Сицилиец

Ректор был в университете самым высоким, Гектор Адонис – самым низким. Из вежливости ректор немедленно сел и постарался сползти как можно ниже на своем стуле, прежде чем заговорить.

– У нас тут небольшое расхождение, – сказал он. При этих словах доктор Натторе яростно фыркнул, а дон Кроче легонько кивнул в знак согласия. Ректор продолжал: – Племянник дона Кроче очень хочет стать врачом. А профессор Натторе утверждает, что ему недостает баллов, чтобы получить диплом. Просто трагедия. Дон Кроче был так любезен, что лично приехал похлопотать за племянника, а поскольку он столь много делает для нашего университета, я решил, что мы должны приложить все усилия для решения данного вопроса.

Дон Кроче сказал сердечно, без всякого сарказма:

– Сам я безграмотный, но никто не скажет, что в деловом мире я не добился успеха.

Безусловно, подумал Гектор Адонис, человеку, который подкупает министров, заказывает убийства, наводит ужас на лавочников и фабрикантов, вовсе не обязательно уметь читать и писать.

– Я сам проложил себе путь, – продолжал дон Кроче. – Почему мой племянник не может сделать так же? Сердце моей бедняжки-сестры будет разбито, если у ее сына перед именем не появится приставки «доктор». Она верит в Христа, хочет помогать всему миру…

Доктор Натторе со стойкостью праведника отрезал:

– Я свое мнение не изменю.

Дон Кроче вздохнул. Сказал полушутливо:

– Кому мой племянник причинит вред? Я устрою его на государственную должность, в армию или в католический приют для престарелых. Там только и надо, что держать их за руки да выслушивать причитания. Он такой милый – старичье будет от него в восторге. Разве я много прошу? Просто чтобы вы немного пошуршали в своих бумагах. – Он недоверчивым взглядом окинул книжные стеллажи.

Гектор Адонис, крайне обеспокоенный кротостью дона – опасный сигнал у такого человека, – подумал с раздражением, что дону легко говорить: при малейшем несварении его сразу же везут в Швейцарию. Но Адонис понимал, что только ему под силу найти выход из тупика.

– Дорогой доктор Натторе, – начал он, – безусловно, мы можем как-то помочь. Немного дополнительных занятий, практика в благотворительном госпитале – что скажете?

Доктор Натторе, хоть и родился в Палермо, нисколько не походил на сицилийца. Он был светловолосый, лысеющий и не собирался скрывать свой гнев, чего истинный сицилиец никогда не допустил бы в столь деликатной ситуации. Несомненно, в нем говорили порочные гены, унаследованные от какого-нибудь далекого предка, норманнского завоевателя.

– Вы не понимаете, дражайший профессор Адонис. Этот недоросль хочет стать хирургом.

«Иисус, Иосиф, Пресвятая наша Дева Мария и все святые, – подумал Гектор Адонис. – Ну и дела!»

Воспользовавшись потрясенным молчанием коллеги, доктор Натторе продолжил:

– Ваш племянник понятия не имеет об анатомии. Труп он препарирует так, будто режет барана на жаркое. Пропускает большинство лекций, не сдает проверочные работы, а в операционную заходит как на танцы. Согласен: он обаятельный юноша, лучшего приятеля себе и не пожелаешь. Но, в конце концов, мы говорим о хирурге, которому предстоит стоять со скальпелем над живым человеком.

Гектор Адонис прекрасно знал, что думает дон Кроче. Какая разница, насколько плохой хирург выйдет из этого парня? Тут вопрос семейного престижа, утраты уважения, в случае если мальчишка провалится. Каким бы плохим хирургом он ни был, ему никогда не убить столько людей, сколько уже есть на счету у дона Кроче с приспешниками. Мало того, молодой доктор Натторе не уловил намек, что дон Кроче готов спустить дело с хирургией на тормозах – пускай племянник станет хотя бы просто доктором.

Пришел момент вмешаться Гектору Адонису.

– Дорогой мой дон Кроче, – заговорил он, – я совершенно уверен, что доктор Натторе пойдет вам навстречу, если мы продолжим настаивать. Но откуда эта романтическая идея сделать из племянника хирурга? Как вы сами говорите, человек он добродушный, а хирурги – прирожденные садисты. Да и кто на Сицилии по своей воле ложится под нож?.. – Пауза. – К тому же, если мы пропустим его здесь, ему придется доучиваться в Риме, а там сицилийцев вечно заваливают – под любым предлогом. Вы оказываете своему племяннику медвежью услугу. Позвольте предложить вам компромисс.

Доктор Натторе пробормотал, что компромисс невозможен. В змеиных глазах дона Кроче впервые сверкнул огонь. Доктор Натторе затих, и Гектор Адонис поспешил вступить снова:

– Ваш племянник получит достаточное количество баллов, чтобы стать врачом, а не хирургом. Признаем – у него слишком мягкое сердце, чтобы резать людей.

Дон Кроче развел руками; губы его растянулись в холодной улыбке.

– Ваш здравый смысл и благоразумие меня убедили, – ответил он Адонису. – Да будет так. Мой племянник станет врачом, а не хирургом. Сестра останется довольна.

Он тут же поднялся и вышел; цель его была достигнута, и на большее рассчитывать не приходилось. Ректор сопроводил его до машины. Однако все в кабинете заметили, каким взглядом дон Кроче окинул доктора Натторе, прежде чем удалиться. Он словно изучал его, запоминал каждую черточку, чтобы точно не забыть лицо человека, осмелившегося ему перечить.

Когда они ушли, Гектор Адонис обернулся к доктору Натторе и сказал:

– Вам, дорогой коллега, придется уволиться из университета и ехать практиковать в Рим.

– Вы с ума сошли? – гневно воскликнул тот.

– Нет, в отличие от вас. Приглашаю вас отужинать со мной сегодня; я объясню вам, почему наша Сицилия – отнюдь не райский сад.

– Но с какой стати мне уезжать? – протестовал преподаватель.

– Вы сказали «нет» дону Кроче Мало. Сицилия недостаточно велика для вас двоих.

– Но он же добился своего! – возопил доктор Натторе в отчаянии. – Его племянник станет доктором. Вы с ректором одобрили это решение.

– А вы – нет. Мы одобрили его, чтобы спасти вам жизнь. Но все равно вы теперь меченый.

В тот вечер Гектор Адонис пригласил шестерых профессоров, включая доктора Натторе, в один из лучших ресторанов Палермо. У каждого из них днем побывал «человек чести», каждый согласился изменить оценки незадачливому студенту. Доктор Натторе в ужасе выслушал их рассказы, а потом сказал:

– Но на медицинском факультете это недопустимо, только не с врачами!

И тут они лишились последнего терпения. Профессор философии спросил, с какой это стати Натторе ставит медицину выше сложных мыслительных процессов и священного бессмертия души. К концу ужина тот согласился уволиться из Университета Палермо и эмигрировать в Бразилию, где, как уверили его коллеги, хороший хирург может сколотить себе состояние на операциях желчного пузыря.

В ту ночь Гектор Адонис спал сном праведника. Но на следующее утро ему поступил срочный звонок из Монтелепре. Его крестник Тури Гильяно, ум которого он пестовал, чьим великодушием восхищался, чье будущее уже распланировал, убил полицейского.

Глава 3

Монтелепре, городок с семью тысячами населения, притаившийся в долине гор Каммарата, давно погряз в бедности.

В тот день, 2 сентября 1943 года, его жители готовились к Фесте – празднику, который должен был начаться завтра и продолжаться еще три дня.

Феста была главным событием года в каждом городе, более значительным, чем Пасха, или Рождество, или Новый год, чем даты окончания великих войн или дни рождения национальных героев. Феста посвящалась святому, покровителю этих мест. То была одна из немногих традиций, на которую фашистское правительство Муссолини не рискнуло посягнуть и которое не пыталось запретить.

Для организации Фесты ежегодно выбирался Совет трех, в который входили самые уважаемые в городе люди. Эта троица назначала себе помощников для сбора денег и приношений. Каждая семья делала посильный вклад. Помощники же обращались за пожертвованиями на улицах.

По мере приближения великого дня Совет трех начинал тратить средства, скопленные за прошедший год. Они нанимали оркестр, нанимали клоуна. Назначали щедрые денежные призы на скачках, продолжавшихся все три дня. Приглашали специальных людей для украшения церкви и улиц, так что нищий городок Монтелепре внезапно превращался в средневековый замок посреди Поля Золотой Парчи. Приезжал кукольный театр. Устанавливались киоски для торговли едой.

Семьи в Монтелепре использовали Фесту, чтобы вывести в свет дочек на выданье: им покупали новую одежду и назначали шапероне – сопровождающих из числа пожилых женщин. Для проституток, приехавших из Палермо, за границами городка устанавливали гигантский шатер; на его парусиновых торцах в красно-бело-зеленую полоску красовались их лицензии и медицинские сертификаты. Знаменитый местный страстотерпец, у которого некогда появились стигматы, должен был выступить с проповедью. И наконец, на третий день, по улицам проходила процессия с носилками святого, за которыми следовали все жители города со своими мулами, лошадьми, свиньями и ослами. На носилках, под статуей, высилась груда монет, цветов, конфет в ярких обертках и бутылок вина в бамбуковой оплетке.

Эти дни были днями подлинной славы. И не важно, что в остальное время город голодал, а на той же площади, где чествовали святого, жители продавали свой труд земельным баронам за сотню лир в день.

В первый день Фесты в Монтелепре Тури Гильяно должен был принимать участие в ритуальной церемонии – спаривании Чудесной мулицы Монтелепре с самым крупным и сильным ослом. Самка мула редко оказывается способна зачать; их считают бесплодными – гибридом кобылы и осла. Однако в Монтелепре случилось чудо: два года назад мулица родила ослика, и его хозяин согласился – как дань от всего семейства на Фесту – предоставить услуги мулицы и, если чудо произойдет опять, ее потомство на Фесту в следующем году. Безусловно, в церемонии присутствовала некоторая сардоническая насмешка.

Однако ритуальное спаривание было насмешкой лишь отчасти. Сицилийский крестьянин искренне любит своих мулов и ослов. Они – такие же трудяги, как он сам, с тем же суровым и мрачным нравом. Как и крестьянин, они трудятся по многу часов не уставая, в отличие от чистокровных лошадей, которых приходится баловать. Они твердо стоят на ногах и способны взбираться на горные террасы, не падая и не ломая костей, – не то что горячие жеребцы или капризные породистые кобылки. И крестьянин, и его осел питаются тем, что убило бы других людей и животных. А главное, с крестьянином, ослом и мулом надо обращаться уважительно, чтобы не пробудить в них упрямство и непокорность.

Католические религиозные праздники выросли из древних языческих ритуалов, на которых у богов просили чудес. В тот судьбоносный день, в сентябре 1943-го, на Фесте в городке Монтелепре действительно случилось чудо, изменившее судьбы семи тысяч его обитателей.

За свои двадцать лет Тури Гильяно заслужил репутацию самого храброго, самого достойного и самого сильного юноши, внушавшего всем уважение. Он был человеком чести. Иными словами, тем, кто воздает другим по справедливости и кого нельзя обидеть безнаказанно.

В последнюю страду Тури отказался наняться на сбор урожая за нищенскую плату, которую предлагал надсмотрщик поместья. И выступил с речью перед остальными, призывая не выходить на работу – пускай урожай сгниет. Карабинери арестовали его по обвинению, предъявленному бароном. Другие мужчины вышли в поле. Гильяно не выказал никакой злости по отношению к ним или к карабинери. Когда его освободили из тюрьмы благодаря вмешательству Гектора Адониса, он ни разу их не упрекнул. Он постоял за свои принципы, и этого ему было достаточно.