Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– Ага. Прожекторы в четырнадцать сорок шесть, а светильники через полтора часа после них – в четыре… в шестнадцать двадцать.

– Значит, в субботу…

Взгляд Филиппа устремился сквозь противоположную сцену куда-то в бесконечность. Его самого словно какой-то невидимой силой унесло туда, оставив в этой скромной, но уютной кухоньке лишь его тело, облаченное во все еще мокрую от дождя сорочку, неподвижно сидящее на стуле и обнимающее левой рукой его спинку.

Братья притихли, наблюдая за ним и то и дело проверяя что-то на экране. Не выходя из прострации, Филипп, словно ленясь сделать это сам, спросил:

– Сколько ставок сделано на каждый из лотов и каковы их текущие цены?

Цены они помнили, а вот сколько ставок уже сделано им нужно было проверить – такие нюансы их ранее не интересовали.

– Две ставки на прожекторы, цена – двадцать долларов. Ноль – на светильники. Начальная ставка – сотня.

– Сколько «смотрящих»? – начал было задавать очередной вопрос Филипп, но вдруг вернулся из астрала. – Ах, в принципе это и неважно. Что ж, через три дня будем биться. Не против, если битва будет происходить здесь? Я, конечно, могу попробовать и дома, но…

Еще немного, и Филипп уже начал бы бесстыдно рекламировать свои способности, но к счастью Макс поторопился его заверить в том, что они будут только рады, если поспособствуют общему делу.

– Отлично! Связь высокоскоростная и надежная?

– Вполне.

– Хорошо. Все равно резервно продублируем на телефоне… Лэптоп не виснет? Работает стабильно?

– Мы не жалуемся.

– А чай будет? – окончательно спустившись на землю, намекнул Филипп на обязательное условие, при котором он примет участие в битве века. – С этими печеньками, – подмигнув, дабы подтвердить дружелюбность своего шуточного тона, уточнил он.

– Ни фига! – единогласно поддержали ее оба лысых соратника. – Чай у нас сейчас на повестке дня. Пьем… Ааай! – вдруг вскочил с места Макс и побежал в комнату.

– Аааа! – вторил ему Минни, унося с собой печенье и вафли в шоколаде. – Чуть не забыли! Футбол же сейчас! Пошли! Пьем, едим и смотрим футбол!

– Я не смотрю телевизор… – начал было перечить Филипп, но резко вырвавшийся из динамиков телевизора шум стадиона в какой-то далекой-предалекой стране, на котором тысячи людей самозабвенно подбадривали какого-то волосатого парня, бегущего, невзирая на боль в кровоточащем колене, напролом через ряды защитников и ведущего небольшой белый мяч к заветной цели, заставил его сбавить спесь, взять свою чашку и проследовать за старыми друзьями, дабы продолжить наслаждаться вкусным рассыпчатым печеньем и запивать его душистым чаем.

Глава 5. Необычная и очень даже интересная

– «Кому себя подарить, когда приходит желание? Если оно не удовлетворяется, то наступает беспокойство, его сменяет тоска, затем приходит злость, а потом – опустошение. Пустота заполняется музыкой, и вот уже тебе самой хочется творить. Много и постоянно. Но и это желание не удовлетворяется, и сменяется оно желанием напиться и забыться. Вдруг появляется кто-то, затмевающий своим образом проблемы, по большей части не осознавая этого. Снова хочется отдавать тепло и любовь, но ты обламываешься, когда понимаешь, что таких как ты – сотни тысяч вокруг, и что ты так мала и незаметна. Ты опять опустошена, хочешь вернуться к музыке, которая заполнит вновь образовавшуюся внутри тебя пустоту. И ты снова начинаешь хотеть творить, создавать, любить, отдавать. Но тут ты задаешь себе вопрос: «Кому себя подарить когда приходит желание?» …».

Повисшую в воздухе тишину нарушал лишь голос Ленни, который сам себе давал указания, когда заносил в блокнот результат очередного измерения в помещении. Первый день работы он решил провести без помощника, так что особого шума он, как и ожидалось, не создавал.

– Это… вот это и есть та, ради которой наш герой совершит необдуманный поступок? – с нескрываемым удивлением спросил Филипп у Агнессы после прочтения написанного ею монолога Подруги.

– Не именно ради нее, а ради таких, как она. Наш герой, каким бы он ни был практичным и прагматичным – романтик до мозга костей. И не пытайтесь меня в этом разубедить. Именно его социальное положение, которое мы определили в прошлый раз, дает мне основание предположить о том, что ему, имеющему все, должно чего-то не хватать. Вот я и представила себе кого-то, кто мог бы явиться ему в образе некоего ускользающего идеала, музы, сирены, загадки в силу своей непостоянности. Нашего Сына всегда будет интересовать то, что не покупается за деньги – способность творить, а в сочетании с женщиной, которая то ищет, то находит, то печалится, и все время заставляет думать о себе и переживать это будет тем самым необъяснимым источником чар, воздействию которых его разум, даже если и сможет противостоять, всегда найдет причину, чтобы подчиниться.

«Найдет причину, чтобы подчиниться… Хм, откуда в этой смуглой девушке лет двадцати столько знаний о природе человеческих отношений?» – удивлялся про себя Филипп, вспоминая свою первую встречу с ней каких-то четыре месяца назад. Дав немного времени коллегам на то, чтобы обменяться мыслями по поводу услышанного и сделать предложения и уточнения по ее образу, он продолжил.

– Как, по-вашему, мог проходить между ними разговор, во время которого Сын… кстати, давайте его как-нибудь назовем, а? Что мы все Сын, да Сын – имя нужно. Версии?

Все задумались, и вскоре начали выдавать разные варианты, в каждом из которых Филипп мгновенно находил то, что заставляло его сомневаться. Ему не нравилось, если имя было довольно распространенным, он не хотел использовать европейские имена, а также настоящие имена актеров, ему не нравились как слишком простые варианты, так и чересчур вычурные. Версии он отвергал подряд и не задумываясь, словно слушая подсказки какого-то внутреннего суфлера, и так продолжалось с пару минут, пока вдруг Саад не произнес свою очередную версию.

– Омид.

Словно что-то сдержало на пару мгновений готовое быть озвученным очередное отрицание Филиппа, потом еще на несколько секунд, и еще, а потом он спросил:

– И что оно означает?

– На персидском Омид означает «надежда».

Внутренний суфлер не ошибся. Филипп вдруг независимо от себя сделал глубокий вдох, а выдох облегчения не скрывал переполнявшую его радость.

– Как здорово! Это то, что я и хотел, только не понимал этого. Никто не против? – немного волнуясь, уточнил он. После всеобщего одобрения последовало новое испытание.

– А как зовут подругу? – спросил он, обращаясь к Агнессе. – Я хочу, чтобы ты сама дала ей имя, ведь если ты так ее прочувствовала, то, я полагаю, ты знаешь, как ее зовут.

– Да, – спокойно сказала Агнесса. – Ее зовут Жасмин. – Она смотрела Филиппу прямо в глаза, словно мысленно защищала свою героиню от любого возможного опротестования им данного ею имени. Филипп же не имел ничего против него.

– Я очень даже «за». Не знаю, есть ли у него какое-то особое значение, но, думаю, это не так важно.

Он кивнул головой и, не услышав каких-либо возражений, вернулся к основному вопросу.

– Итак, как мог проходить разговор между Омидом и Жасмин, в процессе которого…

Филипп намеренно сделал паузу, приглашая актеров вступить в пустое пространство и начать играть в эту интересную, но довольно серьезную игру. Вдруг он кудахтнул, словно петух, и подошел к лежащему на сцене телефону.

– Я понял, что в связи с особенностью нашего процесса постановки спектакля, неплохо было бы записывать всю репетицию, в особенности те ее части, где мы проигрываем придумываемые нами сцены. Вчера вечером я попробовал выложить на бумагу все, что мы делали здесь на первой репетиции, чтобы иметь некое подобие расписанной пьесы. И вы знаете, сколько времени я провел за этим занятием? Пять часов! Я пытался воспроизвести нашу беседу, но каждый раз, записав страницу-другую, я вспоминал какие-то нюансы, какие-то важные мелочи, которые тут же добавлял в текст, а что-то из них я, скорее всего, так и не вспомнил. Приходилось переписывать, перекраивать, отдыхать, пить кофе, бороться со сном… Короче, я включаю диктофон в режим записи, так что каждое слово, сказанное вами, может быть использовано против вас! – с деланым пафосом заявил Филипп. – Если, конечно, вы не против.

– А что, – сказал Артур, – интересно даже будет потом переслушать наши обсуждения.

– Не думаю, – возразил Симон. – Будущее покажет, но мне кажется, что то, что происходит здесь и сейчас, имеет важность лишь для нас, присутствующих здесь, в этом месте и в это время. Смени что-либо из этих трех составных частей происходящей реальности, и она потеряет свой смысл. Никто сейчас не может создать то, что будем создавать мы, нигде в целом мире мы не будем создавать то, что создадим сейчас, и никогда в будущем мы не будем создавать то, чего пока еще нет, чему не пришло время, а когда придет, то сразу и пройдет. А вот Филиппу для его цели этот материал будет нужен лишь пока будет создаваться сама пьеса.

– Ух ты! Отличное начало для серии наших записей! Интересно говоришь, и я с тобой, скорее, соглашусь. У самого осталось немало архивных записей – как на бумаге, так и на аудио- и видеопленках – которые… – Филипп на несколько мгновений задумался. – Да, к которым я практически никогда и не обращался. Сижу на них, обладаю прошлым, да ничего из этого и не выходит.

Как обычно бывает, облачко задумчивости легло на всех присутствующих. Даже голос Ленни куда-то подевался, хотя он был поглощен какими-то манипуляциями с калькулятором.

– Ну ладно, – хлопнув в ладоши, несколько нервно вернул Филипп свою аудиторию в реальность, – приступим! Запись идет, мы о ней забываем и переходим к отношениям между Жасмин и Омидом.

– Я встретила Омида в один из моих светлых периодов. У меня все хорошо, все получается, я излучаю тепло и создаю впечатление человека, общаясь с которым ты будешь спокоен, счастлив, что ли…

– А у меня как раз тот период, когда я думаю об этом предложении…

– Нет. У тебя тоже дела идут хорошо. Нет нужды в каком-то коренном изменении ситуации. У тебя становится успешным любое начинание, все, чем ты начинаешь заниматься, дает скорые и убедительные плоды. Твои удачи притягивают к тебе таких же удачливых людей, и в твоей компании в одном из городских баров, например, в баре «Off», в один прекрасный вечер появляюсь я…

– …молодая, красивая, независимая девушка, о которой мне рассказывают мои знакомые. – Саад принял правила игры, установленные Агнессой. – Меня особо заинтересовало то, что она при всем прочем пишет музыку, поет песни. Шумная компания за большим столом, алкоголь, табачный дым, музыка, но ничто не может помешать нам обмениваться взглядами и дарить друг другу улыбки.

– Мы присматриваемся друг к другу. То ли от количества принятого алкоголя, то ли от громкой музыки, притупившей наш слух, то ли еще от чего…

– В «Off»-е музыка не оглушает. Там все сбалансировано, – заметил Аарон, улыбнувшись.

– Тогда либо алкоголь, либо что-то еще, – приняла протест Агнесса, – отводит всю эту суету на задний план и гасит ее в табачном дыму.