Величие. Книга 4

Фелинь негромко рассмеялась:

– Должно быть, вы очень любите того, кому предназначается подарок.

И вот тут его сердце пронзило болью. Будто тонкий, но очень болезненный укол иглы высосал из Аурелия всю радость. И император вспомнил, что Орсинь вряд ли придёт в восторг от куклы, даже копирующей её саму… почему же он вообще заговорил с Фелинь о заказе?

– Дать вам лист бумаги и перо? Вы можете перечислить пожелания, пока я общаюсь с покупателями, а потом мы всё обсудим, – предложила мастерица, так и не дождавшись ответа на свои слова.

Аурелий посмотрел на неё в смятении.

– Нет… нет, вы знаете, уже очень поздно, а я совсем не заметил времени. Мне уже пора, я загляну позже.

И, хоть лицо Фелинь вытянулось, он не стал задерживаться, чтобы объясниться. Да и что он мог сказать? Начать пришлось бы с того, что он не кто иной как император Белой империи. Высокородное происхождение всегда вынуждало Аурелия жертвовать искренностью.

И тем не менее он вернулся через пару дней, сделав вид, что ничего странного не произошло, а Фелинь не стала лезть под кожу. И они снова проговорили несколько часов. Фелинь оказалась очень образованной в искусстве и, кроме того, тоже вдохновлялась храмовой живописью и музыкой. Никогда ещё Аурелий не встречал существа, перед которым так искренне и горячо мог бы излить своё чувство прекрасного. Сколько бы он ни пытался, Орсинь всегда оставалась холодна к его попыткам зажечь в ней этот огонь. Но теперь – теперь он наконец-то обрёл единомышленницу!

Аурелий стал навещать Фелинь дважды в неделю. Поначалу она встречала его улыбкой, не выходящей за пределы вежливости, но постепенно стала приглашать на чай и приоткрывать изнанку своих будней. Как оказалось, Фелинь жила там же, где и работала: неприметная дверь в конце магазинчика вела в холл-гостиную, а оттуда уже можно было подняться по лестнице на второй этаж, где располагались мастерская и крохотная спальня. Всё тут было компактным, простым и уютным. От мятно-пастельных оттенков декора и тёмной, под шоколад, мебели веяло свежестью и уютом. Точь-в-точь как характер Фелинь: она смотрела на мир оптимистично, но без лишней мечтательности. Никогда не затрагивала личных тем, и Аурелий знал о её прошлом не больше, чем она о его. Однако, переступая порог магазинчика, он обретал то самое умиротворение, к которому всегда стремился.

Иногда Фелинь работала над заказом прямо при нём, и тогда император следил за её гибкими и уверенными движениями. Иногда она давала ему попробовать сделать что-то самому, объясняя это тем, что подарок выйдет ещё лучше, если он поможет его изготовить. И в моменты, когда их руки случайно сталкивались, сердце Аурелия обволакивала нега, и он чувствовал, что прикасается к квинтэссенции красоты, в которой нет ни интриг, ни торжества силы – лишь безмятежность кроткого бытия.

Глава 2. Надрыв

Поскольку аристократы изобразили покорность и просто так в злонамеренности их было не обвинить, а Ассоциация предпринимателей в лице Меркреда продолжала настаивать на выдвинутых условиях, нужен был новый способ подтолкнуть события. Орсинь не любила затягивать. Вскоре она созвала совет и встретила их веским объявлением:

– Я хочу, чтобы вы подготовили список дворян, которых мы в любом случае лишим титула и земель. Если Меркред понимает только язык денег, они у меня будут. Вчера вечером от Министерства внутренних дел и сыска поступило донесение, что им стало известно о первом кружке заговорщиков среди знати. Их цель – убить меня во время традиционного зимнего бала. Вот список участников. – Эльфийка положила на стол лист бумаги, на котором были перечислены довольно известные и уважаемые фамилии. – Подумайте, от кого ещё в теории не помешало бы избавиться, и я велю барону Шертхессу изыскать предлоги, под которыми можно было бы это сделать. Скоро наступит удобное для этого время.

– Преступники будут арестованы в течение двух недель, – добавил сидящий на диване рядом с ней Аурелий. – Думаю, следует разобраться с ними как можно скорее, чтобы не шокировать публику накануне праздника.

– Нет, – вдруг властно возразила Орсинь. – Я собираюсь позволить им напасть на меня. А затем уничтожить, и гости бала будут тому свидетелями.

– Как? – Аурелий осекся. – Ты… ты собираешься вот так просто убить их? Да ещё и на глазах у непричастных? К чему этот жестокий цирк?!

– Не цирк, а закономерная кара. И урок на будущее для остальных, – жёстко отрезала эльфийка. – Думаешь, все остальные сплошь белые овечки? Они просто трусливее, чем эти наглецы.

– Я не об этом! Тебе что, не надоело проливать кровь на войне? – вскричал император. – Вспомни эти трупы, это уродство и боль – зачем тащить их оттуда в мирную жизнь?

– И что дальше? Любой, кто готов на убийство, должен быть готов и к собственной гибели. Половина нынешней аристократии втайне желает мне смерти. Пусть хоть полюбуются на неё.

– Как у тебя язык поворачивается такое говорить? Мы не имеем права просто так лишать кого-то жизни!

– Повторю ещё раз: они первые преступили черту.

– Это не одно и то же.

– Нет.

– Да! Ни у кого нет права отнимать чужую жизнь. Если мы делаем это, значит, у нас не хватает гибкости разрешить проблему иным путём. Но сейчас…

– Аурелий, тебе самому не тошно от этой демагогии? – покачала головой Орсинь. – Какая разница, будут ли они сосланы на северные рудники, где погибнут в течение нескольких лет, арестованы и приговорены к позорной казни или показательно убиты на зимнем балу? Прикрываться рассуждениями о том, на что ты имеешь или не имеешь права, а потом пойти молиться в храм – честно, это лицемерие.

– Это дань состраданию! – вспылил Аурелий. – Ты думаешь, на их совести это теперь не лежит тяжким грузом? – Он показал в сторону хмурых, растерянных друзей. – Да, итог один, заговорщики будут казнены, но то, как мы достигаем результата, имеет значение! И если ты так хочешь, мы молимся не за убитых, а за себя, чтобы не забывать, кто мы на самом деле! А ты, в своей жестокости воображающая себя равной богам… вот кто лицемерен!

– А ты в своём бесполезном благочестии.

Они в бешенстве уставились друг на друга, тяжело дыша и не в силах прийти к согласию. Орсинь первая скучающе вздохнула и пожала плечами.

– Хорошо, собственно, не мне это решать. Устроить показательную расправу должна будет Арэйсу, поэтому…

– Ты не посмеешь… – побледнев от гнева, прошипел Аурелий.

– Нет, это ты не посмеешь подавить её волю, – спокойно возразила Орсинь. – Ведь если она согласится, то это будет исключительно её личное решение.

С этими словами эльфийка повернулась к княгине, которая, точно сюрреалистичный сгусток темноты, замерла в кресле с непроницаемым выражением лица.

– Арэйсу, ты сможешь один-единственный раз убить только ради меня?

С мгновение княгиня молчала, но затем голос её проскрежетал, как поворачивающиеся жернова судьбы:

– Да, смогу.

– Что ж, пожалуй, обсуждать больше нечего, – вкрадчиво заметила Орсинь.

– Уйдите все! Оставьте меня одного! – не выдержав, раздражённо всплеснул руками Аурелий, точно желая выместить своё отчаяние на ком-то невидимом.

Эльфийка в сопровождении Арэйсу первая демонстративно покинула гостиную, а вслед за ней и подавленные размолвкой Сепиру, Пьерше и Кэрел. Последним переступая порог, князь Мелирт вдруг обернулся.

– Аурелий, прости, пожалуйста… Можно мне посоветоваться с тобой наедине по личному поводу?

* * *

За то время, что Белая империя находилась в состоянии войны, Кэрел вёл войну с самим собой. Иногда, чтобы изменить свою жизнь, требуется совсем немногое: разрешить себе полениться и сократить пробежку по парку; не ругать себя за то, что битый час перелистывал смешные комиксы вместо того, чтобы почитать вроде бы умную книгу; преодолеть свой страх и честно, не выдумывая ничего, ответить коллегам на работе, что все выходные ленился дома, а не ходил по театрам. Ведь никто не может знать нас лучше, чем мы сами, и всё, что требуется для счастья, – это уважать себя настоящего.

Оно-то и есть самое сложное: верить вместо внушённых иллюзий своим ощущениям; не забывать о любви к себе, даже когда сознаёшь недостатки; помнить, что радость созидания и есть та путеводная звезда, которая указывает нам правильный путь, – важно лишь не терять её из виду. За этими крохотными изменениями кроется бездна разницы, которая способна перевернуть наше представление и о самих себе, и о мире. И вот тогда мы становимся готовы начать собственную, уникальную жизнь, в которой на допущенные ошибки – а они неизбежны – мы оглядываемся уже не с сожалением, а с чувством полного согласия и гармонии с собой.

Один учёный, утверждающий, что изучает универсальные механизмы работы души, написал об этом книгу. И Кэрел, с любопытством следуя его теории, нашёл в ней спасительную соломинку. Пусть и не в совершенстве, ибо оно недоступно никому, но жизнь вдруг показалась ему гораздо светлее и приятнее, чем прежде. И то тепло и сострадание, которые князь Мелирт обнаружил к самому себе, сделали его сердце открытым к новым возможностям. То, что прежде казалось далёким, как призрачная грёза, теперь приблизилось, превращаясь в цель и даря энергию вдохновения.

Увидев после долгой разлуки княгиню Брунгервильсс, Кэрел вновь испытал всю силу таинственного притяжения. Время не только не рассеяло чувств, но как будто обострило их. И попытка узнать Арэйсу поближе теперь представлялась князю самым разумным поступком.

Решив так, Кэрел не смог заснуть. Наэлектризованный напряжением, он бесконечно ворочался в постели, блуждая от одного страха к другому. Неприступность княгини и в то же время опасение, что кто-нибудь опередит его – как бы парадоксально это ни звучало, – в равной степени будоражили разум. Размытые, то сладостные, то жуткие фантазии одолевали князя Мелирта, предваряя итог событий. Под утро он настолько устал, что уже не понимал, чего на самом деле хочет, и только убеждение, что дело надо довести до конца, помогло ему взять себя в руки.

И теперь, глядя на императора, который замер на диване, подперев лоб ладонями, Кэрел ждал ответа. Тот вздохнул, движением пальцев разрешая остаться. Потёр виски, пытаясь взбодриться и прийти в себя.

– Что там у тебя? – Теперь, когда Аурелий поднял голову, его взгляд стал тусклым, будто он пережил сильное потрясение и все светлые чувства оставили его.

– Не переживай, я ненадолго… – торопливо заверил князь. – Скажи, ты же не будешь против, если я начну ухаживать за Арэйсу?

– Что? – Аурелий подскочил на месте, забыв про плохое настроение.

– Знаю, она твоя двоюродная сестра, и, возможно, это слишком наглая просьба с моей стороны… – начал было распинаться Кэрел, но император даже не стал слушать.