Балатонский гамбит

– Нет, не плачу, – ответила Наталья тихо. – Отплакала уже свое. Но никто другой не нужен. Его помню, хоть тресни. Никого больше не хочу. Как отрубило.

– Красивый был? – Прохорова спросила с придыханием.

– Да, только это не главное вовсе, – Наталья пожала плечами. – Я даже не знаю, что главное. Я его полюбила и все. И до сих пор люблю.

– Ох, счастливая ты, Наталья, – в голосе Нади промелькнула зависть. – Хоть и погиб, а такое было. Мне бы так.

– Так тебе, Надежда, точно не надо, – Наталья резко оборвала ее рассуждения. – Погиб, что хорошего? Чему завидовать? Спи лучше. Нам вставать рано. Тебе выспаться нужно, чтоб не зевать потом в окопе.

И, завернувшись в шинель, повернулась к ней спиной.

– Я не понимаю, что мы здесь завоевать хотим, это просто пустыня какая-то: солнце палит, ни травинки.

– Что мы здесь завоевать хотим, это не наше дело, Штефан, фюреру виднее. Я бы на твоем месте меньше рассуждал об этом.

– Очень ты, Людвиг умный, осторожный такой. Ты пушку проверил? Ее клинит все время.

– Да все клинит, жара. Мотор и тот вот-вот сдохнет.

– Фрейляйн, фрейляйн, воды не найдется? Куда это она?

– К мамаше, наверное, прятаться.

– Сейчас я посмотрю. Фрейляйн, воды…

Она в испуге бросилась в сени.

– Ты куда лезешь, куда лезешь, – тетка Анна больно схватила за руку, – в платье вырядилась. Я тебе сказала: салоп надень, чтоб до пят. Они же бешеные. Баб нету, только и ищут, какую бы дуру изловить. А ты высунулась.

– Фрейляйн…

– Нет тут никого! Никого!

– Фрейляйн, нам бы воды. Ничего не понимают, Людвиг. Ну и страна! Хоть на каком языке спрашивай, ответа не дождешься.

– Я понимаю, сейчас принесу, – она вдруг шагнула вперед. Прятаться, бояться надоело. Как чувствовала – плохого не будет.

– Куда? Куда? Вот оглашенная, – кричала тетка, схватила, стукнула по плечу.

– Пустите меня, Анна Михайловна. Я не боюсь.

– Обрюхатят, поздно бояться будет, – она вышла на крыльцо.

– Идемте, я наберу воды.

– Вы говорите по-немецки? – Штефан присвистнул. – Да мы сами наберем, только покажите, где.

– Идемте.

Она подвела его к колодцу.

– Почти пересох, – сказала, глядя в землю. – Если что за ночь набирается, потом мелеет быстро, испаряется все.

Взялась за колесо. Он подошел сзади, она напряглась, почти сжалась. Но он только осторожно отстранил ее.

– Я сам, фрейляйн, позвольте.

Зачерпнув воды, вытащил ведро, перелил в другое ведро, пустое, стоявшее рядом.

– Спасибо, фрейляйн.

Она растерянно пожала плечами, переступила с ноги на ногу, не зная, что делать: убежать не убежать. Потом подняла глаза. Он стоял перед ней – высокий, статный; воротник рубашки под кителем расстегнут. Мускулистая загорелая шея, плечи широкие, сильные; лицо черное от загара и гари, на нем светлые большие глаза смотрят внимательно, серьезно, совсем не зло; белокурые волосы растрепаны, присыпаны пылью и пеплом.

– Спасибо, фрейляйн.

– Наташка, Наташка, ты чего кричишь? – Прохорова трясла ее за плечо. – Приснилось, что ли, что?

Она вскинула голову.

– Что? Что случилось? Пора уже?

– Да ты так кричала, прямо навзрыд, – Прохорова села рядом. – Его вспомнила, что ли?

– Да нет, так простудилась малость, – Наталье больше о своих чувствах говорить не хотелось. – Теперь вот температура крутит, то поднимется, то вроде снова ничего.

– Так ты у Раи, санинструкторши нашей, какое-нибудь лекарство возьми, – тараторила Прохорова.

– Знаю я Раины лекарства, – Наталья поморщилась. – Тут одно лекарство: спирту хлебнул, и все прошло. Но это не по мне. Ладно, как-нибудь сама справлюсь. Сколько времени-то? Может, идти нужно? – она полезла за часами.

– Девчата, завтрак! – наверху послышался голос Харламыча. – Как там у вас, зайти можно?

– Заходи, заходи, – крикнула Наталья. – Встали мы уже.

– Вот и ладненько, – Харламыч спустился в землянку, в руках у него был повидавший виды медный чайник и котелок, закрытый крышкой.

– Чайку, девчата, – он все расставил на столе, – вот горяченькой картошечки с мясом. Ешьте, ешьте, золотые мои. Погодка сегодня славная, солнышко встает, подморозило. А вчера как крутило. Кстати, Наташка, – он вдруг усмехнулся, – а сегодня с утречка пораньше за тобой еще один фрукт из штаба Шумилова пожаловал, – сообщил он. – Позицию ему, видите ли, проверить надо, какие-то схемки чертит. Такой занозистый мужичок.

– Кто такой? – Наталья положила несколько кусочков мяса на хлеб, отпила чая из кружки.

– Коробов, кажись, фамилия, – Харламыч, нахмурился, вспоминая. – Ну, да, Коробов. Так они с капитаном нашим поцапались уже. Все время у него под ногами вертится.

– Коробов?! – Наталья чуть не поперхнулась. – Вот принесла нелегкая!

– Кто это? – Прохорова наложила себе целую миску картошки и уминала за обе щеки с аппетитом.

– Да хлыщ один штабной, – Наталья скривилась так, словно проглотила кислый лимон, причем целый. – То его на передовую арканом не затащишь, а то примчался – позицию ему покажите. Думает, пока затишье, так быстро обернется.

– За тобой небось прискакал донжуан-то, – Харламыч заговорщицки подмигнул Прохоровой. – Неймется ему все. Его вся дивизия знает, байки рассказывают.