Куколка

– Вла-ад! Ты слышишь меня? Скажи хоть слово.

Но Влад, очевидно, не был способен произнести ни слова. Он лишь промычал что-то невразумительное. Едва ли он услышал Дениса. Вряд ли он вообще что-то слышал и понимал.

Тем не менее Денис ещё некоторое время тормошил его и взывал к нему. Но с тем же результатом. Влад либо совсем не реагировал, либо чуть слышно стонал или что-то невнятно лепетал.

Уяснив тщетность своих попыток привести товарища в чувство, Денис понимающе кивнул и отодвинулся от него. Не зная уже, что ему делать, о чём думать, на что надеяться, пустым, отчуждённым взором огляделся кругом. Освоившиеся с темнотой глаза различили смутные очертания громоздких бесформенных предметов – то ли ящиков, то ли сундуков, то ли каких-то деревянных чурбаков – в беспорядке сваленных вдоль стен и по углам. Пространство под крышей прорезали тонкие прямые полосы рассеянного бледноватого света, пробивавшегося в отверстия между кровлей и стенами и понемногу растворявшегося в плотневшем сумраке. Где-то в соломе, густо устилавшей трухлявый дощатый пол, раздавалось шуршание и писк. Воздух в помещении был спёртый, застоявшийся, пропитанный гнилью и ещё какими-то не совсем понятными и не слишком приятными запахами, уловив которые, Денис при других обстоятельствах не преминул бы брезгливо скривиться.

Но сейчас он не обратил на них ни малейшего внимания. Внешние неудобства и раздражители не играли теперь для него никакой роли, он попросту не замечал их. В сравнении с той угрозой, что нависла над ним, всё остальное было так мелко, незначительно, несущественно, что даже как-то смешно было думать об этом. Он и не думал. Впрочем, как и обо всём другом. С определённого момента он уже, как ему казалось, вообще ни о чём не думал. Как будто утратил вдруг эту способность. На смену целому вороху мыслей, соображений, предположений, догадок и версий, переполнявших его мозг ещё совсем недавно, пришла совершенная, абсолютная, звенящая пустота. И как её неизбежное сопровождение – бессилие, вялость, изнеможение, неспособность не то что действовать, а просто двигаться, шевельнуть рукой или ногой. Его понемногу охватывала своего рода летаргия, полнейшее безразличие к окружающему и отрыв от него, неодолимое желание растянуться на земле, закрыть глаза, замереть и погрузиться в глубокий беспробудный сон, несущий с собой тишину, покой, избавление от суеты и забот, от страдания и страха. И не беда, если у этого сна не будет пробуждения, если он окажется вечным. Может быть, это даже хорошо. В конце концов, не была ли вся его жизнь сном. Только не светлым, покойным и умиротворяющим, а буйным, неистовым, будоражащим, сбивающим с толку и оставляющим в итоге мутный, горький осадок, точно память о недостойном поступке, совершённом ненароком, по недомыслию, но оставившем на совести безобразное тёмное пятно, которое не смыть никакими силами…

VII

Громкие, оживлённые голоса и яркое, слепящее сияние внезапно ворвались в окутавшую его плотную пелену, вмиг разорвав её в клочья. Он не без усилия поднял веки и, щурясь от резкого красноватого света, ударившего ему в глаза, растерянно уставился на представшие перед ним, словно вынырнувшие из-под земли расплывчатые человеческие силуэты.

– Нет, братан, ты глянь только: он, походу, спал! – послышался вздрагивавший от смеха женский голос. – Это ж какие дубовые нервы надо иметь, чтоб умудриться заснуть в его положении. Даже Валерка, наверно, не был бы способен на такое. Да, Валер?

– Ага, не был бы, – отозвался сиплый, тоже смеющийся мужской голос. – Я б ни за что не закимарил, коли б знал, что из меня щас жилы тянуть будут. Какой уж тут сон! – И Валера разразился отрывистым грохочущим хохотом.

От этих слов и смеха болезненная дремота Дениса рассеялась окончательно, и его прояснившемуся взору со всей чёткостью явились уже известные ему фигуры. Огромные, под два метра ростом, крепко сколоченные, плечистые – мужские и тонкая, миниатюрная, грациозная – женская. Все трое стояли у раскрытой двери, за которой угадывались сгущавшиеся вечерние тени, и с различным выражением на лицах взирали на валявшихся у их ног пленников. Лиза – с мягкой, приветливой, едва ли не ласковой улыбкой, как если бы перед ней были дорогие, долго ожидавшиеся ею гости, наконец-то почтившие её дом своим визитом. Валера – с широкой безалаберной усмешкой, обнажавшей крепкие, не очень ровные желтоватые зубы и сообщавшей его крупному, почти круглому полнокровному лицу медного цвета простодушно- туповатое выражение, видимо вполне соответствовавшее его характеру и уровню интеллектуального развития. И лишь Толян отчего-то не поддался владевшему его родичами благодушному настроению: он был хмур, сосредоточен, немного напряжён, словно ему предстояло важное, ответственное дело, не терпящее легкомысленного к себе отношения.

Денис сразу же отметил, что братья очень похожи и телосложением, и обличьем. Возможно даже, они были близнецами. Единственное, что их отличало и мешало спутать, это выражение лиц. У Валеры – беззаботное, открытое, глуповато-наивное, почти детское, как будто, в полной мере развившись физически, он остался ребёнком в умственном отношении. У Толяна же – твёрдое, чёрствое, замкнутое, обличавшее сильный, упрямый характер и хотя, может быть, и ограниченный, но по-своему цельный и здравый ум.

Сохраняя на лице добродушную, снисходительную улыбку, как могло показаться, вполне искреннюю, непритворную, Лиза приблизилась к Владу и, чуть склонившись к нему, внимательно всмотрелась в его уткнувшееся в солому поблёкшее, синеватое, без единой кровинки лицо.

– Эй, алё! – позвала она, касаясь его запавшей щеки кончиком ноги, обутой в немного поношенный полосатый кроссовок. – Владик… или как там тебя? Ты живой ещё, или окочурился уже?

Влад, то ли по-прежнему бесчувственный, то ли в самом деле уже испустивший дух, никак не откликнулся ни на её слова, ни на прикосновение.

– Ну, ну, не притворяйся, – ещё не желая верить, что перед ней мертвец, продолжила Лиза свои призывы. – Тоже мне, симулянт выискался. Вздумал тут покойника разыгрывать. Меня не надуешь такими дешёвыми номерами. Не на ту напал. Давай, не упрямься. Поверни ко мне свою рожу и посмотри на меня, живо! Я ведь, если не ошибаюсь, так нравилась тебе. Ты глаз от меня оторвать не мог. На край света готов был идти за мной… Ну вот и пришёл!

И, не выдержав, она залилась звонким мелодичным смехом, как-то странно и дико прозвучавшим в этом мрачном сарае, озарённом слабым дрожащим светом запылённой рыжеватой лампочки, висевшей под потолком на тонком кривом проводке.

Но, видя, что Влад не отзывается и, как и прежде, лежит без движения, она резко оборвала смех и, насупившись, процедила сквозь зубы:

– Слушай, не зли меня, чувачок. Не надо испытывать моё терпение на прочность. Повернись ко мне – или горько пожалеешь!

И вновь никакой реакции со стороны Влада. Что заставило девушку подумать, что он действительно мёртв. Она надула губы и, сердито пнув неподвижное тело, разочарованно протянула:

– Вот те на-а… От незадача-то. Сдох! Так быстро. Не ожидала я от него такой прыти. Думала, протянет ещё немножко… Ну хотя бы эту ночь.

Видя, что она немного расстроена, Валера попытался, как умел, утешить её:

– Да он в любом случае не жилец был. Слишком много кровищи из него вытекло. Ведро, наверно, целое.

– Н-да, жаль… Очень жаль, – не слушая его, промолвила Лиза, вновь, на этот раз с некоторым ожесточением пихнув ногой безжизненное тело Влада. – А я специально ради него прихватила с собой его член. В пакетик его упаковала. Хотела, чтобы, перед тем как дать дуба, он посмотрел, как я скормила бы его дохлый хер Вольфу… А он, стервец, взял и загнулся! Лишил меня забавы. Э-эх, поспешил, поспешил…

– Поспешишь – людей насмешишь, – ввернул острое, как ему показалось, словцо Валера и громко расхохотался, трясясь всем своим объёмистым туловищем и взмахивая руками.

Однако его веселья никто не разделил. Лиза, похоже, действительно была раздосадована тем, что запланированная ею потеха неожиданно сорвалась. Толян, как и прежде, был непроницаем и угрюм и, вероятно, менее всего склонен к развлечениям. А уж про Дениса и говорить нечего: состояние, в котором он находился в этот момент, вообще трудно было передать словами. Он водил кругом одичалым, затравленным взглядом, как зверь, загнанный в расставленную ему ловушку, окружённый со всех сторон охотниками и приготовившийся к неотвратимой и скорой гибели, подступившей к нему вплотную. Он понимал – и на основе услышанного и узнанного до сих пор, и, в не меньшей степени, на основе внутреннего чувства, которое явно не обманывало его, – что рассчитывать ему не на что и не на кого, что пощады ему не будет, что нужно быть готовым к самому жестокому и страшному финалу.

Да он, собственно, уже и был готов. Он примирился со своей участью. Он не верил в спасение – ему неоткуда и не от кого было прийти. Пока был жив Влад, он, несмотря на всю отчаянность их положения, как ни странно, ещё на что-то надеялся. Не мог в полной мере осознать весь ужас происходящего. Не в силах был до конца поверить, что всё случившееся с ними – не дурной сон, не бред, а правда, явь. Что всё происходит на самом деле.

Смерть друга окончательно убедила его в этом. В том, что для него всё кончено. Что жизнь его вот-вот оборвётся. Вопрос был только в том, как суждено ему погибнуть. Мгновенно, безболезненно, легко? Или же он обречён умереть в муках, под пыткой, корчась от нечеловеческой, затмевающей разум боли и моля своих мучителей о смерти как об избавлении? Именно это посулила ему Лиза. И всё сказанное и сделанное ею до этого убедительно свидетельствовало, что ей можно верить. Что она не шутит, не бросает слов на ветер. Что она приведёт свои угрозы в исполнение и сделает с ним всё, что посчитает нужным. Ведь никаких препятствий для этого нет. Он в полной, абсолютной её власти. Слабый, беззащитный, беспомощный, жалкий… Только на её жалость ему рассчитывать не приходится. Она не пожалеет, не пощадит. Он ясно прочитал свой приговор в её ледяном, мрачно посверкивавшем взоре, который она устремила на него после того, как уверилась в смерти Влада.

– Ну что ж, чувачок, – вымолвила она, присаживаясь рядом с ним на корточки и заглядывая ему в глаза, – раз твой приятель откинул копыта (рано, надо сказать, слишком рано) и с ним мы уже не позабавимся – какой прок от трупа, – займёмся тогда тобой. Ты, надеюсь, не против?

Денис не ответил на этот издевательский вопрос. Он не желал подыгрывать ей и участвовать в её гнусном спектакле. Она не просто внушала ему ужас, она была омерзительна ему. Эта милая девушка с утончённой фигуркой и очаровательным кукольным личиком отчего-то не понравилась ему ещё там, на дороге, когда он – как выяснилось, на свою беду – увидел её впервые и ещё ничего не знал о ней, кроме разве того, что она не прочь покататься на машине с незнакомыми парнями, поболтать о своих пристрастиях в интимной сфере и по-быстрому перепихнуться на лесной полянке. И он не ошибся. Предчувствие не обмануло его. Он оказался прозорливее своего несчастного любвеобильного друга, в безумной, слишком далеко заведшей его погоне за наслаждениями погубившего и себя, и своего напарника. За обольстительной, трогательной внешностью скрывалось чудовище. Такое, какого он не встречал в своей жизни и даже не предполагал, что подобное вообще возможно.

– Ну, что молчишь-то? – окликнула его Лиза, видимо заметив, что в мыслях своих он витает где-то далеко. – Язык отнялся от страха? Или не хочешь разговаривать со мной?

Он опять проигнорировал её вопросы. И даже, чтобы не смотреть в её впившиеся в него мерцающие глаза, отвёл взгляд и попытался отвернуться.

Но она не дала ему сделать это. Вцепившись в его лицо своими маленькими тонкими пальцами с длинными, заострёнными на концах ногтями и приблизив к нему свои губы так, что он ощущал её горячее дыхание, она прошипела:

– Э-э нет, не смей отворачиваться! Смотри мне в глаза. Я хочу, чтобы, подыхая, ты видел свою смерть воочию. А твоя смерть – это я!

Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Она – с яростным, немного сумасшедшим блеском в глазах, со злобной радостью, торжеством, упоением и ещё чем-то таким, чему, наверное, и названия не было. Он – хмуро, безучастно, казалось, без всякого страха, с какой-то даже усталостью и обречённостью, словно он был безмерно утомлён происходящим и ждал только того, когда всё это закончится.

Но у Лизы, очевидно, были другие планы. Она, в отличие от него, по-видимому, никуда не спешила и, напротив, стремилась растянуть затеянное ею представление подольше. Отпустив его лицо, на котором остались отпечатки её ногтей, она поднялась и, мотнув на него головой, коротко распорядилась:

– На столб его.

Её указание было выполнено незамедлительно и чётко. Толян и Валера подхватили Дениса под руки, подтащили к стоявшему поблизости толстому гладкому бревну, крепко врытому в землю, и, вскинув его руки кверху, привязали их запястья к металлическому кольцу, закреплённому у вершины столба. После чего, проверив, хорошо ли они всё сделали, удовлетворённо кивнули и снова заняли свои места за спиной Лизы.

Та тоже с довольным видом качнула головой и подмигнула Денису.

– Ну вот и отлично! Ты на своём месте. Можно приступать к делу. Предупреждаю сразу, чтоб не было потом нареканий в мою сторону, что, мол, не сказала заранее. Будет больно! Очень больно. Так, что ты даже вообразить себе не можешь. Свой ад ты проживёшь здесь, в этом сарае, возле этого столба. Который, уж поверь мне, повидал за последние пару лет много мук, много крови. Слышал вопли, хрипы, мольбы о пощаде… Хотя нет, – перебила она себя, презрительно скривив губы. – Какая там пощада! В это они сами не верили. Понимали ведь, с кем имеют дело… Они молили о смерти, о прекращении мучений, о смертельном ударе, который покончил бы со всем разом. И с болью, и с жизнью… Хотя, – снова оговорилась она, увлечённая неожиданно посетившей её мыслью, – разве это практически не одно и то же? Вся наша жизнь – это, в сущности, сплошная боль. В боли мы рождаемся, в боли умираем. Жизнь невозможна без боли… Так же, как, впрочем, и без коротких мгновений наслаждения. За которые, однако, часто приходится расплачиваться. И порой очень высокой ценой… Яркий пример тому – твой дружок, – Лиза мотнула головой в сторону распростёртого на полу Влада. – Он испытал самое большое для мужика удовольствие: ему отсосала такая потрясающая красотка, как я! Он мнил себя на вершине блаженства, полагал, что достиг предела своих желаний, и, вероятно, рассчитывал вслед за ротиком оприходовать и мою киску… Ха-ха-ха! – несколько театрально рассмеялась она, взглядывая по очереди на обоих своих приспешников, точно призывая их разделить её веселье. – Какая наивность! Какая слепота. И какая глупость. Тем большая, что за неё пришлось заплатить сначала членом, а потом и жизнью. Твой недалёкий похотливый дружбан не учёл, что в ротике у красотки есть не только нежный, умелый, способный творить чудеса язычок, но и острые, как у кошки, зубки. – Она самодовольно усмехнулась, обнажив два ряда прекрасных, сверкавших безупречной белизной зубов. – И одним лишь их нажатием я не только сделала его кастратом, но и лишила в конце концов жизни… Впрочем, не счастье ли это своего рода – расстаться с жизнью таким образом. Принять смерть от рук… хотя нет, не от рук – от зубов сногсшибательной красавицы, о которой можно только мечтать!

Денис промолчал. По-видимому, он не разделял её мнения. А ещё вернее – он попросту плохо понимал, что она хочет сказать и что имеет в виду, для чего она всё это говорит, какую цель преследует, чего добивается. Он просто бездумным, отупелым взглядом смотрел на неё и её помощников, чувствуя, как холодеет и тоскливо ноет его сердце, стынет кровь в жилах, а в голове творится такая вакханалия, какая бывает лишь при сильном опьянении или на грани безумия. Но ведь то, что происходило с ним сейчас, по сути и было самым настоящим безумием. Разве это возможно в действительности? Как такое может быть на самом деле? Если бы кто-то сказал ему сегодня утром, когда он выходил на улицу, что вечер он встретит не у себя дома, и не в компании друзей, и не в каком-нибудь весёлом заведении, где он имел обыкновение не без удовольствия, расслабляясь и развлекаясь, проводить вечера, а где-то далеко за городом, в лесу, в грязном, тускло озарённом пыльной лампочкой сарае, привязанным к пыточному столбу, рядом с мёртвым, истёкшим кровью другом и лицом к лицу с тройкой маньяков, готовых приступить к своему кровавому делу, – он, скорее всего, просто пожал бы плечами или покрутил пальцем у виска, а ещё вероятнее – от души посмеялся бы такой странной и мрачной фантазии, сильно смахивавшей на фильм ужасов. Однако каким-то диким, невероятным образом всё случилось именно так. Нечаянная встреча и болтовня с приятелем, затеянная последним чехарда с прохожими девушками, поездка на дорогом новеньком авто в неизвестном направлении, соблазнительная остроглазая девица, любительница ароматных сигарет и пикантных разговоров, плавно перетекающих в спонтанный секс на лоне природы, – поэтапно, шаг за шагом злая, за что-то ополчившаяся на него судьба, будто задавшись целью погубить его, вела его к этой внезапной и катастрофической развязке. Если бы он когда-нибудь задумался о своей смерти, он мог бы, наверное, представить всё, что способно породить самое буйное воображение, предположить какой угодно вариант, сделать самое причудливое и необычное допущение. Но только не такое! То, что в итоге действительно случилось с ним, выходило за рамки возможного, превышало всякое вероятие, превосходило любую, самую изощрённую и ненормальную фантазию. Этого не может быть! – чуть ли не кричало что-то внутри него, заходясь от ужаса. Этого просто не может быть!

И снова, как уже не раз до этого, он, цепляясь за эту мысль как утопающий за соломинку, попытался уверить себя, что всё это не на самом деле, а лишь мерещится ему. Что это бред, иллюзия, игра воспалённого воображения, завлёкшая его в тёмные, непроходимые дебри сознания, где, по-видимому, были заключены самые потаённые, сокровенные его страхи, о которых, возможно, не догадывался он сам. И вот они внезапно всплыли на поверхность, вырвались на свободу, овладели им и помутили его разум настолько, что он утратил всякое представление о реальном и мнимом, перепутал сон и явь и свои жуткие, химерические фантасмагории стал принимать за чистую монету. Он настолько распалил и взвинтил себя, что всерьёз уверовал, что он не в городе, не дома, не со своими друзьями, а в какой-то далёкой глуши, в руках садистов и убийц, на волосок от страшной, мучительной гибели…

– Эй, чувачок, ты о чём так задумался? – пробился к нему, как сквозь плотную завесу, резкий насмешливый голос. – Жизнь свою небось вспоминаешь? Маму с папой, родных и близких, девочек, которых успел потрахать. Много их было, а? Ну скажи, не стесняйся. В твоём положении уже ничего стесняться не нужно. Ты ж не девственник, я думаю? Парнишка вроде видный из себя. Должен пользоваться успехом. Хотя и не такой бойкий, как твой ныне покойный дружок. Тот, видать, просто бешеный был по этой части. На чём, собственно, и погорел… Ну так скольким девчонкам сунуть удалось? Двум, трём, пятерым? Говори, говори, нам всем очень интересно. Правда ведь, братцы, интересно?

«Братцы» отреагировали неодинаково. Валера радостно заулыбался и усиленно закивал, точно ему и впрямь было очень любопытно узнать о мужских подвигах Дениса. Толян же ограничился чуть заметным кивком, явно занятый более серьёзными соображениями и не склонный отвлекаться на пустяки.

И только тот, от кого так упорно добивалась ответа Лиза, остался, как и прежде, безучастен и нем как могила. Он больше не витал в облаках, он вернулся к действительности, он, на этот раз уже бесповоротно, убедился в реальности происходящего. И это окончательное крушение хрупких и зыбких, как дымка, надежд подействовало на него убийственно, сломало его совершенно, придавило его своей неподъёмной тяжестью. В голове у него зашумело так, словно там поднялся ураган. Кровь застучала в висках, точно по ними били молотками. Перед глазами растеклась мутная кроваво-красная мгла, из которой то и дело выбивались искажённые почти до неузнаваемости обличья его похитителей, кривлявшиеся, гримасничавшие, скалившие зубы, ухмылявшиеся и хохотавшие. Это были даже не человеческие лица, а то ли звериные морды, то ли невообразимые, мерзкие образины каких-то адских тварей, вырвавшихся из преисподней специально для того, чтобы потерзать, поиздеваться, поглумиться над ним.

– Значит, не хочешь разговаривать, – проговорила девушка, отбросив шутливый тон и нахмурив брови. – Решил разозлить меня? Зря. Неправильную тактику выбрал. Ты, уж не знаю почему, косо смотрел на меня ещё там, в машине. А я очень не люблю, когда на меня так смотрят. Я привыкла к совсем другим взглядам и к другому отношению. Так что ты уже тогда сильно обидел меня. А обиженная женщина… сам, наверно, знаешь, если не дурак… А теперь ты ещё больше усугубляешь своё положение. И без того, прямо скажем, не блестящее. Упрямишься чего-то, бычишь, в молчанку играешь. Повторяю тебе: хреновая тактика. Ты ничего этим не добьёшься, ничего не выиграешь. Ты и так уже проиграл всё, что только можно. А так сделаешь только хуже… Хотя, по правде говоря, куда уж хуже! – злорадно осклабилась она, сверкнув глазами и вперив их в поникшего, мертвенно бледного Дениса, внешне уже не очень-то отличавшегося от своего отошедшего в лучший мир напарника.

Неизвестно, то ли её всё более угрожающие речи возымели наконец действие, то ли Денис решил сказать хоть что-то напоследок, но он вдруг вскинул глаза на Лизу и тихо, с запинкой произнёс:

– З-зачем вы это делаете?

Услыхав его слабый, надорванный голос, она всплеснула руками и с жаром воскликнула:

– Ну наконец-то! Дождались. Сподобился сказать хоть слово. А то я уж думала, клещами придётся вытягивать их из тебя… Хотя и это, возможно, будет, – примолвила она потише и с игривым видом подмигнула Валере. А затем продолжила, обращаясь к Денису: – Ты, однако, как я погляжу, не слишком-то общительный. Опять-таки в отличие от твоего приятеля, мир его праху. Вот уж балабол был, тарахтел без умолку, как трещотка. Как это, интересно, вы дружили, такие разные? Хотя противоположности, как известно, сближаются… Впрочем, ладно, я отвлеклась. Возвращаемся к твоему вопросу. Зачем мы это делаем?.. Хм, а в самом деле, зачем? Как-то никогда не задавалась этим простым вопросом. Ты вот заставил меня задуматься.

Она с потешно-серьёзной миной приставила палец ко лбу и закатила глаза кверху, будто и впрямь погрузилась в раздумье. Которое, однако, продолжалось совсем недолго, так как девушка, не выдержав, прыснула и залилась весёлым, искромётным смехом. Отсмеявшись, она повернулась попеременно к обоим своим братьям, стоявшим чуть позади, и с забавной ужимкой повторила им Денисов вопрос: