Тайна леди Одли

– Какие косвенные улики?

– Доказательства времени и места. Доказательство почерка. Когда Элен Толбойс покинула дом отца в Уайлденси, она оставила письмо, в котором писала, что устала от старой жизни, хотела найти новый дом и новую жизнь. Это письмо у меня.

– В самом деле?

– Сказать ли вам, на чей почерк похожа рука Элен Толбойс так сильно, что самый опытный эксперт не найдет меж ними различий?

– Сходство почерков двух женщин самая обычная вещь в наше время, – беззаботно ответила госпожа. – Я могла бы вам показать письма полудюжины моих приятельниц и заставить вас найти какие-нибудь различия в них.

– Но что, если почерк необычен, имеет отличительные особенности, благодаря которым его можно узнать среди сотен других?

– Ну, в таком случае совпадение довольно любопытное, – ответила госпожа. – Но не более чем совпадение. Вы не можете отрицать факт смерти Элен Толбойс лишь на основании того, что ее почерк напоминает чей-то другой.

– Но если цепочка таких совпадений ведет к единственному заключению, – промолвил Роберт. – Элен Толбойс покинула дом отца, согласно ее собственному письму, потому что устала от старой жизни и хотела начать новую. Знаете, какой я делаю отсюда вывод?

Госпожа пожала плечами.

– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. – И так как вы держите меня в этом мрачном месте уже почти полчаса, я прошу вас позволить мне уйти и переодеться к обеду.

– Нет, леди Одли, – ответил Роберт с холодной неумолимостью, так не свойственной ему и превратившей его совсем в другое существо – безжалостное воплощение правосудия, жестокое орудие возмездия, – нет, леди Одли, – повторил он, – я уже говорил вам, что женские уловки не помогут вам, вызов вам не к лицу. Я был с вами честен и открыто предупредил вас. Я косвенно намекнул на опасность еще два месяца назад.

– Что вы имеете в виду? – неожиданно спросила госпожа.

– Вы решили пренебречь моим предупреждением, леди Одли, – продолжал Роберт, – и пришло время, когда я должен говорить с вами прямо. Неужели вы думаете, что то, чем наградила вас природа, спасет от возмездия? Нет, госпожа, ваши юность и красота, грация и изящество делают вашу ужасную тайну еще более ужасной. Уликам против вас недостает лишь одного звена, чтобы осудить вас, и оно будет добавлено. Элен Толбойс больше не вернулась в дом своего отца. Когда она покинула своего бедного старого отца и его убогий кров, она заявила, что порывает с прежней жизнью. Что люди обычно делают, когда хотят начать новую жизнь, пойти по новому кругу в этой гонке жизни, освободиться от пут, связывавших их по рукам и ногам в первой попытке? Они меняют имена, леди Одли. Элен Толбойс оставила своего маленького ребенка – она уехала из Уайлденси с твердым намерением предать забвению свою личность. Она исчезла как Элен Толбойс шестнадцатого августа пятьдесят четвертого года и семнадцатого числа того же месяца появилась вновь как Люси Грэхем, не имеющая друзей и родственников девушка, возложившая на себя нелегкие обязанности в доме, где ей не задавали никаких вопросов.

– Вы сумасшедший, мистер Одли, – закричала госпожа. – Вы сумасшедший, и мой муж защитит меня от вашей дерзости. Ну и что из того, что Элен Толбойс убежала из дома в один день, а я вступила в дом моей работодательницы на следующий? Что это доказывает?

– Само по себе очень мало, – ответил мистер Одли, – но с помощью других улик…

– Каких улик?

– Два ярлыка, наклеенные один на другой на коробке, оставленной вами у миссис Винсент: на верхнем стоит имя мисс Грэхем, а на нижнем – миссис Джордж Толбойс.

Госпожа погрузилась в молчание. В сумерках мистер Одли не видел ее лица, но он заметил, как две маленькие ручки конвульсивно прижались к сердцу, и он понял, что выстрел достиг цели.

«Боже, помоги этому бедному несчастному созданию, – подумал он. – Теперь она знает, что пропала. Интересно, чувствуют ли судьи то же, что и я сейчас, когда они надевают свои мантии и приговаривают к смерти какого-нибудь дрожащего от страха беднягу, не сделавшего им зла. Испытывают ли они благородное негодование или ту же боль, страдание, терзающие меня, пока я разговариваю с этой несчастной женщиной?».

Он шел рядом с ней в молчании. Они прогуливались вдоль темной аллеи, но теперь приближались к кустарнику в конце ее, где среди порослей колючек укрылся полуразвалившийся старый колодец.

Петляющая тропинка, заросшая сорными травами, вела к этому колодцу. Роберт вышел из аллеи и свернул на эту дорожку. В кустарнике было светлее, чем в аллее, а мистер Одли хотел увидеть лицо госпожи.

Он молчал, пока они не добрались до травы, бурно росшей возле колодца. Толстая кирпичная кладка местами обвалилась, куски ее валялись тут и там среди травы и вереска. Тяжелые подпорки, поддерживавшие деревянный сруб были на месте, но железное колесо отвалилось и лежало в нескольких шагах от колодца, проржавевшее и заброшенное.

Роберт Одли облокотился об одну из массивных подпорок и посмотрел вниз на лицо госпожи, бледное в холодных зимних сумерках. Появилась луна, слабо светящийся серп в серых небесах, и ее призрачный свет смешался с туманными тенями угасающего дня. Лицо госпожи казалось в точности похожим на то, которое Роберт Одли видел в своих снах, выглядывавшим из белых хлопьев пены в зеленых морских волнах и зовущим его дядю к разрушению.

– Эти два ярлыка у меня, леди Одли, – подытожил он. – Я отклеил их с коробки, оставленной вами на Кресчент-Вилла. Я взял их в присутствии миссис Винсент и мисс Тонкс. Можете ли вы что-нибудь возразить против этого доказательства? Вы говорите мне: «Я Люси Грэхем, у меня нет ничего общего с Элен Толбойс». В таком случае, вы можете предъявить свидетелей, знающих ваших родителей, где вы жили до того, как появились на Кресчент-Вилла? У вас должны быть друзья, родственники, связи. Даже если вы были самым одиноким созданием на этой земле, вы бы смогли указать хоть кого-нибудь, кто знал вас в прошлом.

– Да, – закричала госпожа, – если бы я оказалась на скамье подсудимых, я бы без сомнения предъявила свидетелей, чтобы опровергнуть ваше абсурдное обвинение. Но я не на скамье подсудимых, мистер Одли, и мне остается только посмеяться над вашей смехотворной глупостью. Говорю вам – вы сумасшедший! Если вам угодно говорить, что Элен Толбойс не мертва, и что я Элен Толбойс, можете оставаться при своем мнении. Если вы решили слоняться по местам, где я жила, и где жила эта миссис Толбойс, следуйте собственному желанию; но предупреждаю вас, что подобные фантазии нередко приводили людей, внешне таких же нормальных, как и вы, к долгому заключению в частных сумасшедших домах.

Роберт Одли невольно вздрогнул и отшатнулся от нее при этих словах.

«Она способна на новое преступление, только чтобы скрыть следы старого, – подумал он. – Она способна употребить все свое влияние на моего дядю, лишь бы поместить меня в сумасшедший дом».

Я бы не сказала, что Роберт Одли был трусом, но вполне допускаю, что дрожь ужаса, что-то сродни страху, пронзила его при воспоминании о страшных делах, которые творили женщины с того дня, как Бог сотворил Еву в райских садах. А что, если дьявольская сила притворства этой женщины окажется сильнее, чем правда, и раздавит его? Если она не пощадила Джорджа Толбойса, стоящего на ее пути и представляющего для нее определенную опасность, то пощадит ли она его, угрожавшего ей гораздо больше? Так же ли женщины милосердны, любящи и добры, как красивы и грациозны? Разве не существовало некоего месье Мазера де Латьюда, имевшего несчастье оскорбить изысканную мадам де Помпадур и искупившего свой неосторожный поступок пожизненным заключением в тюрьме? Он, дважды избежавший тюрьмы, два раза попадавший в плен, все же поверил запоздалому великодушию своего прекрасного противника и предал себя в руки неумолимой злодейки. Роберт Одли посмотрел в бледное лицо женщины, стоящей рядом с ним, это прекрасное лицо, на котором лучистые глаза светились странным опасным блеском; и припомнив сотни рассказов о женском вероломстве, содрогнулся при мысли о том, как неравна борьба между ними.

«Я открыл ей свои карты, – подумал он, – но она хранит свои. Маску, которую она надела, не сорвать. Мой дядя скорее решит, что я сошел с ума, чем поверит в ее виновность».

Бледное лицо Клары Толбойс, печальное и открытое, так не похожее на хрупкую красоту госпожи, возникло перед его мысленным взором.

«Какой же я трус, что беспокоюсь о себе и о своей безопасности, – подумал он. – Чем больше я наблюдаю эту женщину, тем больше у меня причин опасаться ее влияния на других, тем больше причин желать ее удалить из этого дома».

Он огляделся в этой сумрачной тьме. Уединенный сад напоминал тихое кладбище, обнесенное стеной и скрытое от мира.

«Где-то здесь, в этом саду она встретилась с Джорджем Толбойсом в день его исчезновения, – вдруг пришло ему в голову. – Интересно, где это произошло, в каком месте он взглянул в ее жестокое лицо и обвинил в вероломстве?»

Госпожа, опершись своей маленькой ручкой о противоположную подпорку, беззаботно покачивала своей хорошенькой ножкой среди высокой травы, но украдкой посматривала на своего противника.

– Тогда это будет поединок до смерти, – мрачно промолвил Роберт. – Вы отказываетесь прислушаться к моему предупреждению. Вы отказываетесь скрыться и раскаяться в совершенном вами зле где-нибудь за границей, подальше от великодушного джентльмена, обманутого и одураченного вашими притворными чарами. Вы предпочитаете остаться здесь и бросить мне вызов.

– Да, – ответила леди Одли, вскинув голову и глядя в лицо молодому адвокату. – Я не виновата, если племянник моего мужа сошел с ума и выбрал меня жертвой своей мономании.

– Да будет так, госпожа, – отвечал Роберт. – Моего друга Джорджа Толбойса в последний раз видели входящим в эти сады через железные ворота, какими мы прошли сюда сегодня вечером. Последнее, что о нем известно – это то, что он спрашивал вас. Его видели входящим в эти сады, но никто не видел, как он вышел отсюда. Я не верю, что он когда-нибудь покидал их. Я полагаю, он нашел свою смерть в пределах этих земель, и что его тело спрятано где-нибудь под тихой гладью воды, или в другом заброшенном уголке. Я переверну здесь все вверх дном, вырву с корнем каждое дерево в саду, но найду могилу моего убитого друга.

Люси Одли издала долгий пронзительный вопль и заломила в отчаянии руки, но ничего не ответила на это страшное обвинение. Ее руки медленно опустились, широко раскрытые глаза были прикованы к Роберту Одли, мерцая таинственным светом на мертвенно-бледном лице.

– Вы не доживете до этого, – произнесла она. – Прежде я убью вас. Зачем вы меня так мучаете? Почему вы не можете оставить меня в покое? Что я вам лично сделала, что вы решили быть моим гонителем, неотступно следовать за мной по пятам, играть в шпиона? Вы хотите свести меня с ума? Да знаете ли вы, что такое бороться с безумной женщиной? Нет, – воскликнула госпожа со смешком, – вы не знаете, иначе вы бы никогда…

Она вдруг умолкла и выпрямилась во весь рост. Это было то же движение, какое Роберт уже видел у старого полупьяного лейтенанта, и в нем чувствовалось то же оскорбленное достоинство – величие безысходного отчаяния.

– Уходите, мистер Одли, – промолвила она. – Вы сумасшедший, да, вы сумасшедший.

– Я ухожу, госпожа, – спокойно ответил Роберт. – Я никогда не примирюсь с вашими преступлениями. Вы отказались принять мою милость. Я хотел пожалеть живых. С этого момента я буду помнить лишь о долге по отношению к мертвым.

Он пошел прочь от уединенного колодца под тенью лип. Госпожа медленно следовала за ним по длинной мрачной аллее и через простой мостик к железным воротам. Когда он проходил через ворота, Алисия вышла из маленькой стеклянной двери, ведущей в обитую дубовыми панелями комнату для завтрака, и встретила кузена на пороге.

– Я везде искала вас, Роберт, – сказала она. – Папа спустился в библиотеку и, я уверена, будет рад вам.

Молодой человек вздрогнул при звуке мелодичного юного голоса своей кузины. «Боже мой! – подумал он. – Неужели эти две женщины сотворены из одного теста? Может ли эта открытая великодушная девочка, не умеющая скрыть ни одного чувства, состоять из той же плоти и крови, что и то несчастное существо, чья тень падает на дорожку около меня?»

Он перевел взгляд с кузины на леди Одли, стоящую у калитки и ожидающую, пока он позволит ей пройти.

– Не знаю, что нашло на твоего кузена, моя дорогая Алисия, – сказала госпожа. – Он такой рассеянный и странный, что это выше моего понимания.

– В самом деле! – воскликнула мисс Одли. – И все же я могу заключить, исходя из вашего долгого тет-а-тет, что вы сделали попытку понять его.

– О да, – спокойно заметил Роберт, – госпожа и я хорошо понимаем друг друга, но так как становится поздно, я хочу попрощаться с вами, леди. Я буду ночевать в Маунт-Стэннинге, поскольку у меня есть там дело, и я приду навестить дядю завтра.

– Что, Роберт! – воскликнула Алисия. – Ты конечно же не уйдешь, не повидав папу?