Странствующий оруженосец

Жак, чуть отодвинувшись в сторону от отшельника, несколько мгновений недоуменно глядел на него, а потом вымолвил:

– Что ж ты, святой отец, такую ересь-то городишь и Бога не боишься? Это где ж такое видано-то…

– Да я своими глазами видел, вот этими, – разгорячившись, отец Фелот ткнул себя двумя пальцами прямо в очи, – как эта стерва в кошку черно-белую обратилась, когда я святым распятием ее перекрестил да экзорцизм молвил!

– Ну да, вертится у нас на кухне одна белая кошка с черными пятнами. Так я от нее худа не видел, а мышей таскает гроздьями, одни хвосты у порога остаются, за день штук шесть, бывало, поймает, а то и больше, – Жак прищурился и, наклонившись к столу, заговорщицки прошептал: – А что, может это она и есть? Когда, говоришь, эта ведьма пропала?

– Да лет десять как… – еще не чуя подвоха, ответил отец Фелот.

– Точно она! – Жак легонько хлопнул ладонью по столу. – Десять лет назад пришла, а раньше в округе никто такой кошки не видал. Здесь все или черные, или серые, полосатые. А черно-белых не было. И живет вон как долго!

Монах лег животом на стол, и приблизил раскрасневшееся и потное лицо к ухмыляющейся физиономии Жака:

– Надо бы ее изловить да испытать. Петлю с камнем на шею привязать, в мешок посадить да в воду кинуть. Ежели всплывет – ясно, ведьма, вешать тогда или на костер, а потонет – значит, невиновна.

Тут Жак не выдержал и рассмеялся, держась рукой за сердце.

– Ну, насмешил святой отец! Образованный человек, современный, христианин, а такую чушь городишь. Уж на что я – простак простаком, жизнь прожил, грамоте толком не обучен, а в ведьм всяких да оборотней не верю. Не много ли ты эля выпил?

– Ну и зря, – отец Фелот был заметно обижен, – про ведьм знать надо. Вот что ты станешь делать, если к тебе кто-нибудь подойдет да клок волос острижет?

– Да ничего не буду. Мало ли у кого какие причуды, а приставать начнет – барону нажалуюсь или бейлифу нашему…

– Так и здоровьем можно поплатиться и жизнью. Попадут волосы твои, ногти или кровь ведьме, сделает она себе куколку восковую с твоими волосами и давай иголками колоть. А у тебя суставы крутит, сердце колет… А голову игрушке этой отвернет – и конец тебе. Вот так-то, – отец Фелот победно посмотрел на Жака и сделал длинный глоток. – Сильная ведьма так может целую деревню извести. Или вот вампиры…

– Ах, оставь, святой отец, не хочу я такие ужасы на ночь слушать, – запросил Жак, а монах злорадно ухмыльнулся:

– Страшно? Ладно, не буду тебя пугать, помни только, против этого дьявольского отродья одно средство есть – заступничество Святой Матери нашей Церкви. Один станешь с ними бороться – пропадешь.

– Все, все – замахал руками Жак. – Лучше налей-ка мне еще травок твоих чудесных, – и с усмешкой, правда, несколько натянутой, добавил: – Видать, кошечка наша куколку царапает коготками…

Отец Фелот, сияющий от удовольствия – все ж таки подействовало предостережение! – отошел к столу, заваленному посудой, и стал возиться там с котелками. Жак прикрыл глаза и уже начал незаметно подремывать, как вдруг в полусон ворвался оглушительный звон и последовавшая за ним нечестивая брань.

Разбуженный дребезгом упавшего медного котелка Мишель вынырнул из-под плаща, недовольно оглядел хижину, щуря глаза от света, и хриплым сонным голосом произнес:

– Сами не спите и мне не даете! А завтра у меня поединок…

* * *

Утро выдалось на удивление ясным и теплым. Проснувшийся ни свет, ни заря Жак, так и не сумевший толком уснуть после ночного разговора со святым отцом, нынче раскатисто храпевшим, сидя за столом перед недопитой кружкой пива, вышел из дому и с радостью увидел прозрачное синее небо в легких разводах перистых облаков и просвечивающие сквозь ветки солнечные лучи. Разбуженный стуком топора – Жак решил нарубить дров в благодарность отцу Фелоту за кров и ужин -, отшельник, кряхтя и потирая затекшую спину, выбрался на двор, глянул в небо и пробасил:

– Ну, вот, слава Всевышнему – погода наладилась… Глядишь, и весна настоящая наступит.

Мишель, грозившийся с вечера вызвать на битву все рыцарство герцогства Нормандского, немного поостыл и за завтраком к радости Жака подобных намерений не высказывал. Более того, он четко для себя определил, куда собирается направиться в ближайшее время. Для начала – к дядюшке, погостить да осмотреться, а заодно распространить имеющуюся у него репутацию задиры и храбреца не только на ближайшие окрестности, но, желательно, на всю Нормандию, а то и на целое Королевство Английское. Оглашать во всеуслышание свои мысли он не торопился, внушая тем самым Жаку призрачные надежды на спокойное будущее.

– Жак, едем к сиру Раулю. Замок у него большой, рыцарей там много бывает, может, найдется дело какое. По дороге в Аржантан заедем, – этими словами Мишель и ограничился, посвящая слугу в свои планы ровно настолько, насколько счел необходимым.

Задерживаться дольше у отца Фелота не было смысла, да и сам монах высказал намерение отправиться в какую-то дальнюю деревню, проведать тяжело заболевшего ребенка и утешить его мать. Сборы были коротки, не затянулось и прощание – отец Фелот небрежно и торопливо перекрестил Мишеля и Жака, пробормотал невнятное напутствие и, повернувшись к ним спиной, дал понять, что разговор окончен. Мишель, привыкший к причудам святого, даже и не подумал обидеться на такое обращение, а только мысленно прочитал короткую молитву собственного сочинения и выправил уже зашагавшую куда-то по своим делам лошадь.

Некоторое время путники ехали в молчании, наслаждаясь солнечным теплом, вдыхая грибной аромат опрелой листвы, слушая радостный гомон птиц. Лес будто очнулся от серого сумрака; деревья стояли прямые, вытянувшиеся в напряжении ожидания, расчертив небо тоненькой сеточкой веток – на фоне светло-голубого неба был отчетливо виден каждый отросток, каждая вздувшаяся почка; и все замерло, не двигаясь.

– Странные вещи говорил мне нынешней ночью наш святой отец, – осторожно заговорил Жак.

– На то он и святой… – рассеянно бросил Мишель и тут же добавил, заинтересовавшись: – А что такое?

Жак помялся, покашлял, подбирая слова, и, наконец, тихо сказал:

– Святой должен благие вещи произносить, а он вместо того меня ведьмами да вампирами всю ночь пугал…

Мишель развернулся, посмотрел на смущенного слугу и вдруг рассмеялся:

– Фелот человек мудрый, Писание знает лучше меня, тебя и отца Дамиана, вместе взятых.

– Да если бы он Писание цитировал… – крякнул Жак и поерзал в седле. – А то ведь рассказывал, будто видал, как ведьма на его глазах в кошку обратилась, а потом предложил нашу кухонную, ну эту, как ее там девицы кликали… черно-белая такая кошечка… утопить!

– Это еще зачем? – удивился Мишель. – Ну, помню я эту животину – она мышей ловила и в дырку возле стены складывала про запас, наверное, – тут он прыснул со смеху, пригнувшись к лошадиной гриве и с трудом проговорил сквозь хохот: – Я как-то этих мышей в кухарку с помощницами швырнул, то-то визгу было!

– Шуточки эти, милость ваша… – проворчал Жак, не без содрогания припомнив, как стряпуха Эльза – здоровенная рыжеволосая деваха – целый вечер сотрясала кухонные своды проклятиями.

– Так что там святой отец задумал с кошечкой нашей сотворить? – напомнил Мишель.

– Испытать он ее хочет. Видите ли, объявилась она у нас ровно тогда, как та ведьма лесная в кошку превратилась, вот он и задумал утопить ее в мешке. С камнем на шее. Выплывет – ведьма, потонет – невиновна. Где ж это видано, чтобы над полезной животиной так измывались? Глядишь, и до домовых доберется!..

– Домовых трогать не дам, – серьезно сказал Мишель. – Они хорошие, я одного видал еще в детстве, это – на счастье. Еще бы услышать, как они разговаривают – ведь они по-человечьи умеют.

– Нашему Фелоту дай только волю – он и кошек передушит, и домовых изведет. Нечисть, мол, языческая, а все кошки – ведьмы, – продолжал ворчать Жак.

– Он святой, знает, что делает. Да и в Писании сказано: «Ворожеи не оставляй в живых». А домовые, может быть, они и вредные бывают, кто их знает…

– Вот-вот, – поддакнул Жак. – У него-то домовой как раз и вредный, станешь тут вредить, если тебя не кормят. А сегодня Фелот так и уснул за столом за кружкой эля, не оставил зверюшке допить.

– Ладно, не нам его судить, – отрезал Мишель.

Тем временем они уже выбрались из леса на руанскую дорогу и двигались в направлении деревни Сен-Рикье и дальше, к развилке на Аржантан и Руан. С одной стороны дороги остался лес, окружавший замок Фармер, с другой, перемежаясь с узкими перелесками, тянулись унылые черные поля. Когда уже показались крытые соломой и дранкой крыши деревенских домов, они проехали мимо трактира «Серебряный Щит» – заезжать туда не было нужды, необходимая провизия на ближайшие дни покоилась в седельных сумках, а эля после вчерашних возлияний пока не хотелось.

Не задерживаясь, Мишель миновал деревню, пропустив мимо ушей робкие увещевания Жака навестить отца Дамиана и посетить полуденную мессу в церкви Святого Томаса – баронет счел, что вчерашней исповеди будет достаточно, и не стоит терять время ради нудной проповеди молодого деревенского священника. Жак остался весьма недоволен и на протяжении последующих двух лье стоически молчал, хотя Мишель и пытался пару раз завести с ним разговор.

Селение осталось далеко позади, когда Мишель остановил лошадь, соскочил с седла и произнес:

– Эль, кажется, подошел к концу… Сеньоры – направо, слуги – налево!

Потрескивая сухими ветвями кустарника, отгораживающего дорогу от поля, он услышал сдержанный смешок Жака. Тот, видимо, оттаял, оценив каламбур хозяина.

Глава третья

Я – Ворона

«Дева, вы милы, пригожи.