Субъективный реализм

Как же тут не похохотать!

– Всё хорошо, – ответила мама или бабушка или они вместе, садясь рядом со мной в красивое такси, которое называлось «Победа». Сиденье было большое, мягкое и удобное, хотя ноги совсем не доставали до пола. – Только в купе супружеская пара так храпела, что поезд подпрыгивал.

– Я никогда не храплю, – сказал дед, и мы с мамой, отцом и бабушкой понимающе переглянулись.

– На Сумскую, – пожалуйста, – попросил водителя дед или отец. – Номер 82.

– Это около Стеклянной струи?

– Нет, за обкомом.

Или:

– На Дзержинскую, пожалуйста.

– На площадь?

– Нет, угол Бассейной и улицы Дзержинской.

Мы поехали, разбрызгивая воду в лужах, оставшихся после поливалки. Город был такой, каким он бывает раз в году – когда мы возвращались из Феодосии в Харьков. Или из Евпатории. Или из Алушты. И машины снова были все со знакомыми номерами, я им радовался и даже некоторым улыбался. «ХАБ», «ХАД», «ХАГ». Всё так, как целый бесконечный месяц назад, а иногда и два, но всё-таки Харьков выглядел иначе. Он выглядел так раз в году – когда мы возвращались.

– Частный работник, – с весёлым сарказмом сказал дед, глядя на «Москвич» со знаком «ЧР». Было уютно и легко, раньше дед называл их «Честный рабочий». Что такое «честный» – понятно, а «частный», я подумал, означает, что не очень честный.

Мы выехали через Карла Маркса на Свердлова. Навстречу проехал огромный грузовик с толстым белым медведем на носу. Окна в трамваях были открыты, люди высунули головы и выставили локти наружу. Сидения в троллейбусах пахли кожей, окна тоже были открыты.

– Вот тебе сувенир, – улыбнулся дед и дал мне красивый значок – цветок с разноцветными лепестками.

– Пять лепестков – это пять континентов, – объяснила мама, тоже улыбаясь. – У каждого континента – свой цвет. Вот, например, зелёный – это Австралия. Можешь открыть окошко.

Я покрутил серебристую ручку и выставил ладонь наружу, локоть так высоко не выставлялся. Теперь было совсем хорошо видно. Мы проехали по площади Розы Люксембург, которую дед всегда называл Павловской, потом по площади Тевелева, которую дед называл Николаевской, мимо Кукольного театра, и выехали на Сумскую, проехали магазин «Тютюн».

«Что значит «Тютюн»?

«Табак» по-украински.

– Сегодня запустили в космос ракету, – немного саркастически, кажется, сказал дед. – Называется «искусственный спутник». Или так:

– Сегодня собак запустили в космос: Белку, Стрелку, Лайку и Жучку.

– Не говори глупости, – строго сказала бабушка с интонацией английской леди и моей бабушки. – Что за человек? Не может без своих штучек. Никакой Жучки никто никуда не запускал.

– А зачем их запустили? – спросил я с интересом. Ты бы тоже спросила, я уверен.

Дед улыбнулся и сказал, наверно:

– Чтоб не лаяли и не мешали людям спать.

Или, может быть:

– Чтобы над нами что-нибудь покрутилось для красоты. А то мы сами по себе крутимся как белка в колесе.

Или, возможно, мы разговаривали о чём-то другом, ведь летом запустили только Титова. Мама сказала: «Самый интересный мужчина в Союзе», а отец не обратил ни малейшего внимания.

Слева мы проехали сначала кинотеатр «Первый комсомольский», потом – украинский театр, а справа – Театральную площадь, там собралось много народу, они слушали худющего длинного парня с тонкой шеей, он читал стихи, люди аплодировали. Или они слушали невысокую девушку с большими глазами и большим ртом, она тоже читала стихи, и они аплодировали.

Теперь мы проехали слева Дом Саламандры…

«Чей?»

– Это зверёк такой вроде ящерицы, и ещё так когда-то, при царе, называлась компания – «Саламандра», – объяснила мама.

Справа был кондитерский магазин, там продавали мои любимые «Кара-Кумы» с верблюдами, зефир в шоколаде, пастилу розовую и белую. Нешоколадный зефир тоже был розовый и белый, мягкий, как пух, – кажется, дунь – и он разлетится во все стороны.

«Пусть лучше съестся, не нужно на него дуть».

– О чём ты смеёшься? – спросила мама.

– О том, как делают такой вкусный зефир и не съедают его, а привозят в магазин.

– Сейчас нет хорошего зефира, – сказал дед скептически и махнул рукой на кондитерский магазин.

– Ну вот, опять он говорит глупости, – прервала бабушка. – Что за человек такой?

Мама улыбнулась, взяла меня за руку, чтобы я не поскользнулся на мраморных ступеньках, и мы опять поднялись к Стеклянной струе. Или это был дед. Наша «Победа» как раз проезжала мимо Стеклянной струи. Ну, как тебе объяснить, – это такой памятник, похожий на башенку, а из него вытекает большущая, широкая треугольная струя воды, и она совершенно гладкая, как стеклянная. Стеклянной струи, наверно, больше нигде нет во всём мире, только в Харькове, на Сумской. Мы с мамой подошли к огромному пруду за струёй, там были домики для лебедей и плавали белые и чёрные лебеди. Не знаю, откуда лебеди приплывали в пруд, или, может быть, их приносили и запускали в воду.

Наверно, приносили из зоопарка, он не очень далеко: нужно перейти Сумскую, только успеть, пока не зажёгся красный свет, а идти по брусчатке тяжело, пройти через сад Шевченко, и там, в глубине – зоопарк. Вообще-то зоопарк и цирк я не люблю. Несчастные звери. Бурый медведь был в пять раз, наверно, больше меня ростом, лапищи, как столбы, а ему бросают конфетку и заставляют стать на цыпочки и смеются над ним, как маленькие. Мы с медведем тёзки, я его хорошо понимаю. Вот бы он вышел из своей клетки и заставил вас съесть свою конфетку, только на ваших цыпочках, а не на своих!

– Что тебя так развеселило? – улыбнулся дед.

– Смешно дурачку, что ушки на бочку, – улыбнулась мама.

– Что-то ты бледный какой-то, – сказала бабушка.

– Плавать научился? – спросил отец.

«Да, кстати, я забыла спросить: ты научился?»

Ещё как! Меня бабушка научила. А мама и дед плавать не умели. Вообще-то в Чёрном море плавать легче, чем в реке: там вода такая солёная, что сама держит.

– Ну, предположим, держит она не всех, – намекнула бабушка. Дед не ответил, но совершенно не опечалился.

Сидеть было удобно, ноги почти доставали до пола, можно сказать – почти совсем доставали. Наша «Победа», еще не «Волга» с прыгающим оленем, ехала по Сумской мимо Строительного института, где когда-то училась бабушка, мимо громадного гастронома. Слева памятник Шевченко, а недалеко от памятника продавали на такой тележке газированную воду, можно с сиропом, а можно и без сиропа, но без сиропа, конечно же, не так вкусно, да и ситро намного красивее простой газированной воды. Мы с дедом подошли к тележке, продавщица улыбнулась, дед тоже улыбался.

– Тебе с каким сиропом?

Больше всего ос летало над вишнёвым, но я всё равно сказал:

– С двойным вишнёвым.