Трое

– И даже очень это может быть, – безжалостно подтвердил Илья.

Грачёв с укором посмотрел на товарища.

– Злой ты…

– А с чего это мне быть доброму? – закричал Илья. – Кто меня по головке гладил?.. Был, может быть, один человек, который меня любил… Да и то распутная баба!

От прилива жгучего раздражения лицо у него, покраснело, глаза налились кровью; он вскочил со стула в порыве злобы, охваченный желанием кричать, ругаться, бить кулаками о стол и стены.

Но Маша, испуганная им, громко и жалобно заплакала, как дитя.

– Я уйду… пустите меня, – говорила она сквозь слёзы дрожащим голосом и болтала головой, точно желая спрятать её куда-то.

Лунёв замолчал. Он видел, что и Павел смотрел на него неприязненно.

– Ну, чего плакать? – сердито сказал он. – Ведь не на тебя я закричал… И некуда тебе идти… Я вот – уйду… Мне нужно… А Павел посидит с тобой… Гаврило! Если придёт Татьяна Власьевна… это кто ещё?

В дверь со двора постучали. Гаврик вопросительно взглянул на хозяина.

– Отпирай! – сказал Илья.

На пороге двери явилась сестра Гаврика. Несколько секунд она стояла неподвижно, прямая, высоко закинув голову и оглядывая всех прищуренными глазами. Потом на её некрасивом, сухом лице явилась гримаса отвращения, и, не ответив на поклон Ильи, она сказала брату:

– Гаврик, выйди на минутку ко мне…

Илья вспыхнул. От обиды кровь с такой силой бросилась ему в лицо, что глазам стало горячо.

– А вы, барышня, кланяйтесь, когда вам кланяются, – сдержанно и внушительно сказал он.

Она ещё выше подняла голову, брови у неё сдвинулись. Плотно сжав губы, она смерила Илью глазами и не сказала ни слова. Гаврик тоже сердито взглянул на хозяина.

– Вы не к пьяным пришли, не к жуликам, – продолжал Лунёв, вздрагивая от напряжения, – вас встречают уважительно… и, как барышня образованная, вы должны ответить тем же…

– Не фордыбачь, Сонька, – вдруг сказал Гаврик примиряющим голосом и, подойдя к ней, встал рядом, взяв её за руку.

Наступило неловкое молчание. Илья и девушка смотрели друг на друга с вызовом и чего-то ждали. Маша тихонько отошла в угол. Павел тупо мигал глазами.

– Ну, говори, Сонька, – нетерпеливо сказал Гаврик. – Ты думаешь, они тебя обидеть хотят? – спросил он. И, неожиданно улыбнувшись, добавил: – Они – чудаки!

Сестра дёрнула его за руку и спросила Лунёва сухо и резко:

– Что вам от меня угодно?

– Ничего, только…

Но тут в голове его родилась хорошая, светлая мысль. Он шагнул к девушке и, как мог вежливо, заговорил:

– Позвольте вам предложить… видите ли, нас здесь – трое… люди тёмные, невежи… вы – человек образованный.

Он торопился изложить свою мысль и не мог. Его смущал прямой, строгий взгляд её глаз;, они как будто отталкивали его от себя. Илья опустил глаза и смущённо, с досадой пробормотал:

– Я не умею сразу это сказать… если время у вас есть… пройдите, присядьте…

И отступил перед нею.

– Постой тут, Гаврик, – сказала девушка и, оставив брата у двери, прошла в комнату. Лунёв толкнул к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора.

– Ну-с? – сказала она.

– Вот… в чём дело, – тяжело вздохнув, заговорил Илья. – Видите – девушка, – не девушка, а замужняя… за стариком… Он её – тиранит… вся избитая, исщипанная убежала она… пришла ко мне… Вы, может, что худое думаете? Ничего нет…

Путаясь в словах, он сбивчиво говорил и двоился между желанием рассказать историю Маши и выложить пред девушкой свои мысли по поводу этой истории. Ему особенно хотелось передать слушательнице именно свои мысли. Она смотрела на него, и взгляд её становился мягче.

– Я понимаю, – остановила она его речь. – Вы не знаете, как поступить? Прежде всего надо к доктору… пусть он осмотрит… У меня есть знакомый доктор, – хотите, я её свезу? Гаврик, взгляни, сколько время? Одиннадцатый? Хорошо, это часы приема… Гаврик, позови извозчика… А вы – познакомьте меня с нею…

Но Илья не тронулся с места. Он не ожидал, что эта серьёзная, строгая девушка умеет говорить таким мягким голосом. Его изумило и лицо её: всегда гордое, теперь оно стало только озабоченным, и, хотя ноздри на нём раздулись ещё шире, в нём было что-то очень хорошее, простое, раньше не виданное Ильей. Он рассматривал девушку и молча, смущённо улыбался.

А она уже отвернулась от него, подошла к Маше и тихо говорила с нею:

– Вы не плачьте, голубчик, не бойтесь… Доктор – славный человек, он вас осмотрит и выдаст бумагу такую… только и всего! Я вас привезу сюда… Ну, милая, не плачьте же…

Она положила свои руки на плечи Маши и хотела привлечь её к себе.

– Ой… больно, – тихонько застонала Маша.

– Что тут у вас?

Лунёв слушал и всё улыбался.

– Это… чёрт знает что такое! – возмущённо вскрикнула девушка, отходя от Маши. Лицо у неё побледнело, в глазах сверкал ужас, негодование.

– Как она избита… о!

– Вот как живём! – воскликнул Лунёв, снова вспыхивая. – Видели? А то ещё могу другого показать, – вон стоит! Позвольте познакомить: товарищ мой Павел Савельич Грачёв…

Павел протянул руку девушке, не глядя на неё.

– Медведева, Софья Никоновна, – сказала она, разглядывая унылое лицо Павла. – А вас зовут – Илья Яковлевич? – обратилась она к Лунёву.

– Точно так, – оживлённо подтвердил Илья, крепко стиснув её руку, и, не выпуская руки, продолжал: – Вот что… уж коли вы такая… то есть если вы взялись за одно, – не побрезгуйте и другим! Тут тоже петля.

Она внимательно и серьёзно смотрела на его красивое, взволнованное лицо, потихоньку пытаясь освободить свою руку из его пальцев. Но он рассказывал ей о Вере, о Павле, рассказывал горячо, с, увлечением. И сильно встряхивал её руку и говорил:

– Сочинял стихи, да какие ещё! Но в этом деле – весь сгорел… И она тоже… вы думаете, если она… такая, то тут и всё? Нет, вы не думайте этого! Ни в добром, ни в худом никогда человек не весь!

– Как? – переспросила девушка.

– То есть ежели и плох человек – есть в нём своё хорошее, ежели и хорош – имеет в себе плохое… Души у нас у всех одинаково пёстрые… у всех!