Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Филипп сидел в своем кресле, опустив голову на согнутую в локте левую руку, которой он уже несколько минут согревал поверхность стола. Указательным пальцем левой руки он проводил по неглубокой царапине на столе, словно знакомился с ней. Она появилась два дня назад, а заметил ее он только сейчас. Раньше бы он переживал из-за этого, да так, что в мыслях его точно бы проскакивала фраза «новый стол». Он спокойно мог сделать это – заказать себе новый стол, – но он не хотел походить на тех ненасытных, капризных, неблагодарных, тщеславных звезд, с которыми ему сейчас приходилось общаться. Или не общаться – это уже смотря как ему порекомендуют менеджеры и продюсеры.

Помимо этих двух представителей руководства, в последнее время Филиппа стал особо раздражать имиджмейкер. Иногда он выполнял указания сверху и, пользуясь данной ему свободой действий, указывал на недостатки во внешнем образе Филиппа и Ко, лишь изредка хваля ту или иную деталь их гардероба. Но были случаи, когда он добавлял что-то от себя. Неважно, стремился ли он к совершенству образов или же просто кусал их время от времени, но фразы типа «забудь-ка ты про этот бабушкин чепчик» или «я тебе как-нибудь подкину нормальный свитер» выводили из себя даже таких терпеливых и кротких людей, как Симон и Саад. Случись такое в присутствии Филиппа, который мог стерпеть личную обиду, но не позволил бы задевать честь своих друзей, он бы вызвал того на разговор или попросту закатить скандал, но сейчас…

– Марк, мне скучно…

За прошедший месяц Филипп успел уже трижды обратиться к Марку Эго как к человеку, который был в состоянии дать трезвую оценку происходящему, не настраивая одну из сторон конфликта против другой и не втягиваясь в него лично. Необходимая поддержка была получена, но общее состояние от этого не улучшилось. Наоборот, все чаще и чаще Филипп жаловался на то, что ему было…

– …скучно. Мне скучно от того, что мне скучно, от того, что мне все так быстро успело наскучить… Но ведь все было не так, правда? Марк, ведь все было намного интереснее, живее, – слегка увеличив темп и ясность своей речи, заговорил Филипп, поднимая голову и разминая затекшую левую руку. – Еще, если я не ошибаюсь, месяц назад я мог бы выдать какую-нибудь мотивационную речь и поддержать любого из друзей. А сейчас… мне бы кто помог!

– А что ты можешь сделать-то? – нехотя заговорил его друг. – Вы подписали все бумаги, вы согласились на сотрудничество, вас впрягли в телегу и теперь вы выполняете то, что пообещали. Но взгляни на это с другой стороны: вы действительно смогли создать театр, о котором не просто заговорили, а закричали, и то, о чем вы решили заговорить с этой сцены, смогло тронуть сердца людей. Первое входило в ваши планы и было вашей мечтой, верно?

– Да, было…

– А второе?

– Это… то что…

– Да-да, тронуть сердца людей. Не было, согласись! Вы просто хотели играть, играть на сцене, играть друг с другом, как дети играют. И у вас получилось именно потому, что вы относились к происходившему, как к игре. Сейчас же вас вынуждают работать, зарабатывать деньги. Поэтому мы говорим детству «Прощай!» и смотрим на график работ. Что у нас сегодня, ага…

Марк Эго опустил руку, державшую воображаемый календарь и немного печально посмотрел на друга, который туманным взглядом глядел сквозь него в бесконечность.

«О чем он сейчас думает?» – только и успел помыслить Марк Эго, как Филипп обратился к нему.

– То есть ты хочешь сказать, что у нас сегодня нет мечты и от этого нам стало скучно?

– Во-первых, я не говорю за всех: может кого-то – или даже всех, кроме тебя – вполне устраивает тот темп и вектор работы, которую вы сейчас выполняете. Во-вторых, я не говорю, что у вас сегодня нет мечты: я сказал, что у вас была мечта тогда, в то время, которое сегодня кажется чем-то таким далеким и забытым. Но что правда, то правда: сегодня вы как коллектив не имеете такой свободы мечтать, которая была у вас раньше.

– Что же нам делать, Марк? Мы должны были не соглашаться на контракт? – приглушенно и немного нервно стал говорить Филипп. – Я понимал, что если бы мы отказались, о нас бы скорее всего просто забыли, нашли бы кого-нибудь посвежее, поновее, поинтереснее…

– Я сомневаюсь, что они смогли бы найти…

– Да-да, и Рихтер тоже указывала на нас, да, я знаю. Но они уже вытянули из ее слов все, что нужно. Посмотри на них: они – настоящие акулы. Они – и я правда не знаю как – сделали бы так, чтобы от нас отвернулись. Сегодня они делают так, что взгляды всех обращены на нас. Они даже могут озвучить нужную им критику, которая лишь подсобит им в их проектах. Пойми, нас просто купили. Мы для них стали удобной нишей. Ведь рынок настолько подвижен, что даже с нашей прогнившей экономикой можно делать деньги на том, что можно хорошо купить и продать. Пойми, я никогда не нуждался в деньгах. Ты ведь хорошо это знаешь. А эти ребята… Да, может не все из них достойны такой жертвы, но некоторые до сих пор продолжают делать все возможное, чтобы доказать всем и в первую очередь себе самим, что они чего-то стоят. И у них это получается! Ты посмотри как здорово они влились в этот сериал, будь он неладен! Получается, черт возьми! Не знаю, чья там заслуга в первую очередь – компании, режиссеров, продюсеров, их самих – неважно. Проект работает! И кто я такой, чтобы мешать им идти своим путем!

– Разве же ты будешь мешать, если…

– Мне ли не знать, буду я мешать или нет?! – полностью окрепшим железным голосом прервал его Филипп. – Мне ли не рассуждать о том, что ожидает того, кто сознательно лишает близких своего счастья?! Может быть, они – единственное, что хоть как-то оправдывает мою никчемную жизнь, и я буду им помогать! Они молоды, сильны, и они должны брать из жизни то, что она согласна им отдать, потому что после им нужно будет зубами вырывать у нее то, чем она уже не захочет делиться. К тому времени, когда у них сломаются все зубы и сдерутся все ногти, они должны иметь какие-то гарантии. Нет, конечно же я буду помогать им, просто мне… мне скучно, Марк!

– Ты никоим образом не помешаешь, если поделишься своим мнением о том или ином аспекте их работы, их игры… – вернулся было Марк Эго к своей мысли.

– Критиковать предлагаешь, да? – ехидно спросил Филипп.

– В хорошем смысле этого слова.

– Ну, я могу, конечно же сказать им все то, что я думаю, но, скорее всего, только на ушко, да уединившись где-нибудь на кухне.

– Почему ты так думаешь? – удивился Марк Эго, понимая, что сейчас откроется новая линия в разговоре о наболевшем.

– Потому что эта компания насколько занята нашей раскруткой, настолько и следит за тем, чтобы нас никто не критиковал. Ты случаем не заметил негативной критики в наш адрес, а? Может читал или слушал, как люди сожалеют о том, что было в «Кинопусе» и чего уже нет? Нет, не замечал?

– Н-нет, не замечал…

– А знаешь почему? Да потому что этой критики нет. Ее нет! Все, что бы мы не делали, получается на все сто. Мы идеальны и безупречны!

Филипп глубоко вздохнул, потер глаза ладонями, прочесал пальцами волосы и сцепил пальцы в замок на затылке.

– Ты лучше всех нас знаешь, насколько важна обратная связь. Критика от человека, который разбирается в деле, очень нужна, а о нас никто не говорит ничего, кроме похвалы. Но так же не бывает!

– Вот ты сам сказал: «от человека, который разбирается в деле». А может быть у нас в обществе не осталось тех, кто разбирается в этом деле? Не может быть такого, нет?

Марк Эго, нащупав хилую соломинку, за которую можно было бы ухватиться и повиснуть хотя бы ненадолго, пытался аргументировать свою точку зрения. Не то, чтобы она сама по себе была важна для него – он боялся позволить другу сорваться, ведь тот сейчас также висел над пропастью, ухватившись за свою соломинку.

– Сама Маргарита Рихтер высказалась о вас. Еще тот другой… не помню имени, ты мне о нем рассказывал…

– Да, я тоже не помню сейчас…

– Вот, и он заметил, и дал вам такую оценку, которой ты всегда можешь гордиться. Причем он сделал это так…

– Артур Новак.

– Что? А, точно – Артур Новак. Вот, этого тебе мало? Я понимаю, что до перехода под крыло компании и после – два разных этапа, – не дав открывшему было рот Филиппу ответить, продолжил свое наступление Марк Эго. – Сейчас тебе просто хочется, чтобы о тебе говорили. Да, ты хочешь услышать критику, конструктивную критику, но в первую очередь тебе ведь хочется просто внимания. Если бы ты знал, что у вас все действительно хорошо, и вы… – честное слово, я искренне говорю сейчас, Филипп! – и вы действительно заслужили эту похвалу своим трудом, своей работой, своими бессонными ночами, разве бы ты стал отвергать эту сердечную похвалу? Ну разве бы ты ее не принял как справедливую оценку? Заниматься своим любимым делом и получать за это достойное вознаграждение – разве это не счастье?

– Счастье мимолетно. Счастье ты ощущаешь в мгновении. Даже когда ты осознаешь это мгновение, оно уже пролетело. Это как свет звезды, который доходит до нас в то время, когда самой звезды уже нет и в помине. Это как когда кто-то машет тебе рукой, а ты замечаешь его лишь когда рука уже начала опускаться. Ты не можешь пребывать счастливым длительное время. Его надо успеть предвидеть, и если это получается – насладиться тем самым мгновением. Редкая фотография может запечатлеть такой кадр, а ведь он есть. Они есть, эти кадры. Представь, что будет, если собрать большое множество таких вот фотографий счастливых людей и вклеить в один большой альбом… Ну, представил?

Марк Эго не сразу почувствовал, что Филипп обращался к нему с вопросом. Настала его очередь уставиться в бесконечность, но вопрос друга вернул его в реальность.

– Прости, что представить?

– Что получится, если собрать огромное множество фотографий счастливых людей и вклеить в один большой альбом?

– Альбом, который будет всегда хотеться смотреть.

– Да.

– Постоянно смотреть. Бесконечно… – Марк Эго даже немного испугался своего открытия.

– Да, Марк, да! Это – прекрасная модель бесконечности! Из таких вот мгновений и собирается вечность, правда она почему-то очень скоро своей статикой, своим положительным постоянством начинает напоминать смерть. Счастье же всегда происходит здесь и всегда – сейчас. Его нельзя измерить, взвесить, оценить, объяснить. Кто-то счастлив от простого созерцания рождения бабочки, или же от понимания своей ничтожности, когда смотрит на фотографию какой-нибудь космической туманности, а кто-то всю жизнь будет считать себя несчастным, продолжая скупать дома, земли, строя или разрушая города. Большинство же просто не могут понять, что для них в этой жизни действительно ценно. Для таких главное быть рядом с теми, кто велик, знаменит, при деньгах, кто обладает чем-то уникальным. Такие не только плохого не замечают, но и хорошее не могут выделить, и вот о них я думаю, когда сетую на отсутствие критики. Настоящих профессионалов может и не быть, но сами-то люди почему не хотят думать? Риторический вопрос, конечно же, но мозги у большинства давно уже скисли.

Филипп постепенно стал спускаться с облаков, в которые вознесся, говоря о своем понимании счастья. Сейчас он говорил об иных свойствах человеческой души.

– Нас либо чрезмерно хвалят, либо о нас не говорят вообще. Как о мертвых, хотя полностью это известное высказывание звучит так: «О мертвых либо говорят хорошо, либо не говорят ничего, кроме правды». Правда же в том, что в нашу раскрутку вмешалась компания, поэтому и не слышно никакой критики. Мне на глаза не попадаются даже эти двусмысленные статейки с религиозными колкостями. О каком прогрессе может идти речь, если не будет критики? Артисты пусть принимают ее или не принимают – это их дело, но быть-то она должна!

– Не думаю, что ты мог об этом не знать, – решил высказать свою точку зрения по этому вопросу Марк Эго, – но в театральной среде не принято открыто критиковать.

– Так меня и закрыто ведь не критикуют! – возразил Филипп. Потом разве я говорю о критике именно в театральной среде? Меня интересует мнение людей… – Филипп вдруг запнулся.

– Серьезно? – Марк Эго ухватился за вторую соломинку. – Тебя интересует мнение тех, кто никогда не сможет понять, что такое счастье? Мнение именитых критиков ты уже слышал. Мнение друзей также не является для тебя секретом. Ты знаешь мотивы своих продюсеров, и ты видишь, как реагирует на твою работу зритель. Чего тебе еще надо?

Филипп задумался. Почувствовав, что эта беседа его утомила, он понизил голос и неторопливо выговорил ответ, который можно было и не озвучивать.