– Ты хоть женился?
– Да, в прошлом году.
– Кто она, я-то ее знаю?
– Так она наша, Валька Гешина.
– Валька Гешина! Неужели? Я ее помню малявкой.
– Малявка была, когда ты жил в деревне, а в прошлом году исполнилось восемнадцать. Вот сколько твоей красавице? – указал он на Машу, которая, глядя на костер, прислушивалась к разговору.
Степан растерянно хмыкнул, девушка пришла на помощь:
– Осенью двадцать будет, – ответила она, кокетливо подернув плечиком.
– Ну, вот видишь, моя Валюха чуть помладше.
– Хватит, все обо мне да обо мне. Ты как?
– Даже и не знаю, что рассказывать. Я уже говорил тебе, что в Хребтовой на практике, в декабре диплом защищать буду, а потом приеду сюда работать постоянно.
– В армии был?
– Да нет, Володиша, не был, работа на трассе к армейской приравнивается.
– Что – такие сложности?
– Спецов не хватает. Правда, если захотят забрать, заберут и с трассы.
– Ну ладно, Степа, потрепались и хватит. Отойдем в сторону, сказать тебе что-то хочу.
– А чего тут не говоришь?
– Ну, может быть, это такое, о чем женским ушкам не следует слышать.
– Ты, Володиша, удивляешь меня.
– Такой вот я, – обняв Степана, приятель подвел его к самой воде. – Сейчас мы на мысе сидим, а дальше Илим делает изгиб и делится на два рукава. У коренного берега, где проходит судовой ход, в него речка впадает. Речка громко сказано, так себе, больше на ручей похожа. Недаром Россохой зовут.
– Чего ты так подробно рассказываешь?
– Когда шел в Илимск, в устье ручья людей видел. Что-то они мне не понравились. Завидев мою лодку, под кустом спрятались.
– Так тебя все бояться.
– Все да не все.
– Тогда я пристал к берегу, а сетей не заметил, покричал, но никто не откликнулся. Подумал, что просто ребятня, мне с ней в догонялки играть не с руки.
– А чего сейчас о них вспомнил? Думаешь, два дня они тебя здесь поджидают?
– Ой, Степа, ничего я не думаю. В Илимске мне передали сообщение, что из исправительной колонии сбежали четверо заключенных. Один из них наш земляк Юрка Прохоров.
– Кто?
– Юрка Прохоров. Мы его в классе «Килькой» звали, помнишь?
– «Кильку» помню, а что он Прохоров из памяти как-то вылетело.
– Банда сбежала что надо: трое сроки получили за убийство, наш землячок за разбой и грабеж. Отморозки, им терять нечего.
– А тебе зачем на них нарываться?
– Не я, так кто-нибудь другой с ними встретится, только знать не будет, что за люди.
– Наверное, уже всем сообщили по радио и в газетах.
– А то ты наших людей не знаешь. Разве кто слушает радио? А газеты на самокрутки приберегает.
– Ты об этом мне хотел сказать?
– Да погоди ты, не торопись. Я пойти-то пошел, но кто этих ребят знает, тем более что у них на уме. Так вот, если они там, мне, возможно, придется в разборки вступить.
– Ты чего, охренел, Володиша, какие разборки? Наверняка у них оружие. Пришьют и ойкнуть не успеешь.
– Чего-то успею, не зря в десантниках служил. Твоя, Степа, задача быть готовым. Сидеть в лодке, на берег ни-ни-ни. В случае чего, заводи мотор и вперед.
– Куда я без тебя? Ты мне указания даешь, как будто я безрукий. Помнишь, в школе в секцию бокса вместе ходили?
– Помню, и что из этого?
– После того я уже кандидат в мастера спорта, чемпион области в среднем весе, как никак.
– Ну и что.
– Ничего. Пусть попробуют, в отключку уйдут сразу.
– Хорошо, герой. Я беру ракетницу, если со мной все нормально будет, увидишь ракету, плыви ко мне. Если не просигналю, часа через три дуй на катере в деревню Березники и сообщай о ситуации. Да, рядом с мотором в бардачке – бинокль. Ну, не поминай лихом.
Степан подошел к Маше, взглянув на нее, смущено покраснел.
– А куда твой друг пошел, Степа?
– За мыс. Хочет за браконьерами понаблюдать. Давай перенесем вещи в катер, и я прошу тебя, ты из укрытия не выходи. И еще, – умеешь заводить мотор?
– Нет, но если ты покажешь, я быстро соображу.
– Тут, Маша, знать нужно, а не соображать.