Ночи дождей и звезд

Томас миновал телевизионщиков и фотографов на площади рядом с гаванью. Хоть он и полагал, что работа есть работа, но чем-то они напоминали ему рой насекомых. Наверное, тем, что они роились не там, где людям было весело и уютно, а только там, где произошло несчастье.

Он думал об Эльзе, той златовласой немецкой красавице. Она с большим пренебрежением воспринимала свою роль во всем этом. Он гадал, куда она ехала сегодня на такси. А может, она даже знала тех немецких тележурналистов, окруживших гавань. В Греции отдыхало множество немцев, два немецких гражданина оказались даже в числе погибших с яхты Маноса. Но когда он поискал глазами Эльзу, то нигде ее не увидел. Вероятно, она еще не вернулась в деревню. И он продолжил свой путь в ресторанчик на мысе.

Дэвид и Эльза слонялись по руинам храма. Кроме них, здесь не было ни одного посетителя.

Пожилой гид взял с них пол-евро и взамен вручил гардеробный номерок, а также плохо составленный, почти невнятный проспект о том, чем этот храм когда-то был.

– Они заработали бы целое состояние, если бы просто написали нормальную брошюрку на немецком, – покачала головой Эльза.

– Или даже на английском! – засмеялся Дэвид.

Они вернулись на площадь.

– Давай посмотрим, куда бы мне сводить тебя пообедать как следует, – сказала она.

– Мне без разницы, Эльза… Гляди, официант из кафе, где мы были, машет нам рукой. Буду рад снова пойти туда, если захочешь.

– Конечно, я… Раз такое дело, то я с удовольствием. Но я планирую заказать что-нибудь грандиозное, ведь мне нужно будет снова попросить тебя об одолжении.

– Ты не обязана кормить меня дорогим обедом, да и вряд ли в Калатриаде вообще найдется шикарный ресторан.

К ним выбежал официант, обрадованный их появлением.

– Я знал, что вы вернетесь, леди, – заговорил он, так и сияя.

Он принес блюдо с оливками и сырной нарезкой, затем обвел рукой кухонные помещения, где в больших подогреваемых шкафах держали горячее. С гордостью приоткрывал крышку каждого блюда, давая им сделать выбор.

Сидя рядышком, Эльза и Дэвид общались так, будто дружили всю жизнь.

Они гадали, каково это – расти в такой вот горной деревушке, а не в больших городах, как довелось им обоим.

Они восхищались высокими белокурыми скандинавами, приехавшими из холодных северных краев, чтобы стать здесь ювелирами и гончарами. И только когда допили сладкий черный кофе, Эльза сказала:

– Я расскажу тебе, в чем дело.

– Я не настаиваю, мы отлично проводим время.

– Нет, я должна тебе рассказать, поскольку, видишь ли, я не хочу возвращаться в Айя-Анну. Я бы хотела, чтобы мы остались, побыли здесь до завтра, пока не пройдут похороны.

У Дэвида отвисла челюсть.

– Остались здесь?

– Мне нельзя возвращаться, Дэвид. Там вся моя съемочная группа, они меня узнают, они расскажут Дитеру, нашему боссу, а тот поедет искать меня и найдет. Я этого не вынесу.

– Почему?

– Потому что безумно его люблю.

– Разве плохо, что мужчина, которого ты любишь, хочет тебя найти?

– Если бы все было так просто… – Эльза взяла обе его руки и поднесла к своему лицу.

Дэвид ощутил, как по его пальцам скатываются на стол ее слезы.

– Я так понимаю, что на сегодня мы, конечно, остаемся здесь, в Калатриаде, – сказал Дэвид, чувствуя, как с каждым часом он действительно все больше смахивает на героя.

Было еще совсем рано. Фиона и Шейн сидели в ресторане одни. Официант оставил их наедине с рыбой и вином смотреть на темно-синее море и белый песок. Шейн очень быстро одолел два пива и стаканчик рецины. Фиона наблюдала за ним, дожидаясь подходящего момента, чтобы сообщить ему свою новость. Наконец, когда ожидание стало невыносимым, она положила руку ему на плечо и сообщила, что у нее задержка на шесть дней. Она добавила, что с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет, месячные не опаздывали ни на один день. И что, будучи медсестрой с определенными медицинскими познаниями, она уверена: это не ложная тревога, это и впрямь означает, что она беременна. А затем Фиона с надеждой взглянула на его лицо.

Чтобы увидеть написанное на нем недоверие.

Прежде чем заговорить, он махнул еще бокал вина.

– Я не могу этого признать, – выдавил Шейн. – Мы приняли все меры предосторожности.

– Ну, на самом деле нет… Не все время… Помнишь, как… – Фиона собиралась напомнить ему про один их совместный выходной.

– Как ты могла повести себя так глупо?

Ее это уязвило.

– Ну, дело ведь не только во мне…

– Боже, Фиона, ты и впрямь умеешь все испортить и разрушить чужую жизнь.

– Но мы же хотели детей, мы ведь говорили, ты же сказал… – Фиона расплакалась.

– Я сказал: «когда-нибудь», но не сейчас, вот же дура, не сейчас, не после одного месяца путешествий!

– Я думала… думала… – Она всеми силами старалась говорить сквозь слезы.

– Что ты думала?

– Я подумала: мы могли бы остаться здесь, ну, в этом месте, и вырастить ребенка…

– Это не ребенок, это шестидневная задержка.

– Но это мог бы быть ребенок, наш ребенок, и ты наверняка мог бы устроиться в какой-нибудь ресторан, и я тоже могла бы работать…

Шейн встал и перегнулся через стол, чтобы наорать на нее. То, что он говорил, едва до нее доходило, настолько обидными и жестокими были его слова. Фиона была шлюхой, как и любая женщина. Она планировала, она замышляла связать его по рукам и ногам, нарожав целый выводок, и заставить его работать официантом. Официантом, в этой глухомани!

Она должна избавиться от ребенка и никогда больше не сочинять себе подобных сказок. Никогда! Она была глупой, безмозглой дурой!

Похоже, Фиона заспорила с ним, ничего при этом не соображая; но затем на ее лицо обрушился жгучий удар, потрясение заставило ее отшатнуться, и тогда Шейн снова накинулся на нее с кулаками. Она вдруг оказалась на полу, ее затошнило, она вся тряслась. Затем Фиона различила топот и крики позади себя, и два официанта скрутили Шейна, пока появившийся ниоткуда Томас оттаскивал ее, чтобы усадить обратно на стул.

Фиона зажмурилась, когда Томас отер ее лицо холодной водой.

– С тобой все хорошо, Фиона, – проговорил он, гладя ее по волосам. – Верь мне, теперь все хорошо.