В краю несметного блаженства

– Хороший человек. Кажись, он единственный из здешних, кто хотя бы частично понимает то, о чём я тут распинаюсь. И не только понимает, но и интересуется этим.

Так они болтали до половины девятого по всяким мелочам, ибо основной предмет их разговора постепенно себя исчерпал, и выпили весь компот. Попрощались на положительной ноте. Кларенс натянул халат, который всё время нахождения в комнате был снят, и проводил Веха сквозь коридорчик до выхода.

– Жду в гости, – тепло сказал он. – Заходи пораньше, когда тётушка Мирла будет бодрствовать. Ты просто обязан познакомиться с этой женщиной, она очаровательна. Прощай!

– Спасибо за приём и за душевную беседу! Не всегда удаётся найти того, кому тема нашей страны и нашего города близка, особенно в такой глуши, за пятьсот километров от столицы. Непредсказуемая судьба свела нас. Счастливо! Приду!

Повалил липучий снег, благодаря которому гнетущая темнота преобразилась и стала похожа на замечательное визуальное представление, вскружившее Веху голову. В гипнотическом трансе он миновал клуб, до сих пор наполненный людьми и жаркими дебатами, и обратной дорогой через поселение возвратился к участку семьи Фландера, к двухэтажному дому. Рокси в постели не оказалось. Для Веха девушка зрительно успела объединиться с кроватью в одно неразделимое целое и сделаться незаменимым её атрибутом, поэтому он ошарашился и в лёгком недоумении стоял в дверном проёме, пока не увидел, что Рокси с Вельгмой сидят за столом на кухне, пьют чай и о чём-то перешёптываются. Они не слышали, как вошёл Вех, и потому вовсе не смотрели в его сторону, но когда Рокси краем зрения обратила внимание на вошедшую фигуру в белом от снега пуховике, то она охнула, бросила чаепитие, вооружилась приветливой улыбкой и подбежала к парню. Обняться им удалось не сразу: Вех прежде всего избавился от белоснежного пуховика, а уж потом самостоятельно обхватил девушку холодными порозовевшими руками и со всей нежностью прижал её к себе. Этот короткий миг продолжался для них настоящую вечность. Он рассматривал её, дабы убедиться в том, что её состояние в норме, и так оно и было: сошла с поверхности лица бледность, оживились глаза, начали проявляться эмоции. Она с тем же трепетом и с той же внимательностью рассматривала его, так как за несколько дней сна, во время пятнадцатиминутных «перерывов», видела его разве что спящим и повёрнутым лицом к стене и хотела восстановить его образ, насытиться его внешним видом.

– Родители ещё в клубе? – отвлекла их от объятий Вельгма, обратившись к Веху.

– Должны быть. Я рано ушёл из клуба и пошёл пообщаться с одним человеком.

Закончив обниматься и исследовать друг друга взглядами, они уселись за столом. Веху приготовили растворимый кофе, однажды привезённый пограничниками и хранившийся в большой стеклянной банке, и поверх кипятка залили его козьим молоком. Парень взбодрился и после длительной беседы с Кларенсом был готов к новому разговору с двумя девушками. Говорила в основном Вельгма, а Вех с Рокси слушали её приобнявшись. Девушка со сжатым сердцем делилась подробностями своих недавно начавшихся любовных терзаний по поводу близости к одному местному двадцатилетнему парню, близости, к сожалению, невзаимной, односторонней, и это удручало и ломало её.

– Понимаете, у нас в поселении действуют свои законы, отличные от ваших, городских, – объясняла она писклявым и в то же время бархатистым выразительным девичьим голосом, а её строго выдержанная читательская интонация проникала сквозь одежду прямо в тело и услаждала его внутренности, наводя какой-то особый порядок во множестве мелких человечьих механизмов. – И я сейчас не про законы, кем-то написанные, а про законы природные, естественные. Город скомпоновал людей, там много и женщин, и мужчин, легко найти себе пару и так же легко с ней расстаться. Тут всё наоборот: тяжело найти пару и тяжело с ней расстаться. Население небольшое, рождаемость – не ахти. Если тебе «повезло» оказаться в возрасте, в котором для тебя чисто физически нет пары, – тогда всё, ты в пролёте. И в этом пролёте я и очутилась: он и она родились в один год, следовательно, они идеальнее друг другу подходят, следовательно, лезть в их отношения и пытаться отвоевать его у неё для меня не имеет смысла. За такое можно и от их родителей получить, да и свои подобного поступка не одобрят. Поэтому я отстала от него, но сердце по нему всё бьётся и стучит. Надеюсь, со временем пройдёт, однако перспектива прожить до конца дней без любви, без семьи меня гнетёт. Дошло уже до того, что я втайне начала ненавидеть это место и ненавижу его до сих пор, хотя понимаю, что глуплю по юности и требую невозможного, но… вот бы съездить в город на каких-нибудь жалких два дня! Посмотреть, как в нём протекает жизнь! Я знаю, что такое город. По книжкам. В них часто местом действия выступают всеразличные города: на берегах шумных рек, на горных склонах, в долинах и ущельях, в пустынях и тропических лесах!

– Наш город – не из таких, какие обычно описываются в книжках, – отвечал Вех. – Кроме того, по всей стране военное положение, и отправляться в любой из её городов, тем более – с такими возвышенными, романтическими целями – страх и риск.

– А я не про вашу страну! До неё очень далеко, а в городах – опасно. Я говорю о северной стране. Я не преследую цели посетить какой-то конкретный город, потому что толком ни об одном из них не знаю: действительно, все мои знания ограничиваются прочитанными книгами.

– Думаю, мечта твоя вполне исполнима, – прибавила Рокси, – но только не зимой. Ты молода и свежа, хотя из моих уст это прозвучит несколько высокомерно, ведь по возрасту я недалеко от тебя ушла. И родители, уверена, дадут добро и отпустят свою дочь посетить город. А что насчёт любви – то не считай возникшую на почве твоего «неудобного» возраста ситуацию чем-то несправедливым и к тому же не считай себя обделённой и одинокой. Значит, так ведёт тебя судьба, а судьба никогда не ошибается, кроме тех случаев, когда люди по собственной воле начинают творить беспредел. Тогда судьба перевоплощается в форму намеренного, ошибочного, ужасного и несправедливого зла, и при этом достаётся всем: и хорошим, и плохим, и средним. Я же убеждена, что ни ты, ни твой отец, ни твоя мать судьбе не насолили, и никто из вашего окружения, как мне кажется, тоже. Из этого следует, что судьба не проклинает тебя, оставляя без любимого человека, не причиняет тебе вреда, а желает дать хороший знак, привести тебя в ту область безграничной жизни, о которой ты доселе не могла догадаться сама или к которой попросту не могла подобраться ближе, и показать то истинное предназначение, для тебя и для всех остальных более важное и полезное, нежели любовь к этому молодому парню. В конце концов, хочешь любить – люби всех и каждого! Не физически, а платонически, и не только людей, а вообще всё, как абстрактно это ни звучало! Люби дом, в котором ты живёшь, и как можно чаще о нём вспоминай; люби снег и люби каждую отдельную снежинку, что опускается с небес на наши головы; люби леса и поля; люби, наконец, саму возможность любить, данную тебе свыше, возможность любить страстно, любить кого и что угодно, любить бесконечно долго, пламенно и сильно, ибо как раз в этом и заключается суть настоящей, неподдельной любви! Чтобы дойти до таких мыслей, мне пришлось преодолеть страдания жалкого любовного подобия, и я не хочу наблюдать точно такие же терзания с твоей стороны. Используй мой печальный опыт с умом, Вельгма. Быть может, ты достигнешь большего, чем я достигла к своим двадцати годам, и избавишь себя от роковых ошибок, способных мигом поломать любую жизнь.

Так они вместе болтали бы и болтали, если бы не прозвучал скрип двери и домой не вернулись Фландер под руку с Мартой. Атмосфера сменилась с разговорной на повседневную, при которой и без разговоров можно было обойтись и одновременно с этим всё прекрасно понимать. Разделись, согрелись, поужинали. Когда совместная трапеза подошла к концу, Фландер предложил Веху растопить баню, попариться в ней и помыться. Вех, со дня отъезда из столицы не принимавший никаких водных процедур, был не против. Он заявил, что не видел на участке возле дома ни одной постройки, походившей на банное сооружение, и потому спросил у Фландера, где же эта самая баня находится.

– Как же? – изумился мужчина. – Вход в баню – прямиком за кухней, а вот дверь!

В самом деле, был и вход, была и дверь, скрытая от посторонних глаз ввиду своего полного слияния по цвету и горизонтальным узорчатым линиям на дощатой древесине, и догадаться о существовании некоего прохода в этой области стены можно было лишь пристально уперевшись взглядом в данную пустую, казалось бы, сторону.

Банную печь с отсеком для нагрева камней шаг за шагом заполнили сухими берёзовыми дровами, подожгли и оставили натапливаться на пару часов, и вследствие этого время утекло за полночь. Дочь с матерью ушли спать на второй этаж ещё после ужина, когда навели порядок на кухне. Рокси также изъявила желание сходить в баню, но попросила не нагревать помещение до предела, так как украдкой боялась, что перепады температур и банная жара негативно скажутся на её беременности. Спать её не клонило: она отоспалась на несколько дней вперёд и теперь с широко открытыми глазами спокойно лежала на кровати.

– Завтра, чую, с утра не поднимусь, – с хохотом говорил парню Фландер, – но что ни сделаешь ради благополучия вас, наших новых друзей. Вообще мы о растопке печи для бани заботимся заранее, но я позабыл, что вы ей даже не пользовались, и вспомнил об этом только сегодня, после собрания. Не могу откладывать ваш комфорт на завтра и спать не смог бы, если б его отложил.

Ко второму часу ночи баня была готова к использованию; логично, что зимой она нагревалась на порядок дольше, чем летом. В ней имелась полноценная душевая система, огороженная стенкой. Фландер приготовил тазик с водой и ковш. Вдвоём с Вехом они зашли в узкий предбанник, где оставили всю свою одежду. Внутри и без пара было довольно жарко, но не Фландеру: он чувствовал себя в своей родной банной среде владыкой и покорителем стихий, а Вех начал краснеть и преждевременно потеть. Инициатор банных процедур заметил в своём госте эту неопытность и для себя решил не мучить паренька, предоставив ему возможность попариться в более-менее приятных условиях. Он зачерпнул воды из металлического тазика, тонкой струйкой оросил раскалённые плоские камни, похожие на блинчики, и грозный шипящий пар, который со злостью вылетел из них и разошёлся по всем углам помещения, обжигающим потоком ударил по Веху, впившись в его неопытное, доныне не испытанное жаром тело и захватив его своими удушающими чарами.

– Хорошо-о пошло! – выкрикнул Фландер, захваченный, как и Вех, паром, однако не удушающим, а дружелюбно-целебным. Аморфные пылающие духи, эти невидимые помощники в банном деле, не вонзались в него, а витали подле конечностей, обволакивая их и заставляя выделять крупицы блестящего пота, через который из организма выходили все нечистоты и вся накопившаяся грязь, пожалуй, не только телесная, но и душевная.

Пропотев до основания и высушившись до состояния изюма, Вех кончил париться и пошёл к импровизированной душевой кабинке за стенкой, в которой он как следует всполоснулся тёплой водой, намылил и натёр тело мыльным кирпичиком, всё с себя смыл и, чистый от пяток до ушей, направился на выход. После него помылся Фландер. В предбаннике парень вдохнул полной грудью свежий лёгкий воздух, вытерся большим полотенцем, специально для него повешенным сюда на крючок, обмотал его вокруг бёдер и вышел к Рокси. Та извлекла из своего рюкзака чистую одежду. Вех приоделся, закрывшись полотенцем.

– У вас, оказывается, имеется при себе сменная одежда? – порадовался Фландер, покинув баню вслед за Вехом, с таким же белым, завязанным на животе полотенцем, и обратился к Веху и Рокси. – Это не может не радовать. Голыми бы вас я всё равно не оставил, но предложить бы смог разве что вещички на три размера больше ваших. Ну-с, настала очередь девушки опробовать баньку! Там не слишком жарко, Рокси, проходите, парьтесь и мойтесь на своё здоровье!

Рокси ушла и вернулась, обёрнутая полотенцем, с мокрыми волосами, минут через двадцать. После бани её начало клонить в сон, как и Веха с Фландером. Дом наполнился убаюкивающим благовонием. Хозяин попрощался с парочкой и поднялся в спальню к жене. Парень с девушкой, околдованные головокружительным ароматом чистоты, погасили два масляных светильника, тем самым образовав во всём доме тьму, и улеглись в постель. Рокси долго не спалось, а Веху, хотя он и желал уснуть, пришлось из-за неё не спать.

– Ну что ты? – с жалостью вопрошал он, слыша, как девушка ёрзает под одеялом, а из её уст доносятся нервные всхлипы. – Неужто в бане перегрелась? Плохо тебе? Свет зажечь?

– Ничего не надо… Спи…

– Я не могу спать, пока ты тихо рыдаешь и дёргаешь ногами, так что либо успокаивайся, либо делись со мной тем, что у тебя на душе.

– Это личное… мои мучения…

– Ро, ты только этим вечером встала на ноги после пятидневного сна. Какие мучения успели образоваться в твоей голове в течение тех нескольких часов, что ты бодрствуешь?

– Нет, нет… Мучения образовались задолго до моего пробуждения, задолго до того, как мы здесь оказались, задолго до партии «Нарост». Они начались со слов собственных родителей о плодовой очистке, с пропажи Донована, и продолжаются они по сей день. Я о своём безвыходном положении, связанном с незапланированной беременностью. Правда, и положение моё не так страшно, как положение будущего ребёнка, в частности из-за того, что мне довелось пережить. Он был зачат под наркотическим эффектом, он был постоянно нервирован моими нервами, он был ударен мной в живот, он остался без всякой поддержки со стороны биологического отца и без врачебного наблюдения, он перенёс тяжесть нашего с тобой путешествия к границе и вместе со мной испытал такой нешуточный страх перед волком, что даже я, пусть и молодая, но всё же взрослая женщина, мгновенно ушла в отключку на несколько дней. Как ты думаешь, что из него вырастет? Будет ли он здоров? Нет. Я отвечу: случится выкидыш, который окажется последним гвоздём в крышку гроба моей жизни, ибо я не переживу мёртвого ребёнка.

– Мы уже вели разговор на эту тему.

– Многое тогда казалось проще.

– Ты поставила меня в тупик. Ума не приложу, как тебе ответить и как смягчить твоё горе. Могу сказать жёстко, но правдиво, или ласково, но чересчур фанатично и одухотворённо, в духе божественного откровения.

– Скажи и так, и так, а я послушаю.

– Тогда, по правде, ты действительно в той или иной степени причинила большой урон своему плоду. Разумеется, это сказано образно, поскольку лично твоё участие в нанесении вреда ребёнку минимально либо же отсутствует вовсе. Ты целиком и полностью являешься заложницей обстоятельств, созданных плохими людьми, однако это, с точки зрения жизненного реализма, не перекладывает ответственности за здоровье ребёнка с тебя на плохих людей. Говоря же с долей фанатизма и одухотворённости, то я не верю, что ты родишь больного ребёнка, ввиду того что ты сама ни в чём не виновата. Мы очень много в последнее время беседуем о судьбе, не правда ли? Она не покарает тебя, ей было бы бессмысленно это делать, она скорее покарала бы меня или Донована.

– Тебя-то за что?

– Тогда я сильно разнервировал тебя, порываясь добиться твоего согласия на то, чтобы уехать из страны. Раздевал тебя, держал над балконной пропастью, кричал, пытался что-то доказать. Выбивание согласия насилием – разве не грех, не преступление? Ещё какое преступление… Я буду наказан и получу горький урок, а тебе останется блаженствовать и каждый кратчайший свой миг проживать с удовольствием. Кстати, мальчик или девочка? Ты как думаешь?

– Мальчик.

– И я считаю, что мальчик. Отпрыск Донована. Давай спать, Ро. Не бери в голову всякую ерунду, успокойся и не плачь. Мы проделали столь суровый маршрут не ради того, чтобы печалиться. Наоборот: это наше перерождение. Оставь прошлые кошмары и думай о настоящем, о здешнем.

Не успел Вех договорить последние слова, как уловил приглушённое и медленное дыхание спящего человека. Рокси не дослушала его позитивных предположений, а осталась после словесной поддержки в улучшенном настроении и незаметно провалилась в спокойный сон, и последняя слеза её, скатившись по щеке, как с детской горки, испарилась в непроглядной темноте и нежном запахе горячей бани.

Глава 13. Неожиданный прилёт.

Зима плыла своим чередом. Недавно прибывшая в поселение пара, можно было с уверенностью заявить, освоилась в его насыщенном пространстве, познакомилась со многими его жителями, но самое главное – она переняла ритм жизни, который был присущ этому новому для неё месту, ритм неспешный и одновременно нескучный, разнообразный. Засыпали Вех и Рокси рано, как и вся семья Фландера, и рано просыпались. Рокси полюбились животные. Поутру она кормила кур и коз и ухаживала за ними, не забывала про них и на протяжении всего дня. Вех с Фландером не раз ходили в лес по дрова, иногда брали с собой двуручную пилу и работали вместе. Также они расчищали участок и дорожки к поселению. Однажды Фландер залез на крышу дома с целью очистить её от снега и широкой лопатой сгрёб весь мягкий снежный слой вниз, на землю, но под конец уборки поскользнулся на собственноручно убранной скользкой крыше и с криком полетел с неё, с высоты третьего этажа, как с крутого горного склона, прямо в глубокий сугроб. Благо остался цел и получил живительный заряд адреналина. Вех поначалу распереживался, наблюдая за полётом Фландера со стороны, и инстинктивно хотел позвать кого-нибудь на помощь, но, как только услышал задорный и нелепый смех мужчины из сугроба, оставил эту идею, сам расхохотался во весь голос и побежал извлекать его из снежной ловушки.

Новый год был встречен не всем поселением, а раздельно, по домам, из-за ужасных погодных условий в день праздника. С утра и до вечера валил хлопчатый снег, переносимый по воздуху агрессивно настроенным холодным ветром, который, помимо того что трепал миллионы беззащитных снежинок из стороны в сторону, ещё и смел тормошить давно выпавший снег, сметать его с верхушек сугробов и разбрасываться им по всей местности, образуя настоящую метель. Жители даже не смогли выйти и нарядить невысокую новогоднюю ель, росшую чуть правее от клуба и бывшую символом Нового года, без украшения которого меркло настроение и распылялось чувство праздника. Но не всё было так плохо. Состоялись застолья, в том числе в клубе, и грусть постепенно улетучилась. Семья Фландера праздновала у себя. Все собеседовали – кто с кем – и обменивались пожеланиями на год грядущий. Стукнуло двенадцать. И Вех, и Рокси, закрыв глаза, про себя пожелали одного и того же – здоровья будущему ребёнку. Новогодние гуляния вместе с украшением ёлки были перенесены на второе января.

Через две с половиной недели после гуляний, когда праздничная атмосфера поутихла и сменилась привычной жизнью, в одиннадцать часов утра случилось нечто. Был ясный и бесснежный день, яркое солнце, достаточно высоко поднявшись над горизонтом, безуспешно порывалось разогреть зимний край, в котором оно светило. Вех с Рокси шли с прогулки. Они обогнули поселение издалека, вдоль природной полосы, разделявшей лес и поле, и возвращались домой, как вдруг заслышали треск, растворяемый воздухом, и взглядами поймали искажённую овальную тень вертокоптера, который парил над ними на приличной высоте. Это был обычный чёрно-белый вертокоптер без каких-либо отличительных признаков и без боковых дверей, что было странным зрелищем в холодный период, и он не летал на одном месте, а порхал и маневрировал по всей территории поселения и за его пределами, словно выискивая, куда бы приземлиться. Так оно и было на самом деле. Видимо не найдя уж совсем удобного для себя места, пилот принял решение сбавить высоту и совершить посадку частично в снег в области, наиболее подходившей для этого – южнее поселения и восточнее дома Фландера, стоявшего особняком. Обескураженная пара побежала за вертокоптером прямо по сугробам, однако не без доли страха и сомнения. Диковинную железную птицу, прилетевшую неизвестно с какими целями и неизвестно с какими людьми на борту, отправилось встречать почти всё население, но Вех и Рокси оказались первыми. По обе стороны вертокоптера, упёршись ногами в полозья шасси, сидела четвёрка лиц в чёрных балаклавах и утеплённых серых камуфляжных костюмах. В руках каждого из них находилось какое-то оружие.

– Ляг в сугроб! Спрячься! – от страха прошипел девушке Вех, как только понял, какой опасности она подвергается прямо сейчас. – Внутри сидят вооружённые люди, похожие на военных. Неужто меня выследили те шпионы и теперь прилетели за мной?

Не дождавшись полной посадки вертокоптера, четверо бравых солдат спрыгнули на землю и осмотрелись. К Веху они не подходили и его не трогали, но внимательно рассматривали, не направляя стволов. Двое были вооружены дробовиками с коллиматорными прицелами, двое – имевшими угрожающий вид длинными полуавтоматическими винтовками. Из нутра винтокрылой стрекозы высунулся пятый человек, до этого момента не выглядывавший наружу. Он не был в камуфляже, и балаклава не закрывала его головы. Прищур глаз, какой обычно присущ близоруким людям, скрывал его взгляд, в котором таилось нечто глубинное. Он выглядел как очень недоверчивый господин, затесавшийся в неблагоприятной компании и внимательно следящий за каждым движением своих преступных спутников. Одет он был в тёмный зимний клетчатый пиджак, плотные брюки и высокие ботинки, схожие с берцами, которые в совокупности с пиджаком и брюками смотрелись слегка нелепо, но увидеть на его ногах классические туфли посреди снежного мороза было бы ещё нелепее. Шею обвивал бордовый шарф. Жёсткие коричневые волосы не колебались на поднявшемся ветру. Мужчина дождался, пока лыжное шасси впилось в снег и оставило на нём следы в виде двух параллельных линий, и также покинул мелкое воздушное судно. Пилот не заглушил вертокоптер, но заметно снизил обороты вращения винта.

Большое собрание людей приближалось к месту посадки. Вслед за парнем и девушкой первым прибежал не человек, а наполовину рыжая, наполовину бежевая овчарка с острыми ушами, ничейная, общая, проживавшая в центре поселения на разных дворах, у кого было удобнее. Навстречу ей прогремел оглушительный выстрел. Брызнула кровь. Собака по инерции прокатилась по земле, перекувыркнулась, упала в снег и больше не вставала…

– Убрать всех животных подальше отсюда! – выразительным голосом заявил тот, кто нейтрализовал овчарку.

Вех одним глазом смотрел на жуткую компанию, а вторым – на непродолжительные мучения собаки, валявшейся в неестественном положении, и неподдельная ненависть по отношению как к жестоким людям с оружием, так и к их главарю в бордовом шарфе, в ту напряжённую минуту прожигала его сердце.

Всколыхнулся, заколебался народ:

– Кто вы, нелюди, и откуда прибыли?

– Глянь – Персика застрелили!