Тихая ложь

– Да, немного.

– Я могу предложить тебе свои услуги в качестве адвоката?

Мааян давно уже ушла, а Сиван все еще продолжала сидеть на балконе. Мааян сказала, что Карни уехала в Эйлат. Значит она теперь с Яалем?

Внизу послышался шум мотора, и Сиван наклонилась вперед.

Со стороны улицы Мешек А-Поалот на бульвар въехал Май. Его обычно сверкающий мотоцикл был покрыт пылью, а за его спиной сидела какая-то женщина. Оба были в шлемах. Май остановился возле студии Лири, и, когда Сиван решилась перегнуться через перила и посмотреть вниз, его уже не было. Сиван поспешила к двери и вскоре услышала голоса, которые усиливались по мере того, как Май и неизвестная женщина поднимались по лестнице. Он был с Лири. Сиван вздохнула, вернулась на балкон и свернула себе еще одну сигарету. Ну и денечки выпали ей!

Она все еще стояла на балконе и курила, когда внизу вновь послышались голоса. Сердце Сиван остановилось. Это была не Лири, это была Лайла.

Сиван почувствовала легкое головокружение и наклонилась вперед еще сильнее, так как балкон Михаль не давал ей рассмотреть все как следует. Май обнял Лайлу, и она ответила ему встречным объятием. До Сиван донесся ее смешок, а потом случилось самое ужасное. Май склонил голову и поцеловал ее. Он поцеловал ее дочь! И это был не просто какой-нибудь там дружеский поцелуй в щечку. Это был страстный поцелуй влюбленных, когда язык одного чувствует язык другого, а тела сплетаются в одно целое. Сиван чувствовала, что вот-вот упадет в обморок, но продолжала стоять и смотреть. Они разомкнули объятия и надели шлемы. Май сел на мотоцикл, а Лайла устроилась сзади, крепко обхватив его за талию и прижавшись к его спине всем телом: животом, грудью, щекой. Май завел мотор, и мотоцикл устремился в том же направлении, откуда появился вначале, а еще через несколько мгновений он слился с потоком машин и пропал из вида.

Обида

Сиван проснулась в шесть вечера на диване в гостиной. Встав, она вспомнила происшедшее, и сердце ее пронзила острая боль. Даже в самых страшных снах она не могла себе представить, что когда-нибудь снова испытает ее. Эта боль не была вызвана печалью, тоской, беспомощностью, разочарованием или завистью. Она была другой – более острой, более сконцентрированной. Боль понимания того, что тот единственный, которого ты любишь, никогда не будет твоим, а будет принадлежать самому близкому тебе на свете человеку. Эту боль нельзя вылечить, от нее невозможно освободиться, потому что она вызвана жалостью к самому себе. Да, у нее была тысяча причин сердиться на Лайлу. Маю было пятьдесят, а Лайле всего двадцать четыре – тут она вдруг вспомнила о Яале и Карни. Май был сложным человеком, всей душой преданным своей бывшей супруге. Он дал Сиван понять, что все еще помнит ее и тянется к ней. У Сиван были очень веские причины чтобы потребовать от Лайлы немедленно прекратить эти отношения. Но она прекрасно понимала, что ее боль вызвана вовсе не этим. Поцелуй Мая и Лайлы был тем зеркалом, в котором она увидела себя такой, какой отказывалась видеть: женщиной, которую невозможно полюбить, неинтересной и непривлекательной. Прямой противоположностью своей сестре, а теперь еще и своей дочери. Женщиной, которую мужчины вроде Яаля и Мая не замечают. Короче, как учила бабушка свою внучку в одной детской книжке: «Идеальные мужчины не обращают внимания на обычных женщин. Обычная женщина должна найти себе обычного мужчину». Да, в этом есть свой смысл, а вот она все еще живет мечтами, и теперь она снова в проигрыше. Остается лишь надеяться, что физическая боль скоро пройдет.

Сигнал телефона известил ее о получении сообщения:

Привет, мамуля. Мы едем в Ашдод проведать отца Мая. Утром пойдем на море. Вернусь после обеда. Звиняй, что я тебя бросила. Обещаю исправиться. Я столько должна тебе рассказать! Закачаешься!

В больнице, как и ожидалось, ее снова не пустили в отделение, и она попросила медсестер передать Михаль то, что она ей купила. По дороге домой она все время думала о том, что они с Михаль живут в двух разных мирах. Вот она, Сиван, здорова, успешна, живет в хорошем доме, сама решает, что ей делать, у нее есть дочь и любимая работа. Михаль же с трудом может позаботиться о себе, живет в ужасных условиях, всеми заброшенная, и целыми днями сидит дома одна. И все же есть что-то, что их объединяет. Обе они ни разу не удостоились мужской любви. Эта мысль, несмотря на несправедливость подобного сравнения по отношению к Михаль, развеселила ее и подняла ей настроение. Решено: она не будет относиться к Маю как к другу, а будет относиться к нему как к жениху, и в положенное время встанет на свое место свекрови под хупой. При этой мысли она уже рассмеялась во весь голос. По крайней мере у нее есть одно неоценимое качество – она умеет начинать все сначала и собирать себя по кусочкам. А если при этом кое где и остаются трещины, она знает, как заполнить их позолотой.

На следующий день Михаль перевели в обычное отделение, и Сиван отправилась навестить ее. У входа в отделение ее поджидал Ноам, оказавшийся более-менее таким, каким она его себе и представляла: высокий, худощавый, русые волосы спускаются почти до плеч, бородка, светлые глаза и тонкий, крючковатый нос. Единственное, что объединяло его с Михаль была легкая сутулость. На нем была одежда из выкрашенного вручную натурального хлопка, а на ногах – сплетенные из растительного волокна сандалии.

– Вы хотите зайти к ней один? – спросила Сиван, завершив формальную процедуру знакомства.

– Нет. Она может закатить истерику и прогнать меня. Вам же она доверяет. Будет лучше если мы зайдем вместе.

Они облачились в защитные костюмы, покрыли головы полиэтиленовыми шапочками, надели на руки перчатки и только тогда смогли пройти в палату. Михаль выглядела значительно лучше. Она лежала на кровати, облаченная в накрахмаленную пижаму, от нее пахло мылом и чистотой.

– Когда уже я выйду отсюда? – были ее первые слова. – Они ничего мне не говорят.

– Через десять дней, – ответила Сиван. – Ну, может, через пару недель.

– Надоело. Хочу домой. Ты можешь принести мне коктейль? – распорядилась она, обращаясь к брату. – Шоколадный!

– С чего это вдруг коктейль? И где я тебе его возьму?

– В торговом центре через дорогу, – сухо отрезала Михаль. – Вперед!

Ноам скорчил недовольную гримасу, но все-таки отправился за коктейлем.

– Что он здесь делает? Зачем вы притащили его? Разве я вас просила?

– Я ведь говорила вам, что позвонила ему. Он же ваш брат, Михаль. Он беспокоится о вас.

– Беспокоится он, как же!

Все ясно, подумала Сиван. Михаль нервничает. А когда она нервничает, она всегда сердится.

– Я ему позвонила, – повторила она.

– Так почему же он приехал только через три дня? А если бы я за это время умерла?

– Ну, Михаль, у него ведь непростая жизнь. Что я могу вам сказать? Только то, что он вас любит.

– Как вы мне это докажете?

– Вы помните как просили у меня новые жалюзи?

– Ну?

– Мне кажется, сейчас самое подходящее время, чтобы попросить его помочь вам. Надо прибрать и привести в порядок вашу квартиру. Вы не будете возражать если я поговорю с ним? – Сиван продумала весь этот разговор заранее.

– Я разрешаю вам заменить жалюзи и навести порядок. Но вы не должны ни к чему притрагиваться! Ясно?

– Ясно.

– Тогда пусть придет кто-то и потравит тараканов. А то вы понимаете как мне приходится жить? Мои единственные друзья – тараканы.

Когда Ноам вернулся, Сиван оставила их вдвоем и вышла во двор, но не прошло и пяти минут, как Ноам присоединился к ней.

– Она задремала.

– Задремала? – удивилась Сиван.

– Да. Положила голову на подушку и вдруг захрапела.

– Тогда давайте поедем к ней домой. Я хочу, чтобы вы увидели как она живет.

– Я и так собирался там сегодня ночевать. Завтра я снова проведаю ее, а потом вернусь домой.

– Вы не сможете там ночевать. Я дам вам ключ от своей квартиры, но сначала давайте все осмотрим и поговорим.

Они встретились снова возле входа в дом. Мотоцикла Мая нигде не было видно, студия Лири была заперта. Ноам поднялся вслед за Сиван на первый этаж. Когда она отперла дверь, он переступил порог и тут же отпрянул. Вонь в квартире стояла невыносимая. Справившись с собой, он зашел внутрь и молча обошел квартиру.

Сиван ждала его посреди гостиной, сложив руки на груди.

– Я просто в шоке. Я не знал, что дела обстоят таким образом. Когда я был здесь в последний раз, все выглядело совсем по-другому.

– И когда же это было?

– Когда я привез ей пылесос.

– Вы же тогда не заходили внутрь, а оставили его у двери.

– Верно. Она не разрешила мне войти. Тогда, значит, год назад или что-то около того.