Субъективный реализм

Нельзя. Ненависть – привилегия разбойников.

Смогу ли я победить зло?

Не всё, хотя бы – это?…

Четвёртая часть

Нужно попробовать – пусть для того, чтобы узнать, смог ли.

Иначе – красные и жёлтые полосы никогда не появятся из-под разлившегося над ними чёрного – не цвета даже, и не света тем более, а – бессмыслия, что ли. Банального, чёрного.

Иначе – распустившиеся, отбившиеся от рук деревья будут шелестеть мне вслед свои насмешки, не проклятия даже, прежде чем молотки и совсем другие руки – не ручища – усмирят их и превратят в стулья, коромысла, бочки. Банальные, бесцветные.

Во что ещё? В скамьи, вёсла, галеры… Банально не заслужившие цвета.

Я уничтожу зло – что проку пытаться наказать его?

Победить зло дано лишь тому, кто решился отправиться в путь. На это нелегко решиться.

Решился признать зло – злом. Решиться на это – неизмеримо труднее.

Я верю, уверен, знаю – мне это удастся. Мне – и никому больше, хотя отовсюду твердят, что в путь я будто бы отправился не один. А разве возможно быть не одному?

Вот только бы не занять место побеждённого… Добро, уничтожившее зло, разве это не зло?

Ну хорошо, а не уничтожившее? Разве это – добро?

Я подходил – и чем ближе к цели, тем дальше оставалась неуверенность… Или это была не цель? Возможно – средство?

Не буду обманывать ни себя, ни тех бесчисленно многих, кому, как и мне, придётся спросить у себя: что здесь причина? что – следствие?

Я выбрал причину. Я назвал зло злом, причину – причиной, хотя многим, всё тем же бесчисленно многим, она покажется следствием. И они рассмеются надо мной, обвиняя во всех ужасных, бесчисленных, как они сами, грехах, а уж главное – они обвинят меня во лжи. В банальной, заурядной., бесцветной. Да пусть и незаурядной – всё равно – во лжи ведь.

Но, если перефразировать не самых дальних соседей, навязываемая банальная правда гораздо лживее сделанной без принуждения ошибки. Почему же верить заставляют – не просят, не предлагают, а именно заставляют – именно в банальность? В чёрную, бесцветную, не заслужившую цвета.

Не потому ли, что опасаются, как бы её не приняли за то, чем она по сути является?

Эпилог

Я решился, и значит – меня не остановить. Многие уже пробовали, многие ещё пробуют – и что же?

Нужные слова сами просились ко мне в руки, но правая рука была занята, и я повторял все приходящие ко мне слова – про себя и вслух – только бы не забыть. И они благодарно не забывались. Я крепко-накрепко связывал их друг с дружкой знаками препинания, и они запоминались мне – ещё и ещё лучше.

Солнце, словно пытаясь остановить, меня, сжигало дотла нашу округу. Торопясь, хватая пересохшими губами никому, кроме меня, невидимые, связывающие слова в единое целое запятые, чёрточки и точки, уступая жажде, с которой единственно не было сил бороться – жажде победы над злом, хотя бы над этим, – я – или это был ветер? – сорвал с шеи мой аккуратно скомканный воротник, мучивший, словно недописанные, где-то ждущие меня листы бумаги, и ринулся в последний для этого зла бой.

Обозлённый моей храбростью, ветер схватил меня огромным жирным жёрновом, поднял и швырнул на жёлтые и красные полосы, выложенные давно раскрывшимися, словно подставленные руки, полевыми цветами.

Всё, что ему оставалось – отшвырнуть меня, вышвырнуть, зашвырнуть куда-нибудь, откуда, как он надеялся, я не смогу или не захочу помешать ему творить его банальное зло.

Победить – было выше его сил.

Как мне – победить его…

Время решило не спешить и, устало дыша в такт моему дыханию, никем не подгоняемое, уселось рядом со мной на благодарную красно-жёлтую луговую траву. И мы вместе с ним, не сговариваясь, – да нет, конечно же, сговорившись, – посмотрели туда, где не переставал грозно размахивать кулаками после драки кто-то, умело притворившийся безобидной ветряной мельницей.

Мои спутники, уставшие от вынужденной битвы, с трудом взгромоздились – один на коня, другой – на ослика, и мы снова отправились в путь.

А с горы из-под насупленных бровей смотрели неустающие – ну, может быть немного уставшие, – глаза, не в силах разглядеть то, чего так безнадёжно хочется.

Листья шуршат

Обожаю прошедшее время.

Листья шуршат – на деревьях, падая, под ногами. Точнее говоря, шуршат они только под ногами, зато на деревьях и падая – шелестят. Жёлтый, красный, оранжевый, коричневый, даже зелёный.

Обожаю прошедшее время. Не за то, что цветов в прошедшем времени было больше, и не за то, что они были. А потому, что все они не только были в прошедшем времени, но и есть в настоящем. Прошедшее время, как оказалось, не мешает настоящему. Наоборот, помогает.

Листья шуршат. Они начали шуршать в прошедшем времени и продолжают – в настоящем. Судя по всему, прошедшее время не закончилось… А настоящее? Всегда начинается. Всё время начинается – в прошедшем времени. Иногда мы торопимся и расширяем грамматику – до будущего времени. Конечно, если листья перестают шуршать, то ничего другого, к сожалению, не остаётся. Но если они шуршат на все свои цвета, то можно и желательно ограничиться двумя временами. Говоря точнее, будущее время впишется в настоящее так же, как вписалось в него прошедшее.

В сущности, что же изменилось при переходе из прошедшего времени в настоящее? Неужели изменилось не только время, но и вечно сопровождающее его пространство? Не согласен. Ну что значит «край света»? У света не может быть края, разве что конец. Выключи – и его не останется. Но ведь он же не сам выключается – это делаем мы сами, и в темноте, устроенной самим себе, называем эту темноту краем света.

Да и чем различаются края света – одного-единственного? Безусловно, названия улиц играют некоторую роль, ведь звучат они или привычно дружески, или непривычно враждебно. Но ведь листья-то – листья – шуршат одинаково, примиряя прошедшее время с настоящим, в том числе дружеские названия с новыми для нас – придуманными давным-давно на этом краю света. Только важно, чтобы листья – шуршали. В сущности, это главное. Если я смогу убедить её в этом, то прошедшее время пройдёт, как приступ мигрени.

Не успел сказать:

– Обожаю прошедшее время.

– Ненавижу прошедшее время! – Она отпила из чашки и надкусила коржик.

В кафе было почти жарко, мы сняли куртки и повесили их на спинки стульев. Люди топали ногами, чтобы стряхнуть снег, и листья – я их слышал – шуршали ещё чётче.

– Ненавижу прошедшее время! – повторила она, стараясь не смотреть по сторонам.

Я не прекращал искать решение. Кондиционер морозил помещение так, что нам пришлось сделать по несколько больших глотков из наших чашек, чтобы согреться. Такой жары в мае не было уже давно, и если бы листья перестали шуршать, я бы понял их и не был на них в обиде.

Она отставила чашку и неуютно облокотилась на спинку стула.

– Зачем оно было?! Это прошедшее время только сбивает с толку, – проговорила она устало. – Без него всё было бы логично. А так – полное отсутствие смысла в этом так называемом настоящем времени.

Сняла солнцезащитные очки и положила их на столик, возле чашки и блюдца с недоеденным коржиком. Солнце зашло за тучи. Похоже было, что снова пойдёт дождь. Лето выдалось душноватым и дождливым. И хотя дождь пытался, пусть и безуспешно, помешать листьям шуршать под ногами, он помогал им шелестеть на деревьях и на лету.

Вытерла салфеткой губы.

– Скорее бы закончилась осень. И зима. Скорее бы они закончились.

Я собрался с мыслями и взял её за руки.

– Ты тоже обожаешь прошедшее время. Но мы обожаем его по-разному. Давай поймём друг друга, и тогда я смогу тебе помочь.