Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Субъективный реализм
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Ему не ответили, выходили молча, не планируя заранее. Стало поздно, вот и выходили. Поспешно, неторопливо, насвистывая, кряхтя, в тесных шелках долгов. Не успев ответить. Иногда – даже спросить.
Я остался сидеть рядом с загодя занятым окошком, место рядом теперь пустовало…
У меня был – и остался со мной – такой важный вопрос. Был и остался – безответные вопросы всегда остаются.
Но она ушла, совсем не вовремя.
Впрочем, когда было бы вовремя? Может быть, ответит водитель? Может быть, для него этот вопрос окажется не слишком простым?
Но нет – водитель занят дорогой. Улыбнулся в зеркальце – теперь уже не нам, а мне, – и снова смотрит вперёд. Что он там видит?
Кому же сказать, что мой вопрос – проще не бывает? Вот он, в моём блокноте: на каждой странице, в каждой строчке. В каждом слове, среди которых, надеюсь и боюсь поверить, есть, не затерялось то самое… Как человек, не затерявшийся в толпе. Если в толпе, – сказала бы она, – можно не затеряться.
Мой вопрос крутится на языке, вертится белкой в колесе.
Боюсь задать его вслух. Не уверен, что кто-то рискнёт ответить. Не уверен, что на мой вопрос, такой для меня, оказывается, сложный, не наложено проклятье простого.
Проще моего вопроса нет ничего, правда?
Она молчит…
Двери автобуса открылись, выпуская одних и впуская других.
Она молчит… Значит, мне теперь вряд ли кто-нибудь ответит.
Харьков, декабрь 1951 г.
Харьков, июль 1983 г.
Монреаль, декабрь 2009 г.
Про себя
Роман
«А почему про себя?»
Потому, что тебя у меня ещё нет. Вот будешь – тогда буду вслух.
«А про меня – будешь?»
Раз смеёшься, значит, будешь.
«Почему буду, если смеюсь?»
Думаю, потому, что быть должно хотеться и должно быть приятно.
«Не возражаю».
Не возражаешь быть или чтобы было приятно?
«Ты задаёшь ещё больше вопросов, чем положено мне».
Какая хитренькая! Пусть у нас всё будет на равных.
«Согласна. А то когда одна всё время спрашивает, а другой всё время отвечает».
Это как если бы поезд ездил из Харькова в Феодосию, а «обратно добирайся как хочешь, на своих двоих». Вернее, «на четырёх… – или на четверых?»
Потому что те двое – или две – так устанут, что не донесут!
«Не унесут! На кого могут донести ноги?»
А куда они могут унести? Принести – вот это я понимаю! Ага, опять хохочешь – значит, обязательно появишься! Вот и появляйся поскорее!
«А пока рассказывай – ладно уж, про себя».
На чём мы в прошлый раз остановились?
«На том, что ты каждый раз возвращался из Феодосии в Харьков, как из одной жизни в другую. Вернее, из второй жизни в первую».
Да, каждый раз я возвращался из Феодосии в Харьков, как из одной жизни в другую. Точнее, из второй жизни в первую. Уже когда поезд подъезжал к Южному вокзалу, я чувствовал себя так, как будто без меня прошла жизнь, и интересней всего было узнать, как эта жизнь жила без меня. И как можно было прожить без меня, да ещё так долго?
Мы с мамой или с дедом или с бабушкой вышли из поезда, дед уже давно ждал на перроне, а отец был на работе или встречал нас, и бабушка тоже. Дед был в белом мягком костюме и в соломенной шляпе. Отец носил шляпу только осенью и весной, и не соломенную, а фетровую. До чего было бы смешно, если бы отец надел соломенную шляпу!
«Ну вот, сам говорил «не хохочи», а сам хохочешь».
Я говорил не «не хохочи», я говорил «поскорей бы уж ты появилась». Над этим-то я как раз и не смеялся: что ж тут смешного?
«Ага, значит, тебе от этого грустно? Вот и появляйся после этого!»
Когда человек слишком весел, он слишком часто перебивает. Слушай дальше. Дед смотрел на меня и, по своему обыкновению, улыбался.
– Как отдохнули? – спросил он и угостил меня сосательной барбариской.
Или так:
– Поезд опоздал на четыре минуты. – И угостил меня сосательной барбариской.
Или так:
– Здоров, рыжий! – и дал мне дружеский подзатыльник.
«Дед»?!
Ну, ты скажешь тоже! Отец, конечно. Вот было бы здорово: отец наденет соломенную шляпу и даст мне барбариску, а дед назовёт меня рыжим и даст подзатыльник.
«Вот видишь, всё-таки хохочешь»!
Я остался сидеть рядом с загодя занятым окошком, место рядом теперь пустовало…
У меня был – и остался со мной – такой важный вопрос. Был и остался – безответные вопросы всегда остаются.
Но она ушла, совсем не вовремя.
Впрочем, когда было бы вовремя? Может быть, ответит водитель? Может быть, для него этот вопрос окажется не слишком простым?
Но нет – водитель занят дорогой. Улыбнулся в зеркальце – теперь уже не нам, а мне, – и снова смотрит вперёд. Что он там видит?
Кому же сказать, что мой вопрос – проще не бывает? Вот он, в моём блокноте: на каждой странице, в каждой строчке. В каждом слове, среди которых, надеюсь и боюсь поверить, есть, не затерялось то самое… Как человек, не затерявшийся в толпе. Если в толпе, – сказала бы она, – можно не затеряться.
Мой вопрос крутится на языке, вертится белкой в колесе.
Боюсь задать его вслух. Не уверен, что кто-то рискнёт ответить. Не уверен, что на мой вопрос, такой для меня, оказывается, сложный, не наложено проклятье простого.
Проще моего вопроса нет ничего, правда?
Она молчит…
Двери автобуса открылись, выпуская одних и впуская других.
Она молчит… Значит, мне теперь вряд ли кто-нибудь ответит.
Харьков, декабрь 1951 г.
Харьков, июль 1983 г.
Монреаль, декабрь 2009 г.
Про себя
Роман
«А почему про себя?»
Потому, что тебя у меня ещё нет. Вот будешь – тогда буду вслух.
«А про меня – будешь?»
Раз смеёшься, значит, будешь.
«Почему буду, если смеюсь?»
Думаю, потому, что быть должно хотеться и должно быть приятно.
«Не возражаю».
Не возражаешь быть или чтобы было приятно?
«Ты задаёшь ещё больше вопросов, чем положено мне».
Какая хитренькая! Пусть у нас всё будет на равных.
«Согласна. А то когда одна всё время спрашивает, а другой всё время отвечает».
Это как если бы поезд ездил из Харькова в Феодосию, а «обратно добирайся как хочешь, на своих двоих». Вернее, «на четырёх… – или на четверых?»
Потому что те двое – или две – так устанут, что не донесут!
«Не унесут! На кого могут донести ноги?»
А куда они могут унести? Принести – вот это я понимаю! Ага, опять хохочешь – значит, обязательно появишься! Вот и появляйся поскорее!
«А пока рассказывай – ладно уж, про себя».
На чём мы в прошлый раз остановились?
«На том, что ты каждый раз возвращался из Феодосии в Харьков, как из одной жизни в другую. Вернее, из второй жизни в первую».
Да, каждый раз я возвращался из Феодосии в Харьков, как из одной жизни в другую. Точнее, из второй жизни в первую. Уже когда поезд подъезжал к Южному вокзалу, я чувствовал себя так, как будто без меня прошла жизнь, и интересней всего было узнать, как эта жизнь жила без меня. И как можно было прожить без меня, да ещё так долго?
Мы с мамой или с дедом или с бабушкой вышли из поезда, дед уже давно ждал на перроне, а отец был на работе или встречал нас, и бабушка тоже. Дед был в белом мягком костюме и в соломенной шляпе. Отец носил шляпу только осенью и весной, и не соломенную, а фетровую. До чего было бы смешно, если бы отец надел соломенную шляпу!
«Ну вот, сам говорил «не хохочи», а сам хохочешь».
Я говорил не «не хохочи», я говорил «поскорей бы уж ты появилась». Над этим-то я как раз и не смеялся: что ж тут смешного?
«Ага, значит, тебе от этого грустно? Вот и появляйся после этого!»
Когда человек слишком весел, он слишком часто перебивает. Слушай дальше. Дед смотрел на меня и, по своему обыкновению, улыбался.
– Как отдохнули? – спросил он и угостил меня сосательной барбариской.
Или так:
– Поезд опоздал на четыре минуты. – И угостил меня сосательной барбариской.
Или так:
– Здоров, рыжий! – и дал мне дружеский подзатыльник.
«Дед»?!
Ну, ты скажешь тоже! Отец, конечно. Вот было бы здорово: отец наденет соломенную шляпу и даст мне барбариску, а дед назовёт меня рыжим и даст подзатыльник.
«Вот видишь, всё-таки хохочешь»!
Другие электронные книги автора Михаил Блехман
Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке