Трое

Павел вскочил со стула и повернулся лицом к нему. Глаза у него яростно горели, лицо исказилось, он весь вздрагивал. Но тотчас же снова опустился на стул и презрительно сказал:

– Дурак ты…

– Ты умён!..

– Сила не в ноже, а в руке…

– Говори!..

– И если б руки у меня отвалились, – зубами глотку ей перерву…

– Ишь как страшно!..

– Ты со мной не говори, Илья… – вновь спокойно и негромко сказал Павел. – Верь – не верь, но меня не дразни… Меня судьба довольно дразнит…

– Да ты, чудак, подумай, – убедительно и мягко заговорил Илья.

– Всё уж передумано… Впрочем, я уйду… Что с тобой говорить? Ты – сыт… мне не товарищ…

– А ты брось безумство-то! – с укором крикнул Лунёв.

– Я же – и душой и телом голоден…

– Дивлюсь, как люди рассуждают! – пожав плечами, насмешливо заговорил Илья. – Баба для человека вроде скота… вроде лошади! Везёшь меня? Ну, старайся, бить не буду. Не хошь везти? Трах её по башке!.. Да, черти, ведь и баба – человек, и у неё свой характер есть…

Павел взглянул на него и хрипло засмеялся.

– А я кто? Не человек?..

– Да ты должен быть справедливым или нет?

– А поди ты ко всем чертям с этой самой справедливостью! – бешено закричал Грачёв, вскакивая со стула. – Будь ты справедлив: сытому это не мешает… Слыхал? Ну, и прощай…

Он быстро пошёл вон из магазина и в двери зачем-то снял с головы картуз. Илья выскочил из-за прилавка вслед за ним, но Грачёв уже шёл по улице, держа картуз в руке и возбуждённо размахивая им.

– Павел! – крикнул Лунёв. – Постой…

Он не остановился, даже не оглянулся и, повернув в проулок, исчез. Илья медленно прошёл за прилавок, чувствуя, что от слов товарища его лицо так горит, как будто он в жарко растопленную печь посмотрел.

– Ка-акой злой! – раздался голос Гаврика.

Илья усмехнулся.

– Кого это он резать собрался? – спросил Гаврик, подходя к прилавку. Руки у него были заложены за спину, голова поднята вверх и шероховатое лицо покраснело.

– Жену свою, – сказал Илья, глядя на мальчика. Гаврик помолчал, потом как-то принатужился и тихо, вдумчиво сообщил хозяину:

– А у нас соседка на рождестве мужа мышьяком отравила… Портного…

– Бывает… – медленно проговорил Лунёв, думая о Павле.

– А этот – он вправду зарежет?

– Отстань, Гаврик!..

Мальчик повернулся, пошёл к двери и по дороге пробормотал:

– А женятся, черти!

Уже вечерний сумрак влился в улицу, и в окнах дома напротив лавочки Лунёва зажгли огонь.

– Запирать пора!.. – тихо сказал Гаврик.

Илья смотрел на освещённые окна. Снизу их закрывали цветы, сверху белые шторы. Сквозь листву цветов было видно золотую раму на стене. Когда окна были открыты, из них на улицу вылетали звуки гитары, пение и громкий смех. В этом доме почти каждый вечер пели, играли и смеялись. Лунёв знал, что там живёт член окружного суда Громов, человек полный, румяный, с большими чёрными усами. Жена у него была тоже полная, белокурая, голубоглазая; она ходила по улице важно, как сказочная королева, а разговаривая – всегда улыбалась. Ещё у Громова была сестра-невеста, высокая, черноволосая и смуглая девица; около неё увивалось множество молодых чиновников; все они смеялись, пели чуть не каждый вечер.

– Право, запирать пора, – настойчиво проговорил Гаврик.

– Запирай…

Мальчик затворил дверь, и в магазине стало темно. Потом загремело железо замка.

«Как в тюрьме», – подумал Илья.

Обидные слова товарища о сытости воткнулись ему в сердце занозой. Сидя за самоваром, он думал о Павле с неприязнью, и ему не верилось, что Грачёв может зарезать Веру.

«Напрасно я за неё заступился всё-таки… Пёс с ними!.. Сами не умеют жить, другим мешают…» – с ожесточением подумал он.

Гаврик громко схлёбывал чай с блюдечка и двигал под столом ногами.

– Зарезал или нет ещё? – вдруг спросил он хозяина.

Лунёв сумрачно посмотрел на него и сказал:

– А ты – пей, да спать иди…

Самовар шипел и гудел так, точно готовился спрыгнуть со стола.

Вдруг пред окном встала тёмная фигура, и робкий, дрожащий голос спросил:

– Здесь живёт Илья Яковлевич?..

– Здесь, – крикнул Гаврик и, вскочив со стула, бросился к двери на двор так быстро, что Илья, не успел ничего сказать ему.

В двери явилась тонкая фигурка женщины в платочке на голове. Одной рукой она упёрлась в косяк, а другой теребила концы платка на шее. Стояла она боком, как бы готовясь тотчас же уйти.

– Входите, – недовольно сказал Лунёв, глядя на неё и не узнавая.

Вздрогнув от его голоса, она подняла голову, и бледное, маленькое лицо её улыбнулось…