С закрытыми глазами, или Неповиновение

В нескольких шагах передо мной бесшумно прижалась к тротуару неказистая машина.

В этом месте шоссе круто поворачивает и плавно входит в начало магистрали Иерусалим – Тель-Авив, и там тремпиада. А здесь машины не останавливаются, чтобы взять своих или дать тремп. Да и не стоят машины на этом повороте, опасно.

Кроме меня и машины – никого. Мне протискиваться между машиной и забором по узкому тротуару. Если наблюдать за мной со стороны, то покажется, что сел в машину. В которой окажусь не по своей воле. Или окажусь выброшенным за забор. Оказаться лежащим на тротуаре маловероятно – не пройдёт незамеченным для прибывающего скоро очередного машинного потока. И неказистой машине не уйти незаметно.

В то же мгновение прыгнул с тротуара, ринулся на шоссе и выскочил на противоположный тротуар, по нему быстро, быстро вышел к магистрали и пошёл в обратном направлении, в город.

А напротив неказистой машины резко обернулся на неё – мрачный водитель машины, высунувшись в окно, тупо, по-коровьи уставился на меня. А ведь было на что смотреть: две широченные панорамы – природа и город.

Ящерица, чтобы не привлекать к себе внимания, застывает в любом положении, даже с поднятой лапкой. Так и чекист застывает в том месте, и в том положении, и с тем взглядом, в котором его застают. Пойманный наблюдателем чекист не прячется, но стоит отвернуться от него на мгновение – и нет чекиста.

Вот такие они мастера. Ещё мастера убить. И вдруг задание не выполнили.

Есть оправдание: подлежащий уничтожению сделал непредвиденный ход.

Ход Всевышнего.

Я не виноват.

Сами виноваты, что дали пройти длинную дорогу, на которой ни одного свидетеля, и дойти до её конца, где есть тротуар на противоположной стороне шоссе. А если бы минутой раньше подоспели, то сделал бы непредвиденный ход только под колёса, потому что не было, куда переходить, не было спасительного тротуара на другой стороне. А только шоссе и гоночные машины на нём.

Естественное дорожное происшествие, о котором не успел бы подумать.

Было около часа дня, 3.3.2007.

Подождут.

Я ускорил шаг к Любимой.

Любимая спала, я сел на стул у её ног. Вскоре проснулась. Долго смотрела на меня.

– Ты плачешь? – спросила.

Я начал тереть ей подушечки за пальцами на ступнях. В блаженстве закрыла глаза.

Ещё вчера чекисты не верили молчанию с любимой, верили только молчанию с родной.

И не поверили бы в блаженство любимой и поверили бы только в блаженство родной, до подушечек которой мне не дотянуться руками, а чекисты дотянутся подглядеть – у компьютеров сегодня большие скрытые возможности.

Но сегодня молчать или не молчать с любимой или родной – уже не имеет значения.

Отныне чекисты не поверят не только книгам, не только молчаниям, не поверят и щекотаниям.

– Как доехал? – спросила Любимая в блаженстве.

– Шабес.

– А, да, да. Зачем мучаешься?

– Твой сын хотел, чтобы в субботу его мама не была одна. Это его заслуга, не моя.

– Мне лучше, завтра выписывают. Скоро умру.

– Я на прицеле. Кто из нас будет первым – неизвестно.

В ответ слабая ладонь её приподнялась на постели и выразительно упала.

Я гладил её, не выпуская.

– Езжай.

– Шабес.

– А, да, да. Потеряла ощущение времени. А вчера кто был?

– Твоя дочь.

– Но как она прошла столько?

– У тебя хорошие дети, а дети детей ещё лучше. Ты счастливая мать – счастлива даже со мной.

– Была счастлива.

– Сейчас счастлива со мной, – я снова взялся за подушечки.

– Езжай.

– Шабес. Поеду первым автобусом.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

Рассказ 29

Щелчок.

– Мишенька! С годовщиной переписки! Это из не отправленного в самом начале. Стеснялась, поэтому не послала.

"Уважаемый Михаэль! Говорят, что нельзя словами выразить боль. Однако у Вас это получилось. И боль эта такая пронзительная, что от неё никуда не скрыться. И ничем её не унять. Не знаю, с чего начать. Мне трудно собраться с мыслями после чтения Ваших книг, которые проглотила залпом. Нет слов, чтобы выразить то, что я чувствую. Одно скажу: ситуация, описанная Вами, нестерпима для еврейского сердца. У меня просто нет слов, чтобы выразить те чувства, которые вызвали во мне Ваши книги. Возможно, я, как никто другой, понимаю Вашу ситуацию. Потому что была в похожей".

– Нехамелэ! Некоторые, вернувшиеся с советской каторги, становились родными. Остальные их предали, или забыли, или боялись.

"Уважаемый Михаэль! Мне очень трудно высказать Вам свои чувства после чтения Ваших книг. Прошло много лет с тех пор, как я покинула Израиль, но я почти не встречала людей, с которыми можно было говорить на эти темы".

– Нехамелэ! Страх – это первое. А второе – это никого не интересует, Войнович прав. Это не интересует и его.

"Уважаемый Михаэль! Книги Ваши сломали ежедневную мою рутину и отбросили меня назад в страшное прошлое. Сказать, что я забыла его, не могу. Такое не забывают. Просто прячут вовнутрь, потому что невыносимо больно жить с этим каждый день. Но и оттуда, изнутри, это жжёт и тревожит, как незаживающая рана. Долго думала, что мне Вам написать, потому что трудно выразить в нескольких словах ту боль, которая сидит в сердце как заноза. Ничем её не вытащить. Воспоминания о прошлом, которые возбудили Ваши книги, ничем не заглушить. А они такие страшные и такие неправдоподобные. Все это сидит в моей душе много лет и не находит себе выхода. Рассказывать кому-то нет смысла – не поверят. Пробовала. Бессмысленно. Евреи хотят верить в хорошее о своём государстве. Так же, как верила я, живя в России".

– Нехамелэ! 23.3.2007 главная кэгэбэшная газета опубликовала воспоминания нерядового чекиста под заголовком "Государство шабака". Рассказал чекист-"герой" об их "работе": везде насадили только своих людей; всех неугодных изгнали отовсюду; всё государство опутали внедрёнными чекистами; "сшили" дела на всех; провоцировали, шантажировали, запугивали… В той кэгэбэшне такие разоблачения сопровождали "перестройку". А в этой кэгэбэшне эти якобы разоблачения должны предотвратить перестройку: так было, так есть и так будет – все мы – кэгэбэ! И сегодня на всех постах "сидят" не левые, а кэгэбэшные! Не сказал "герой" про убийства и карательную медицину. Пока и без этого будет достаточно для очередного страха: кэгэбэ везде. Вот когда ослабнет страх, другой чекист-"герой" расскажет об убийствах для нового страха.