Тихая ложь

– Адам вместе со своей подружкой живет на съемной квартире в Нахлаот, а Саар живет в нашей квартире в Рехавии[35 - Нахлаот и Рехавия – названия районов Иерусалима.].

– У тебя с Лири есть квартира в Рехавии?

– Эту квартиру я получил в наследство от родителей моей матери, которые приехали в Израиль во время Второй мировой войны из Польши.

– Надо же, – удивилась Сиван, которая почему-то считала, что мать Мая, так же, как и его отец, родом из Египта.

– У бабушки с дедушкой был магазин часов и украшений на улице Бен-Йехуда. Дедушка происходил из гурских хасидов, но со временем отдалился от них. Он остался верующим, но с терпением относился ко всем людям. Сегодня таких людей уже не сыщешь. Они умерли когда мне было семь лет, но у меня остались о них самые теплые воспоминания.

– А почему они оставили квартиру тебе? Разве у твоей матери не было братьев или сестер?

– Нет, она была единственной дочерью, а я ее единственный сын, – усмехнулся Май. – В семьях с одним ребенком обычно собирается большое наследство.

– Как в Европе. Интересно, что твой дед был верующим, а бабушка – нет. Они не ссорились из-за этого? А как они приняли твоего отца?

– Прекрасно. Они познакомились с ним, когда он был студентом Иерусалимского университета. Он вырос в семье, где было принято почитать отца и мать, уважал свекра и свекровь, а когда было нужно мог пойти с дедушкой в синагогу. Моя мать, навещая их, обычно надевала длинную юбку или платье, но если она иногда приходила к ним в штанах, они относились к этому спокойно.

– Если твоя мать была единственной дочерью, почему твои родители решили жить в Ашдоде?

– До самой смерти бабушки и дедушки мы все жили в Иерусалиме, и только потом они переехали. Почему в Ашдод? Мой отец любит море и не может жить вдали от него. И в Греции, и в Египте они жили возле моря. Тель Авив ему не нравился, а в Ашдоде ему предложили хорошую работу. Тогда, пятьдесят лет назад, Ашдод его очаровал. Там было море, пляжи, рыбаки. А еще там было много новых репатриантов, детям которых нужен был образец для подражания. Все это его полностью устраивало. И потом, ведь моя мать тоже была учительницей, так что они, что называется, попали в точку. Как бы она ни уважала своих родителей, она не была верующей и не собиралась оставаться в Иерусалиме. Квартиру они оставили мне, а сейчас в ней живет Саар.

– А что с его подружкой-француженкой?

– Понятия не имею. В последнее время о ней ничего не слышно.

Вдруг у Сиван зазвонил телефон. На экране высветилось имя Михаль, и она решила ответить.

– Вы обещали встретиться со мной.

– Обещала? – Сиван порылась в памяти. – Не припоминаю. В любом случае я сейчас не могу. Я в Иерусалиме.

Гудочки. Сиван посмотрела на телефон:

– Бросила трубку.

– Кто?

– Михаль. Соседка с первого этажа.

Май скорчил гримасу.

– Михаль! От нее всего можно ожидать.

– Да уж, – согласилась Сиван. – Но она интеллигентная и очень чувствительная. Скажи, ты не хочешь зайти и выпить по рюмочке? Уже поздно…

– Ненадолго. Но с удовольствием.

Они прошли в бар, заказали два бокала розового шампанского и сели в одиночестве за столик на балконе, разглядывая раскинувшуюся перед ними панораму старого города.

Телефон лежал рядом с ней на столе и, когда звонок колокольчика известил ее о получении сообщения, Сиван потянулась к нему, чтобы выключить, но снова увидела на экране имя Михаль и снова не на шутку встревожилась, вспомнив тот единственный раз, когда она не ответила и, как оказалось, Михаль действительно нуждалась в ее помощи.

На этот раз сообщение было длиннее обычного.

Душа человеческая подобна бочке, а моя полна тяготами изоляции и одиночества. Мне нужно успокоиться, а то я все время в стрессе, и у меня нет сил ни на что, кроме себя самой. Надеюсь, вы поймете меня и не станете обижаться. Просто шлите мне время от времени привет, а больше мне ничего не надо.

– Грустно, – сказала Сиван Маю, выключив телефон. – Я не могу понять, как она живет одна. Она все время просит, чтобы я купила ей что-нибудь, устроила что-нибудь. Я пытаюсь объяснить ей, что есть вещи, которые я не в состоянии сделать. Даже если бы я могла, мне кажется неправильным увеличивать ее зависимость от меня. Такими вещами должен заниматься кто-то из ее родственников.

– Но ведь у нее есть брат.

– Я разговаривала с ним несколько раз.

– Ну и что же он?

– А ничего. Я пыталась донести до него, что она как-то справляется, но что дальше так продолжаться не может. Спросила его, почему она не живет в одном из учреждений для людей со специальными потребностями. Ведь то, что она просит от меня, это все элементарные вещи – чистота в доме, нормальная одежда, вкусная еда, какие-то развлечения.

– И что он ответил?

– У него на все есть ответ. Например, на Песах она попросила меня организовать ей доставку еды. Я удивилась тому, что ей нечего есть, позвонила брату, и он рассказал мне, что договорился с тремя ресторанами, которые три раза в неделю доставляют ей готовые блюда. В начале каждого месяца он переводит ей деньги, которых должно хватать на все ее потребности. Он живет в Верхней Галилее, и ему трудно приезжать к ней часто, особенно сейчас, во время эпидемии. Но он просил меня не беспокоиться, сказал, что при первой же возможности навестит ее, и только попросил меня подбадривать ее время от времени. Как же я могу поддерживать ее, если она посылает мне такие сообщения? Мне уже хочется заплакать.

– Не принимай все так близко к сердцу. Это не твоя проблема. Может все-таки выпьем пока я не ушел? – и Май поднял бокал.

Сиван подняла свой.

– За нас!

– За нас! – засмеялась Сиван.

Песня, доносящаяся из бара сменилась, и из динамиков полился голос Эдит Пиаф.

– Скоро увидимся, Си, – произнес Май, вставая. – Я позвоню тебе.

Он впервые назвал ее ласкательным именем, и Сиван снова почувствовала себя молоденькой девушкой. Да, все эти годы, потерянные в бесплодных иллюзиях насчет Яаля, она оставалась девушкой, как принцесса из «Спящей красавицы».

– Приходи когда захочешь. Мне всегда приятно видеть тебя.

– Только я не смогу успокоиться пока не разберусь со своим отцом.

– Конечно, Май.

Сиван проводила его к выходу. На этот раз он не обнял ее, прощаясь, а взял обе ее руки в свои, а потом, словно не зная что делать, встряхнул их, отпустил и ушел.

Вернувшись обратно в гостиницу, Сиван пошла в бар, чтобы заплатить за напитки, но оказалось, что Май каким-то образом уже обо всем позаботился. Розовое шампанское. Жизнь в розом цвете. С каждым разом ей все больше нравилось быть рядом с ним. С ним было легко говорить, он понимал, что она хотела сказать и реагировал в соответствии с ее ожиданиями. Сиван поднялась в номер, распахнула дверь и вышла на балкон. Было прохладно. На столе все еще стояла открытая Лайлой бутылка. Сиван налила себе бокал и села на балконе, глядя на стены старого города. Она решила, что не станет возвращаться к вопросу об отцовстве ни с Лайлой, ни с Яалем до тех пор, пока Лайла сама не обратится к ней и не потребует новых объяснений. Раньше или позже этот день неизбежно настанет. Лайла сейчас занята своими делами, но зерно уже посеяно и неизбежно идет своим путем к свету, к правде, к освобождению. В день, когда у Лайлы созреют вопросы, Сиван должна иметь на них ответы. Но надо сделать так, чтобы когда Лайла узнает о том, что ее мать ей лгала, ее жизнь все равно оставалась окрашенной в розовый цвет.

Поцелуй

Проснувшись в полночь, Сиван обнаружила, что лежит на диване, а рядом стоит пустая бутылка. Она включила телефон и увидела несколько сообщений от Лайлы:

Привет, мам