Парень, который был.....

– Зачем ты пыталась это сделать? – спросил он уже серьезней. Он знал и мне, внезапно, стало неловко за то, что я рылась в его вещах.

– Я не знаю, – мой голос дрогнул, и я почувствовала, как меня снова охватывает это чувство.

– Все словно горой навалилось на меня, и, мне кажется, я не продержусь, Алан.

– Тише, – успокаивал он меня, хотя на моих глазах уже хлынули слезы. – Не заставляй меня беспокоится о тебе чаще, чем это есть на самом деле, Лиз.

– Не буду.

– Пообещай, – он взглянул на меня, и я пыталась любым способом не показывать свои слезы. Ах, если бы только здесь не было окна. Мы бы лежали в полной темноте, и все было бы намного проще.

– Обещаю. Только… Будь рядом, – ответила я, встретившись с ним взглядом. Не слишком ли много я прошу от него?

Он нежно поцеловал меня в лоб и прижал крепче. От него пахло тем самым мылом, приятным парфюмом и шампунем. Было так тепло и так приятно находится возле него. Я буквально забыла обо всем, что произошло сегодня, и не беспокоилась о происходящем. Я спряталась. Спряталась ото всех вместе с Аланом. Алан заставил меня забыть все плохое, и я благодарна ему за это в десять тысяч раз. Он был всегда там, когда я нуждалась в нем и сейчас он тоже здесь.

– Спасибо, – сказала я, и медленно потянулась к его губам, но остановилась на полпути, потому что меня жутко клонило в сон. Вопрос: "Что я творю?" также крутился у меня в голове, словно напоминание. Было уже поздно на что-либо отвечать, потому что Алан сам потянулся ко мне и накрыл меня нежностью. Я почувствовала это каждой клеточкой тела. Мягкие губы накрыли мои и я окончательно провалилась в сон. Последнее, что я почувствовала, это как сердце Алана быстро забилось под моей ладонью. Я точно буду жалеть об этом завтра. Но завтра пока нет, поэтому оно не имеет значение сейчас.

На следующее утро я проснулась оттого, что услышала, как Алан разговаривал с кем-то по телефону обо мне.

Глава 26

– Ты, вправду считаешь, что равиоли вкуснее лазаньи? – спросила мама, укладывая блюдо в плиту, которую приоткрыл Брайан.

– Я думаю, если мое равиоли будет участвовать в состязании лучшего блюда, то оно обязательно обыграет твою лазанью, – усмехнулся он, смотря как выпекается наш ужин.

– Ты просто еще не пробовал, – убеждала его мама.

– Дорогая, скажи, что моя лазанья всегда получается прекрасной на вкус, – обратилась она ко мне. Их взгляды были устремлены теперь на меня, в ожидании конечного вердикта. Мама с Брайаном стояли у плиты, а мы уже успели сесть за стол, и наблюдали, как они посыпали лазанью пармезаном.

– Я скажу, что равиоли Брайана будет вынуждено уступить место отменной лазаньи мамы, – ответила я, смотря на них. Мама бросила в него победный взгляд, а Брайан вздохнул, принимая поражение. Не выдержав, мама поцеловала его щеку и направилась к раковине вымывать тарелки и готовится к ужину. У Брайана на лице застыла счастливая улыбка.

Первое, что я увидела, вернувшись, домой после комы, это запах шоколадного торта, с которым встречали меня мама и Брайан. Нового ухажера мамы я не видела прежде, лишь слышала, как она иногда уходила с ним на свидания. Больше всего мне понравилось то, каким он становился, когда переступал наш порог. Да, может быть, он ездил на самой дорогой машине и имел огромное состояние, но он вел себя просто. На нем всегда были старые часы его отца, простая, хлопчатая рубашка, черные брюки. Никаких драгоценных колец, новых часов, дорогого костюма и, уж тем более, богатого вида на нем не было. Словно он пытался всегда скрыться у нас дома от своей жизни. Ему нравилось здесь находиться. Нравилась наша теплая кухня, в которой он заставал маму за готовкой. Нравилась наша уютная гостиная, в которой они иногда смотрели фильмы. А еще ему нравилась мама. Очень нравилась. Это было видно, когда он смотрел на нее. В его глазах словно запечатлелся ее портрет в какой-то определенный момент. Вот она поднимает на него глаза, когда пьет кофе из кружки. Вот она засыпает на очередном фильме. Вот она надевает левую сережку, смотрясь в зеркало, и вот она тянется, чтобы поцеловать его в щеку. Такой взгляд я часто замечала у папы на лице. Правда, он уже был не таким ярким, как при их первой встрече, а скорее, родной, говорящий: "Я люблю ее и я бесконечно рад, что она здесь со мной".

Подумав о папе, в моем животе что-то скрутило. Так странно смотреть, как мама продолжает жить после такого. Так странно смотреть, как она влюбляется во второй раз, оставляя ее любовь позади. Нет, она не забывает папу, и она никогда не забудет его. Просто, он поместился в отдельном месте в ее сердце прямо там, где у нее занимаю место я. Думаю, она часто вспоминает папу, когда смотрит на меня. Ей больно продвигаться дальше без него, но она старается. И я единственное, что у нее осталось от папы.

Прошел месяц после той аварии, которая чуть не занесла меня в могилу. Я пришла в норму, мама пришла в норму, и с нами вместе наша жизнь. Брайан стал чаще заходить к нам домой, оставаться на ужин или обед. Мне нравилось с ним беседовать. Он был большим любителем классических фильмов ужасов, и у нас часто заходил разговор на такие темы, как: «Почему за семь дней нельзя слетать в Европу прежде, чем тебя убьет девочка из телевизора?» Мама часто засыпала на кино-вечерах, когда мы с Брайаном продолжали смотреть, как парень пилил себе ногу, и Брайан шутливо выкрикивал: «Не та нога! Не та нога!», после чего собственно мама и просыпалась. Меня устраивала его компания, и он был добрым и веселым. Всегда заботился и помогал маме в чем-то. Ходил с ней в больницу, когда я находилась в коме, и поддерживал ее. Думаю, поэтому он и нравился маме. Мое настроение часто падало и скакало за тот месяц, но мне удалось нормализироваться. Любой шорох в комнате уже не принимается за какого-то человека, и мне перестали сниться кошмары или сны, после которых я часто подбегала к окну, чтобы посмотреть, нет ли там его. Определенно его там не было, но я ходила на кладбище и оставляла белые орхидеи

, на которые израсходовала все свои карманные деньги.

Я вернулась к своим друзьям, к школе, к обычным будням подростка, который не должен был подвергаться такой судьбе. Первый день в школе после комы, я провела в окружении класса, который встретил меня с большими шарами, вкусностями, и объятиями. Я им была благодарна, но не настолько, как сейчас. Ведь даже когда они потратили свое время, чтобы сделать такое для меня, тогда я не чувствовала себя живой. Лин разревелась у меня на глазах, и мне пришлось тщательно стирать ее слезы, чтобы никто ее такой не увидел.

Конечно, я вернулась в школу позже, чем мне надо было, потому что мама посадила меня под домашний арест после того, как я не вернулась домой после похорон. Она сильно переволновалась; позвонила в полицию, подняла всех докторов на уши, и обзвонила всех моих друзей. Всех, кроме Алана. Она не знала его, я ей о нем не рассказывала. Лин догадалась ему позвонить утром на следующий день. Алан сказал, что она была так зла на него, что ему пришлось держать свой телефон от уха дальше, чем приходилось. Когда он подвез меня домой, на тротуаре, скрестив руки, уже стояла мама с Брайаном. Брайан был удивлен моему поступку больше, чем обеспокоен. А мама была зла и растревожена. Первые ее слова, когда я закрыла дверь машины, были: «Кто это был?». Я объяснила ей, что Алан был моим другом, и будто у его брата были похороны, поэтому мне пришлось его там поддержать. Ее гнев все равно не смягчился, и она запретила мне с ним разговаривать. Конечно же, на следующий день, она, все же, успокоилась.

Но я все равно так и не говорила с Аланом. Может потому, что мне было стыдно из-за того, что я без разрешения осталась у него дома. Может потому, что рылась в его вещах. А может потому, что поцеловала его. Я отчетливо помню тот момент, когда потянулась к нему. Хоть я тогда хотела спать, я помнила все.

Белые орхидеи символизируют чистую любовь

Я помню, каким он был теплым; как я чувствовала его равномерное дыхание на моей макушке; как от него исходил запах его одеколона; с какой силой забилось его сердце под моей рукой, и какими нежными и приятными были его губы. В то утро мне было больше стыдно и неловко, чем сейчас. Сейчас же, я чувствую какое-то приятное тепло у себя в сердце. Алан тоже не говорил на эту тему. Мы держали это тайну у себя в голове. Этот поцелуй прижился у каждого, и думаю, для каждого он значил что-то большее что-то. Я помню, как он посмотрел на меня утром, когда я проснулась. Это был такой мимолетный и быстрый взгляд, который тут же исчез. Такой взгляд я вижу сейчас в Брайане, когда он смотрит на маму. Появится ли у меня такой взгляд?

– Привет, – дотронулся до моего плеча Алан, когда я закрывала свой шкафчик. В первый день в школе он был завален разными открытками, моими фотографиями и прочими вещами со словами: «Выздоравливай скорее, Лиз». Поначалу мне показалось, что я умерла и это был мой мемориал. После школы, конечно же, пришлось все это принести домой. Мне было жалко выкидывать те открытки, поэтому я сложила их в одну коробку и унесла на чердак. Открытки были разные, отправители были разные. Я даже удивилась тому, сколько учеников беспокоилось обо мне. Сейчас же, это был снова мой обычный и весьма скучный школьный шкафчик.

– Привет, – ответила я Алану и заметила, что он уже меня не слышал, потому что куда-то быстро направлялся. После того дня, мы не часто стали разговаривать. Словно, что-то поменялось в Алане, в нашем общении или во мне. Мы обменивались короткими приветствиями и обходились не длинными разговорами. Он постоянно спрашивает, как я себя чувствую, и я постоянно отвечаю, что со мной все в порядке. Со мной вправду было все нормально. Странные и одиночные припадки исчезли, и я перестала плакать. Скорбь пропала. Вместо нее остались лишь колючие, но приятные воспоминания.

Я взглянула на часы, и посмотрела Алану вслед. Его силуэт все отдалялся и отдалялся от меня, пока окончательно не исчез за углом. Звонок. Сейчас у меня химия.

– Кто-нибудь сегодня видел Натаниэля? – спросила Дайдзо, когда мы сидели в кафетерии. Лин вытаскивала из своего сэндвича помидоры и лишь покачала головой, когда Дайдзо задала вопрос. Я оглянула весь кафетерий и не заметила никого похожего на полу-азиата. Нат был единственным полу-азиатом в нашей школе, не считая Дайдзо, и его внешность была довольно запоминающей. Вряд ли такого нельзя заметить. Я также поискала Алана, но тоже его не обнаружила, хотя видела его пару часов назад.

– Нет. Ты его видела сегодня? – спросила я Дайдзо, а она лишь покачала головой. Я не знала, какие были отношения между ними, но, похоже, крепкие, иначе Дайдзо было бы все равно, где он мог сейчас находиться. Она, словно, была собой возле него. Словно, ей не надо было скрываться. Жаль, что она не бывает собой в нашем окружении.

– А я Алана не могу найти, – вздохнула я. Лин и Дайдзо странно на меня уставились, и я, почему-то, тут же залилась краской. Надеясь, что они не заметят, я уткнулась в свой поднос и начала тыкать ложкой в свой йогурт.

– Я видела Алана сегодня на биологии, – отозвалась Лин, откусывая сэндвич и морщась оттого, что там остался еще один маленький помидор.

– Ты ходишь с ним на биологию? – спросила я.

– В новом семестре – да, – сказала Лин, и после ее слов повисла тишина. Мы стали молча доедать свои обеды, пока, внезапно, не подбежал Алан и коснулся плеча Дайдзо. Вид у него был озадаченный и встревоженный. От его прикосновения она подпрыгнула, но внимательно прослушала сказанные ей слова. Мы с Лин не услышали, что произнес Алан, но нервно переглянулись. Дайдзо тут же вскочила и выбежала из кафетерия. Алан побежал за ней, и мы с Лин решили не отставать. Что бы там ни было, это не несет ничего хорошего. Бросив остатки в контейнер, мы побежали вслед за Аланом.

В восточном корпусе стоял какой-то шум. Вокруг чего-то столпились ученики и громко наблюдали за происходящим. Все друг друга толкали в надежде увидеть хотя бы маленькую часть того, что там было. Алан протиснулся и пропал в толпе. За ним Дайдзо, затем Лин и я. Я не могла понять, что происходило, потому что громкие голоса переплетались вместе и создавали большой шум, захватывающий весь коридор. Пока толпа толкала меня в разные стороны, мне удалось удивиться тому, что здесь не было ни одного учителя, чтобы разогнать их всех. Может, учеников было настолько много, что некоторые побежали за другими учителями, директором или школьной охраной? Лучший вариант – всех сразу. Наконец, когда я протиснулась, то еще несколько секунд не могла стоять на ногах и рассмотреть всю сцену. Вокруг все то ли радовались, то ли были в ужасе и недоумении. На всех застыла разная и странная физиономия, которая все глядела и глядела в центр. Я поправила, немного развернутую рубашку и взглянула туда, куда все устремили свое любопытное внимание. Передо мной явилась довольно типичная сцена во всех подростковых кино, где два парня дерутся из-за какой-то девушки или просто дерутся. Только сейчас ситуация была несколько тревожная для меня. Прижимаясь локтями об холодный кафель, на полу лежал Нат. Он был весь взлохмаченный, потрепанный; левая щека была то ли красная, то ли фиолетовая. Над ним, засучив рукава своей клетчатой рубашки, возвысился Эйден. Один из близнецов Коллинз. Я была уверена, что это был Эйден, потому что Айзек не стал бы засучивать рукава, прежде чем ударить кого-то. Он не был таким вспыльчивым и агрессивным, как его брат. На его лице застыла злобная гримаса. Нат сделал явно что-то плохое по отношению к нему, раз Эйден решил его избить на глазах у всей школы. Взглянув снова на эту толпу, я начала видеть лишь радостные лица, жаждущие школьной драмы. Им лишь бы подавать что-то жестокое и веселое, чтобы они успокоились. Меня бросило в отвращение, и я отвернулась.

Я вдруг вспомнила рассказ Алана о том, как когда-то Дилан избил его из-за того, что Алан наговорил про его отца. Я представила на месте Ната Алана, а на месте Эйдена Дилана, и меня тут же бросило в дрожь. Может, между ними тоже случилось недопонимание или недоразумение в чьих-то словах.

Позади Ната стоял Алан, и поднимал его на ноги. Он пытался убедить его, чтобы Нат ушел, иначе дальше могло быть хуже. Один из близнецов начал выкрикивать обидные слова в его адрес, тем самым подпитывая его злость. Дайдзо стояла в нескольких шагах от меня, чуть ближе к Алану, и встревоженно, почти с ужасом, глядела на Ната. Она что-то ему говорила, но здесь было слишком шумно, чтобы можно было расслышать ее слова. Она дергала его за плечи и тянула за руки, но Нат лишь отмахивался. И было довольно ясно почему. Он уже был унижен на глазах у всей школы, и не собирался унижаться еще раз. Какая-та светловолосая девушка с улыбкой что-то нашептала Эйдену, и тот лишь злобно улыбнулся ее словам. Позади него стоял Айзек, который выглядел довольно виноватым. Словно это он ударил Ната, а не его брат.

– Перестань! Нат успокойся! Алан, сделай что-нибудь! – кричала Лин возле меня. Я одна лишь молча наблюдала за ситуацией и не могла ничего предпринять. Нат снова прошел в центр, и пытался поправить вывернутый воротник. Эйден лишь усмехнулся, и, замахнувшись, снова влепил ему удар в лицо. Нат пошатнулся и приземлился на руки. Мне было больно на это смотреть, и я отвернулась. Эйден был на несколько дюймов выше Ната и крупнее. Нат не сможет выстоять этот бой. Мне хотелось, чтобы в эту секунду кто-нибудь ворвался в эту толпу и разогнал все здесь. Мне хотелось, что кто-нибудь заступился за Ната и отомстил Эйдену. Но вся жуть все еще продолжалась. Нат стоял на четвереньках, оперившись на руки; нижняя губа лопнула и начала кровоточить. А все вокруг ликовали, будто так и должно было быть.

– Выкуси Фостер! Будешь знать, как называть мою девушку шлюхой! – крикнул ему Эйден. Я перевела взгляд на ту самую светловолосую девушку, которая, улыбаясь, глядела, как Нат пытается встать на ноги. Значит это девушка Эйдена… Меня не волновало, кем она была, но по виду не совсем милой и дружелюбной. Я пыталась встретиться с ней взглядом, чтобы унять ее глупую физиономию, но она все продолжала пялиться то на Эйдена, то на Ната.

Нат глядел на них и улыбался. Его бьют, а он еще и улыбается?! Я была уверена, что Эйден сейчас его окончательно добьет, но вдруг, пересекая Ната, держа в руке твердый кулак, Алан почти со всей силы ударил Эйдена так, что тот пошатнулся и упал бы назад на скопившеюся толпу. Алан размял кулак и потряс руку пока отходил от Эйдена, и, схватив Ната за плечо, повел его подальше отсюда. Мы резко последовали за ним. К тому моменту, как мы ушли, уже ворвалась школьная охрана и унесла Эйдена, разгоняя всю толпу по кабинетам. Таким образом, нам удалось с ней слиться, и мы пересекли коридор, выходя на задний двор.

Спустя пять минут Нат уже сидел в медпункте, прижимая к лицу лед. Я, Лин и Дайдзо уселись на краях кушетки возле него. Алан стоял чуть дальше, прислонившись к стене и разминая костяшки пальцев, которые были красные от удара. Вид у него был напряженный

– Ты хоть понимал, что делаешь? – сказала Дайдзо, убирая волосы с его лба. Он раздраженно убрал ее руку, словно был зол на нас из-за того, что мы его оттуда вытащили.

– Зачем ты так обозвал его девушку? Что Кэтрин Мартинс сделала тебе такого? – спросила Лин. Кэтрин Мартинс. Я смогла смутно вспомнить девушку, что часто гуляла со старшеклассниками, потому что считала себя невероятно красивой. Не думала, что Эйдену она понравится.

– А разве не ясно? – спросил Нат, и Лин лишь отвела взгляд.

– Это ведь из-за Эйдена, верно? – спросил внезапно Алан. После той сцены, мы не услышали от него ни одного слова, и сейчас нам стало непонятно, о чем он говорил. Мы с Лин вопросительно уставились на Алана, а Дайдзо нервно взглянула на Ната, пока тот пытался ни с кем не встречаться взглядом.

– Серьезно? – произнесла она, на что Нат лишь медленно кивнул. Мы все еще не понимали, о чем они говорили.

– Для этого существует Айзек, ты идиот, – сказал Алан, немного приподнимая уголок губ. Чему он так ухмылялся?

– Может быть, кто-нибудь просветит нас? – спросила Лин, обращая их внимание на нас. Нас словно не было здесь до этого момента. Дайдзо и Нат странно переметнулись взглядами, после чего Нат произнес:

– Они хотят сказать, что я покосился не на того близнеца, ведь Айзек был геем, а не Эйден.

После его слов повисла странная тишина. Даже можно было сказать неловкая. Они смотрели на нас, словно ожидали какого-то ответа. А как вообще можно было на такое ответить? Я, не замечая того, начала улыбаться, услышав такое.