась ему.

– Илья! – угрюмо сказал Грачёв. – А что, если это она для меня постаралась?

Лунёв, немытый и растрёпанный, сел на кровать в ногах Маши и, поглядывая то на неё, то на Павла, чувствовал себя ошеломлённым.

– Я знал, – медленно говорил он, – что эта история добром не кончится.

– Не слушала меня, – убитым голосом сказал Павел.

– Во-от! – насмешливо воскликнул Лунёв. – В том всё и дело, что она тебя не слушалась! А что ты сказать ей мог?

– Я её любил…

– А на кой чёрт она нужна, твоя любовь?

Лунёв начал горячиться. Все эти истории – Павлова, Машина – возбуждали в нём злобу. И, не зная, куда направить это чувство, он направил его на товарища…

– Всякому хочется жить чисто, весело… ей тоже… А ты ей: я тебя люблю, стало быть, живи со мной и терпи во всём недостаток… Думаешь, так и следует?

– А как мне надо поступать? – спросил Павел кротко и тихо.

Этот вопрос несколько охладил Лунёва. Он невольно задумался.

Из магазина выглянул Гаврик.

– Отпирать магазин?

– Ну его к чёрту! – с раздражением крикнул Лунёв. – Какая тут торговля?

– Мешаю я тебе? – сказал Павел.

Он сидел на стуле согнувшись, положив локти на колени и глядя в пол. На виске у него напряжённо билась какая-то жилка, туго налившаяся кровью.

– Ты? – воскликнул Лунёв, посмотрев на него. – Ты мне не мешаешь… и Маша не мешает… Тут – что-то всем нам мешает… тебе, мне, Маше… Глупость или что – не знаю… только жить по-человечески нет никакой возможности! Я не хочу видеть никакого горя, никаких безобразий… грехов и всякой мерзости… не хочу! А сам…

Он замолчал и побледнел.

– Ты всё про себя… – заметил Павел.

– А ты – про кого? – насмешливо спросил Илья. – Всяк человек своей язвой язвлён, своим голосом и стонет… Я не про себя, а про всех… потому все меня беспокоят…

– Уйду, – сказал Грачёв и тяжело поднялся со стула.

– Эх! – крикнул Илья. – Пойми ты, а не обижайся…

– Меня, брат, как кирпичом по голове ударило… Верку жаль… Что делать?

– Ничего не поделаешь! – решительно сказал Илья. – О ней пиши – пропала! Засудят её…

Грачёв опять сел на стул.

– А ежели я объявлю, что она для меня это? – спросил он.

– Ты – принц? Скажи, тогда и тебя в тюрьму сунут… Вот что… надо нам привести себя в порядок. Маша, мы уйдём в магазин, а ты встань, приберись… чаю нам налей…

Маша вздрогнула и, приподняв голову с подушки, спросила Илью:

– Домой идти мне?..

– Дом у человека там… где его хоть не мучают…

Когда они вошли в магазин, Павел сумрачно спросил:

– Зачем она у тебя? Дохлая какая…

Лунёв кратко рассказал ему, в чём дело. К его удивлению, история Маши как бы оживила Грачёва.

– Ишь, старый чёрт! – обругал он лавочника и даже улыбнулся.

Илья стоял рядом с ним и осматривал свой магазин, говоря:

– Ты недавно сказал, что меня вся эта музыка не успокоит…

Он повёл по магазину широким жестом и с неприятной усмешкой кивнул головой.

– Верно! Не успокаивает… Какой мне выигрыш в том, что я, на одном месте стоя, торгую? Свободы я лишился. Выйти нельзя. Бывало, ходишь по улицам, куда хочешь… Найдёшь хорошее, уютное местечко, посидишь, полюбуешься… А теперь торчу здесь изо дня в день и – больше ничего…

– Вот бы тебе Веру в приказчицы взять, – сказал Павел.

Илья взглянул на него и замолчал.

– Идите! – позвала их Маша.

За чаем они все трое почти не разговаривали. На улице светило солнце, по тротуару шлёпали босые ноги ребятишек, мимо окон проходили продавцы овощей.

Всё говорило о весне, о хороших, тёплых и ясных днях, а в тесной комнате пахло сыростью, порою раздавалось унылое, негромкое слово, самовар пищал, отражая солнце…

– Сидим, как на поминках, – сказал Илья.

– По Верке, – добавил Грачёв. – Сижу и думаю: «А ну, как это я её в тюрьму вогнал?»