Парень, который был.....

Я стою посередине коридора нашего дома. В глазах немного мутно, но я прекрасно вижу его детали. Коричневые панели из дуба казались темнее обычного; вешалка с верхней одеждой раздваивалась надвое, словно я должна была вот-вот упасть в обморок, хотя я чувствовала себя вполне нормально сейчас. В воздухе витали странные и прозрачные фигуры, которых я прежде не видела. Это был мой дом, но он выглядел не так, как обычно. Я двинулась вперед, и мне стало чересчур легко ходить; словно что-то мягкое было под моими ногами. Мама постелила здесь ковер? Из кухни донесся, отбивающимся эхом, мамин голос. Она с кем-то разговаривала, но я слышала ее отдаленно, словно стояла в каком-то куполе, хотя кухня была уже за углом. Наконец я заглянула на кухню и увидела маму, которая вытаскивала шоколадный торт из духовки и начала резать его надвое. Крошки бисквита рассыпались в разные стороны, и мама собирала их пальцами, кладя их на кончик языка, пробуя и расплываясь в улыбке от приятного вкуса даже самых маленьких крошек. На кухонных гарнитурах лежали разные, съедобные украшения для торта, которые странно, но ярко переливались разными цветами. Это новый вид украшений для сладостей? Возле кухонного стола сидел мужчина лет сорока пяти. Темные волосы были хорошо уложены, а карие глаза были устремлены на маму так, словно она была последним лучиком света. Щетина на лице была ровно подстрижена, будто он недавно вышел из салона. В руках у него были свечи, в одних из которых была большая свеча с цифрой 17. Надеюсь, я не испорчу свой же сюрприз…

– Аромат кажется многообещающим! – его голос был низкий, звонкий и приятный. Как же зовут маминого ухажера?

– Лиз обожает шоколадные торты. Скорее бы познакомить тебя с ней, Брайан! – говорит мама и начинает поливать торт белым кремом. Они не слышали, как я зашла? Их движения кажутся мне медленными, чем обычно, а голоса часто отдают эхом, словно мы находимся в каком-то огромном спортзале.

– Думаешь, это хорошая идея познакомиться с Лиз на ее же дне рождении? – спросил Брайан, распределяя свечи по столу и оставляя цифру 17 лежать посередине.

– Ты ей понравишься, не беспокойся. – зазвонил телефон, и я потянулась, чтобы ответить на него. Странно, но они до сих пор меня не заметили. Похоже, заметят сейчас. Я хотела взять трубку в руки, но не смогла. Словно что-то мешало мне взять ее. Я решила попытаться еще раз, но у меня также не вышло. Тем временем, мама вытерла руки о полотенце, и, даже не посмотрев на меня, ответила на звонок. Может она, специально делает вид, будто меня не видит? Я решила положить руку на ее плечо, но случилось то же самое, что и с трубкой телефона. Я начала звать ее, но меня будто и не существовало здесь.

– Алло? – ответила она с улыбкой, – Да, я Аделаида Холмс, – ее улыбка исчезла, сменившись тревогой. Она нервно сглотнула, – Что? – этот вопрос больше казался таким, будто она не могла поверить в услышанное. Мне хотелось ее потрясти, но я не могла. Мама повесила трубку и, мне казалось, она сейчас заплачет; но она задержала все, что должно было выйти и повернулась к Брайану.

– Нам нужно ехать в больницу, срочно! – сказала она и выбежала в коридор, почти сбивая меня с ног, но все так же, не замечая моего присутствия. Брайан находился в мимолетном недоумении, но тут же собрался, и также выбежал на улицу, забирая за собой пальто с вешалки и оставляя меня в смятении одну в коридоре. Что происходит?! Может это сон? Только во сне я могу наблюдать со стороны, и никто меня обычно не видит. Да! Это сон! Я закрыла глаза, как я обычно делаю, когда осознаю всю нереальность ситуации, и пытаюсь проснуться. Я открыла глаза и оказалась у Лин в комнате… Когда я успела здесь оказаться? Линдси лежала у себя на кровати и слушала музыку в ее огромных наушниках. Она выглядела веселой, ее распущенные волосы свисали с кровати, а ее губы напевали какую-то песню. Снизу доносился голос ее мамы, которая с кем-то тревожно разговаривала по телефону. Внезапно она положила трубку и медленно начала подниматься к комнате Лин. Лицо у нее было такое же, как и у мамы минут пять назад. Она подошла к кровати Лин и потрясла ее за плечо. Та, немного испугавшись, сняла наушники и повернулась к Джейн. Миссис Кеннеди глубоко вдохнула и начала ей что-то говорить. Я, почему-то, перестала слышать их голоса, лишь их эмоции говорили мне, что что-то явно плохое случилось. Лин сначала, словно не могла поверить в то, что говорит ее мать. Она то и дело что злилась, прибывала в недоумении, не могла понять ложь это или правда; но потом она начала судорожно трясти ногой, как она делает всегда, когда нервничает или беспокоится. Как же хорошо я знала свою подругу…

Тимми выглянул из коридора и наблюдал за сценой в комнате Лин. На его лице тоже отразилось беспокойство, но более детское, которое часто походит на удивление. Голубые глаза – те, что он унаследовал от отца – внимательно следили за эмоциями Линдси. Внезапно она поднялась и резко выбежала из дома, оставляя маму одну, которая вот-вот хотела заплакать. Тимми что-то ей сказал, и она попросила его зайти, обняа его так крепко, словно обнимала в последний раз. Наконец, она дала волю слезам, и они покатились по ее щекам струйками, не прекращаясь. Тимми обнимал свою маму также крепко, будто хотел защитить ее от всего.

Сцена сменилась немного темной атмосферой в стиле «Гранж». Мне потребовалось меньше трех секунд, чтобы понять, что это комната Алана. За окном в нише, день почти заканчивался, хотя я видела, как он только начинался в комнате у Линдси. Также здесь не было так солнечно, напротив, за окном шел непрерывистый дождь, отдавая эхом гром. Алан сидел на стуле у письменного стола и снова что-то рисовал в своем скетчбуке. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть рисунок, но Алан прикрыл его рукой, словно не хотел, чтобы я его видела. Я на миг подумала, что он заметил меня, но он всего лишь начал читать сообщение, которое пришло на его телефон. Он читал его внимательно; мне казалось, даже перечитывал по несколько раз. Внезапно он отвел взгляд и сжал телефон так сильно, будто вот-вот бы сломал его прямо у себя в ладони. На его лице отразилась злость. Он встал и начал метаться туда-сюда по комнате, пока резко, почти со всей силой, бросил телефон в угол комнаты. Я, не ожидав такого, даже подпрыгнула. Телефон треснул и разбился вдребезги, но Алану, похоже, было все равно. Он сел на кровать, взялся за голову и начал проскальзывать пальцами по своим темно- коричневым волосам, которые были немного мокрые то ли от душа, то ли от дождя. Мне казалось, сейчас он сделает с собой то же самое, что сделал с телефоном. Однако, он поднял голову и попытался успокоиться. Правда, у него это получалось не лучше остальных. Алан вдохнул, закрыл глаза, и я закрыла свои вместе с ним, теперь оказавшись в белом коридоре больницы. Все здесь было словно в замедленной съемке. Доктора метались по коридорам, посетители сидели около палат. Я взглянула на стену в этом коридоре, он казался мне довольно знакомым. «3-й этаж, отделение реанимации»…

Я на том же этаже, где лежит Дилан. Я начала спокойно передвигаться вперед и увидела Алана, который почти бежал по коридору. Я тут же последовала за ним и наткнулась на маму, Брайана, Лин, Дайдзо, Ната, которые сидели перед палатой номер 307, в которой кто-то лежал. Я не могла разглядеть кто, но все почему-то были так обеспокоены. Мама плакала, а Брайан ее успокаивал и крепко сжимал ее руку, которая так отчаянно дрожала, пытаясь вырваться оттуда. Он тоже был не меньше обеспокоен. Лин просто смотрела в какую-то точку в стене, ее глаза были красными – она тоже плакала. Дайдзо отчаянно пыталась обратить ее в чувства, а Нат старался успокоить Алана, который начал громко задавать вопросы, которые эхом отдавали по всей больнице. В нем сейчас бушевало столько эмоций, которых я прежде не видела. Беспокойство, страх, злость – все они переплетались внутри него и создавали ураган, с которым Алан не смог совладать. Дверь палаты открылась и оттуда вышла смуглая и на вид милая докторша. Все тут же обратили на нее внимание и она, похоже не докладывала им хороших новостей. Я быстро забежала в палату, пока дверь не успела закрыться. Эта палата была такая тихая, будто я находилась в комнате у Лин. Здесь были слышны лишь аппараты жизнеобеспечения и мое собственное, отрывистое дыхание. Я не знала, кто там лежал, и мне было жутко страшно узнать. Я медленно начала подходить к койке больного. Меня туда словно тянуло; словно я была туда привязана. Когда я подошла достаточно близко, мне стало сложно дышать. Стены палаты начали давить на меня, а желание убежать появилось с того момента, как я ее увидела. Темные, почти черные волосы были небрежно расположены на подушке; белая, слегка загоревшая, кожа выглядела бледной сейчас. На ней были какие-то сильные царапины, синяки и повязки. Веки глаз, словно были намертво закрыты, не показывая светлый и карий взгляд. Она выглядела такой… Такой неживой. Я отшатнулась назад, потому что мне стало тяжело дышать. Потому что на койке, полуживой или полумертвой, лежала я. Я лежала там, а не стояла здесь. Лиз, что лежала неподвижно с разными трубками повсюду, попала в тяжелую аварию сегодня утром на свой же день рождения. А Лиз, что стоит здесь – была лишь ее внутренняя оболочка, которая не знает, что делать. Я не знаю, что делать…

My heart is waiting

To figure it out

Throw me something

Help me turn it around

What do we do when

We're out of control

My hands are worn

My heart is torn

(Перевод песни Butterfly Boucher – It pulls me under) Мое сердце ждет, чтобы понять. Брось мне что-нибудь, помоги перевернуть. Что мы делаем, когда выходим из-под контроля? Мои руки изношены, мое сердце разрывается.

После того, как доктор объяснила родным, что мое состояние пока стабильно, им разрешили поочередно навестить меня. Я сидела возле себя и держала себя за руку, которая совсем не ощущалась. Конечно, когда ты полу-призрак, этого и следовало ожидать. Я несколько раз пыталась сжимать ее, пока не почувствую хоть какое-то ощущение тепла. Но моя левая рука даже не мялась, когда я ее сжимала. В таком состоянии я должна метаться по больнице, пытаться до всех достучаться, кричать и плакать где-нибудь в углу палаты, пока все само собой не устаканиться. Вот только чувствовала я себя совершенно спокойно. Меня не сильно беспокоило то, что я, возможно, скоро умру или то, что Дилан меня все это время обманывал и его любовь ко мне была лишь жутким желанием уйти в мир иной с концами и вернуться к той, что спасла меня от комы. Интересно, где он? Если он тоже такой же, как я, или я такая же, как он, мы определенно должны были видеть друг друга. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и здесь все не так работает. По крайней мере, я не видела здесь других пациентов с таким же состоянием, как у меня. Мне никогда в жизни (я могу даже дважды повторить это) не доводилось находиться в таком умиротворенном состоянии. Постоянные скачки эмоций, всплески грусти или радости; вздохи от удивлений и разочарований; путаница мыслей от новой любви. Прежняя я все еще так же сильно любит Дилана несмотря на то, что он сотворил со мной? Кстати, не буду упускать тот факт, что это именно он стал причиной аварии. А если я такая же, как Дилан сейчас, то вряд ли буду чувствовать такое понятие, как любовь. Значит все, что он проделал было лишь одним большим и смехотворным спектаклем, где я та самая глупая принцесса, которая вышла замуж за принца, думая, что он любил ее взаимно, хотя на самом деле желал лишь ее короны. А смогу ли я показываться кому-то так же, как проделывал он ранее? Этот вопрос немного меня даже забавлял, хоть и положение не было до шуток лежащей в койке Лиз.

Родные поочередно заходили в мою палату и садились на один и тот же стул, оставляя после себя некую ауру или волну эмоций, которые неплохо отражались на мне. На миг, когда я была с ними, я могла чувствовать что-то; хоть и немного, но достаточно. Правда, когда они снова покидали палату, мое состояние приходило в то, что было в самом начале.

Сначала зашли мама с Брайаном. Он держал маму за плечи, а она, дрожащими коленками глядела на меня и плакала. Плакала, заставляя фонтан слез прокручиваться все заново и заново. Она еле села на стул, (это было при помощи Брайана), и крепко схватила меня за руку. На миг мне показалось, что я почувствовала ее прикосновение, но это оказалась лишь волна эмоций, изливающийся от нее самой. Я впервые почувствовала это. Словно маленькие ниточки проходили через мое сердце и разноцветными иголочками зашивали его заново, заставляя меня почувствовать немного тепла. От мамы исходила материнская любовь, похожая на маленький поцелуй на ночь; тревога, словно картинка, на которой была изображена я, переходящая через дорогу, ступающая в первый класс; грусть, выглядящая, как маленькая слезинка, перерастающая в реки; надежда, где я просыпаюсь и обнимаю ее крепко, говоря, что люблю. Последняя эмоция была у всех, но у всех она отражалась по-разному. У Брайана, я сделала все то же самое, но обнимала маму, а он глядел на обеих с облегчением. У Лин, я проснулась, и мы тут же отправились на прогулку или в торговый центр. У Дайдзо я улыбнулась ей и сказала, что теперь со мной все будет хорошо. У Ната я сказала что-то вроде благодарственных слов за то, что он обо мне беспокоился. А у Алана все было более ярко, в мельчайших деталях. Он держит меня за руку, и я просыпаюсь. Вдруг мы хотим сказать что-то, но робеем в глазах друг у друга. Наши взгляды такие нежные и невинные, что хотят утонуть внутри каждого. Алан протягивает руку и прикладывает к моей щеке, на его лице отражается беспокойство, потому что мое лицо бледное и холодное; но это не останавливает его считать меня самой прекрасной из всех. Ведь я не идеальная, и в той надежде, которую он таит в себе, я это все, что, мне кажется, у него сейчас есть. Эта мысль отдалась эхом у меня в голове и, покатившись с бешеной силой вниз, с треском и жгучей болью ударила мне прямо в сердце, расшатывая тоненькие ниточки эмоций. Любовь Алана отличалась от моей к Дилану. Она была наполнена нежностью, страстью, силой, возрастающей с каждым разом и заставляющей творить вещи, непостижимые его натуре. Он не смотрел так ни на кого, как на меня, и его эмоции были сильнее, чем у остальных. Поверить невозможно, но Алан, чье лицо всегда казалось всем безразличным и спокойным, таил в себе кучу ярких эмоций, которые он открывал лишь немногим; а точнее единицам.

Возможно ли, что мои чувства к Дилану передавались ему через мои эмоции так же, как и сейчас эмоции и чувства Алана переходят в меня? Если это так, то Дилан чувствовал то же самое, что и я. Значит, он на самом деле меня не любил, а я лишь влюблялась в собственные чувства. Как глупо…

– Похоже, мы с тобой остались одни, – произнесла я самой себе, когда все уже давно попрощались и ушли. Они все обещали вернуться завтра. Мама сказала, что не успела принести торт, но пообещала, что принесет его завтра и отпразднует вместе со всеми друзьями мое день рождение. Лин пообещала рассказать мне в мельчайших подробностях каждое событие, что произошло за полдня: не упуская ни единой интрижки. Дайдзо и Нат обещали организовать праздник в школе в честь меня и принести фотографии с этого события и поставить их на подоконник в моей палате, чтобы, когда я проснулась, то увидела, как меня все поддерживают и любят. Алан обещал, что придет завтра, но позже остальных, чтобы никого не было помимо него и меня. Правда, его слова звучали неуверенно. Я понимала его. Глупо говорить с человеком, который вряд ли тебя слышит. Зачем его навещать, если однажды, к тебе придут и скажут, что твой любимый человек умер, и ты ничего в этот момент сделать не сможешь. Но я хотела, чтобы он пришел. Я хотела, чтобы он поговорил со мной о разных вещах, которые интересуют его. Потому что я здесь, чтобы слушать. Я буду всегда здесь.

Как только все они ушли, я вздохнула с облегчением. Все эмоции как рукой сняло, и я снова вернулась в умиротворенное состояние. Думаю, так даже лучше, ведь, сколько бы я здесь ни находилась, я должна буду буквально держать себя в руках. Пару медсестер, лет двадцати восьми, часто приходили: меняли трубки, изучали мое состояние, открывали окна или делали такую маленькую вещь, как подправляли мне одеяльце. Не думаю, что мне там стало теплее.

Когда одна медсестра по имени Зои вышла из палаты, я мигом за ней проскользнула в открытый проем двери и оказалась в том самом коридоре. Другую медсестру звали Джанет, и она отличалась от своей со-работницы яркими рыжими волосами и многочисленными веснушками на лице. У Зои внешность была более стандартной: каштановые волосы и серые глаза. Смена Джанет закончилась, и теперь за мной всю ночь напролет будет посматривать Зои. Тот коридор казался теперь пустым из-за того, что здесь почти никого не было. Часы посещений окончены, доктора сидят где-то на дежурстве, а пациенты буквально не могут вставать и гулять здесь. Я прошлась по стойке регистрации, где зевала Зои. Заглянула в палаты некоторых пациентов и следила за сонными докторами. Мне было скучно. Жутко скучно. Я металась туда-сюда, забегала в комнаты к одним и повторяла круг заново, пока не наткнулась на что-то твердое и мягкое одновременно, выходя из одной палаты пациента. Я подняла взгляд и, думаю, с высоты моего роста можно было даже не смотреть на лицо; но мне хотелось увидеть его выражение в данный момент. Думаю, сейчас я и повеселюсь. Дилан изумленно смотрел на меня, и я глядела на него с сердитым лицом, хоть сейчас у меня это получилась просто ужасно.

– Это так странно, – выпалил он то ли от того, что не был готов увидеть меня здесь, то ли от того, что наоборот рад видеть меня в таком состоянии. Что ж, спасибо ему.

– Что странно? – я скрестила руки на груди.

– Ты не та Лиз, ты другая, в тебе, что-то изменилось… – сказал он, оглядывая меня сверху донизу. Молодец Дилан, отличное начало для того, чтобы объяснится перед всем, что произошло с нами!

– Я прежняя Лиз, просто без прежних чувств. Поэтому тебе и кажется, что я не та, ведь все это время ты забирал лишь мои чувства себе, жадно принимая их за свои.

С этими слова я зашагала в восточное крыло отделения. Я не была зла на него, хотя должна была рвать и метать тут все вокруг. Мне просто было безразлично все. Даже Дилан.

– Эй, постой, – он потянул меня за руку и снова развернул к себе. – Прости меня.

– Вау! После всего, что ты натворил, ты думаешь, что слова, вроде «прости меня», загладят все это?

– Нет, я просто не знаю, что и сказать. Раньше я мог свободно говорить с тобой, но теперь я словно пуст.

– Мы пусты. Мы всего лишь пустые души, без личности, без чувств, без цели.

– Как раз-таки цель у нас есть, – сказал он, вглядываясь мне прямо в глаза, будто пытаясь найти там прежнюю меня.

– Даже не начинай. Это та причина, что привела к тому, что я оказалась на твоем месте, – отрезала я, отводя свой взгляд в сторону.

– В первый раз, когда я тебя встретил там, на лавочке – от тебя исходил теплый свет искренности, любви, желаний и целей. Они все притянули меня к тебе, и я, не сопротивляясь, шел к ним. Тогда я и впервые почувствовал то, что не чувствовал многие годы. Меня захлестнула буря эмоций и чувств, которые прорывались сквозь мое сердце. Я, вправду, не забывал о своей цели, и мне особенно нравилось «питаться» твоими чувствами ко мне, что однажды, я принял их за свои. Я наверно не совладал собой и поверил, что полюбил тебя так же, как и ты меня. Я уже не знал, где правда, а где ложь; и питал тебя пустой надеждой на счастливую жизнь. Вряд ли я на самом деле любил тебя. Я наверняка тебя и вовсе не знаю, если когда-нибудь очнусь. – в его голосе должна была звучать тоска, но я не почувствовала ничего такого.

– Как думаешь, почему ты не помнишь того, что пребывала в коме? – он вопросительно посмотрел на меня и я решила поднять свой взгляд, – Ты уже была на этой стороне. Просто, когда мы просыпаемся, мы не помним о ней, – он сделал короткую паузу и отвел взгляд. – Это прозвучит вовсе не искренне, ведь это невозможно, но я хочу извиниться перед тобой. Прости, что так испоганил твою прекрасную жизнь, – я не могу прощать его или не прощать сейчас. Это должна была сделать полноценная Лиз. Если я что-то скажу сейчас, то вскоре эти слова все равно не понесут никакого значения. Так почему же не наплевать на все и просто вести себя с Диланом так, как было раньше? Просто на миг забыть все что произошло, ведь от этого уже хуже не станет. Если он проснется, то он даже не будет знать меня. А если я проснусь, то просто попытаюсь затоптать эту любовь и жить дальше. А если мы оба проснемся, то, возможно, будет маленький шанс на то, что я смогу полюбить его заново. Настоящего его. А если нет, то все придет в свое русло. Наверное…

Я подняла на него взгляд и наши глаза встретились. Голубые и карие. Такое нестандартное сочетание…

– Просто забудь, – прошептала я, на что Дилан лишь кивнул. Он понимал, что я имею в виду. Мы будем ждать лишь часа, когда кто-нибудь из нас не очнется или не отдаст концы. Сейчас, даже эти мысли не имели значение. Ничего не имело значения.

Глава 23

Я смотрю в твои глаза,

Погружаясь в океан.

Я смотрю в твои глаза –

И падаю!

– Так… Вся история с Кристофером, это правда?

Мы сидели на крыше больницы в окружении утреннего неба, солнца и просыпающегося города. Наши ноги свисали вниз, и нам абсолютно не было страшно. Уже не было. В главном здании больницы было не очень много этажей, и крыша была просторной. Мне бы хотелось почувствовать этот запах утра, но я даже ветра не чувствовала. Приятно наверно ощутить легкий бриз океана или почувствовать, как играют лучики солнца на лице; даже легонький холодок по коже бы не помешал. Я спрашивала Дилана насколько ли правдивая его история с Кэсси, о которой он мне рассказывал той летней ночью, прикрывая свое имя, как Кристофер. Стоило бы вообще все спросить, раз уж я взялась за это. Нужны были ответы. Правдивые ответы.

– Да. Все, что я сказал тебе, было сущей правдой. – Дилан глядел перед собой, впрочем, как и я. Интересно, скучает ли он по всем этим чувствам? Прошло три дня с тех пор, как я находилась в таком состоянии, но я уже скучаю по всему этому. Не сказать, что это напоминает тоску или грусть… Существует чувство, жаждущее ощутить все это. Я не лишилась всех эмоций. Просто я не чувствую их так сильно, как на это способен обычный человек. Если оценить мои эмоции по десяти бальной шкале, то я скорее склоняюсь к двум из десяти, что совсем мало..

– Ты ее сильно любил, раз готов был на все, чтобы вернуться к ней.