Звери Стикса. Часть 1. Контрольная служба «Смерть»

Точечками на карте явственно обозначился путь от верхней границы с Мистерией – Ганолвата – в глубь серой зоны к Дродорфу. Между городами было около полсотни миль и все перечисленные места были расположены почти на одной линии.

– Черт возьми, судя по карте, эта тварь шла за мной по пятам, полностью повторяя маршрут и набирая армию дохлых извращенцев, – она взяла стопку с медотчетами и стала их пролистывать. Но, видимо, искомой информации не нашла и разочарованно бросила папки на стол. Затем развернула небольшую карту города, испещренную указаниями основных достопримечательностей, приложенную к зональной.

– Что ты ищешь? – спросил пес, начиная чувствовать, что выпал из сферы ее внимания.

– Адрес Анубисов.

– Хочешь наведаться?

Кошка кивнула.

– Тут везде описано какое-то повреждение сосудов мозга, а в каких областях оно возникло не сказано. И вообще мне нужно самой вскрыть тела и посмотреть все. Потому что так я решительно ничего не понимаю. Вот – улица Памяти, дом 3.

– Я знаю, где это. На севере города, рядом с крепостной стеной, где старинное кладбище. Далековато отсюда, – и, выдержав паузу, осторожно добавил, – Могу отвезти.

Он прихлебывал дрянной чай из крошечной пластиковой чашки и наблюдал за работой кошки с высокой кафедры. В старинном готическом здании находился анатомический театр местного медицинского университета и по совместительству городская база КС. Большой круглый зал для наблюдения за учебными вскрытиями был темным и пустым, старые деревянные трибуны, покрытые серой облупившейся глянцевой краской, уходили вверх круговыми рядами. Кошка проводила вскрытие за вскрытием. Точно, уверенно, быстро, без тени брезгливости она копалась в посеревших обезображенных телах. Он должен был признаться, что любуется этой работой.

Покинутые подобием жизни тела зомби быстро приходили в состояние, соответствующе истинному сроку смерти. Девушка стояла спиной к псу и не обращала на него никакого внимания. Изредка что-то нашептывала в диктофон, отодвигая с лица стерильную маску. Рядом на жестяном столике стоял ее биобук с прицепленным непонятным сооружением, полным трубочек, колбочек, каких-то микропроцессоров и тихонько жужжал.

Наконец, пришел черед главаря. Двое парней с головами волков прикатили тележку с телом и осторожно переложили обе половины на жестяной стол. В глазах человека, мертво уставленных в стеклянный купол анатомического театра, застыло мгновение невероятного удивления. И одновременно с тем выражение лица остановилось в той точке счастья, когда человек осознает свой выигрыш в лотерею.

На этот раз Кира, прежде всего, достала из своей сумки какой-то прибор, похожий на электробритву и подключила его к ноутбуку длинным гибким кабелем. Машинка зажурчала, в небольшую стеклянную емкость на изголовье этой «бритвы», пузырясь, закачивалась темно–изумрудная жидкость. Этим приборчиком она стала водить по всему трупу и наблюдать за показаниями на мониторе, словно делала трупу УЗИ. Фауст перешел на другое место, чтобы видеть экран и с любопытством заглянул кошке через плечо. По монитору расплывались разноцветные пятна преимущественно тусклых темных оттенков. Возможно для кошки это о чем-то и говорило, но пес в этой мазне не понял ничего и разочарованно вышел в коридор. Он вернулся и принес еще чаю себе и стаканчик какао для Киры. Кошка к этому моменту увлеченно рылась во вскрытом черепе.

– Как успехи? – он перегнулся через стол, протягивая кошке лакомство. Она подняла взгляд, посмотрела на пса, на какао и отрицательно покачала головой, устало снимая маску и перчатки.

– Нет, спасибо. Успехи средние, – Кира обернулась обратно к телу. – У всех предыдущих сосудистые спазмы в области лобной коры, что приводило в основном к потере контроля за поведением, импульсивности и стимуляции воображения. И еще следы сильного воспаления в области, отвечающей за половое возбуждение. Тоже у всех. В последние дни а то и недели своего существования они жаждали, как морячки после годового плавания. А у этого вообще хрень какая-то.

Фауст оставил невостребованное какао на парте, спустился на кафедру и заглянул в черепную коробку мертвеца. Серый сморщенный орган, когда-то позволявший мыслить и принимать решения, сейчас выглядел словно резиновая игрушка из магазинчика ужасов. Притом бракованная, потому что вся передняя верхняя часть была усохшей, синеватой и киселеобразной.

– Это еще не все, – кошка взяла скальпель и приподняла склизкую кожицу. Под ней оказалась не испещренная бороздами похожая на маринованный орех плоть, а что-то черное, трухлявое, как будто выеденная короедом древесина. Пес присвистнул.

– Ничего себе. Как будто выжжен. На экспертизу пошлем?

Кошка пожала плечами.

– Зачем, там скажут что это некроз. Это действительно некроз, просто какой-то… специфический.

– Если я правильно помню уроки анатомии, то думать, говорить и целенаправленно действовать существо с такими мозгами не может.

Кошка со значением приподняла бровь.

– Верно. А если судить по моему снимку, – она ткнула коготком в картинку на биобуке. Там на сероватом округлом контуре головы виднелось обширное темно–чернильное с красными прожилками пятно, расползшееся куда дальше, чем только на лобную область. – то он и передвигаться не мог, и видеть и чувствовать. Незатронутым тут остался только продолговатый мозг и еще кое–что для поддержания жизнеобеспечения. По идее такое тело должно бы лежать в глубокой безвозвратной коме.

– То есть это болезнь! – осенило Фауста. – Заразная болезнь мозга, которая уничтожает разум и ведет человека каким-то одним желанием – в данном случае похотью.

– Болезни обычно не поражают мертвых, Фауст. Он был один живой. Но пораженный, остальные-то все передохли на ранних этапах «заболевания», если принять твою гипотезу, а потом поднялись и отправились вожделеть дальше, – она наградила его скептичным взглядом, накрыла тело простыней, выключила биобук и вышла из зала.

«Что-то она меня сегодня футболит не по-детски, прям обидно. Стараюсь, стараюсь…» – подумал пес.

В подтверждение его мыслей, вымыв руки в коридоре, Кира направилась к автомату с напитками и налила себе какао.

Фауст сжал зубы. где-то под ложечкой образовался вакуумный пузырек и неприятно хлюпнул, остро выстрелив под сердечную мышцу.

«Ну ладно, сделаю вид, что не заметил». Пес последовал за девушкой в коридор.

– Ну, хорошо, я, недостойный, свою мысль высказал. Каковы же ваши предположения, наш уважаемый гениальный ученый?

Кошка облокотилась спиной о стену и припала к дымящейся чашке.

– Я не знаю, Судья, устало проговорила она. – Что меня особенно беспокоит – это даже не этот, как его, половинчатый. А остальные. Предположим, что некий извращенец подсматривает в окно за переодевающейся в своем номере женщиной, то бишь за мной, и в момент наивысшего возбуждения погибает от кровоизлияния в мозг. Недоведенное до конца желание столь велико, что извращенец встает после смерти и, ведомый последними впечатлениями своей жизни, чешет через весь континент за музой своего вожделения, пока не настигает ее здесь, в городе дождей и блюза. Да, такое теоретически вполне могло случиться. Но их таких 12!

Пес тоже оперся об автомат и внимательно слушал, разглядывая тощую чаинку в своем стакане.

– Совпадение?…

– Нет, – он покачал головой. – Определенно нет, ты права. Ты сказала там что-то про сосудистые повреждения и импульсивность – я правильно понял, что при таких спазмах в мозгах, зомби не мог бы долго удерживать в уме цель?

– Ну, в общем да.

– То есть они должны были бы выплеснуть свое желание на первой женщине, какую увидели по пути, как обычно и бывает при классическом зомбизме. Они бы не смогли проделать такой путь, потому что не в состоянии удерживать одну и ту же цель в голове. Сами. Я имею ввиду… я думаю, что этот главный их контролировал.

Она нахмурила тонкие бровки и следила за его рассуждением, всматривалась в него, слегка наклонив голову.

– Телекинез?

Он пожал плечами.

– Почему нет. Остается непонятным только его собственный мотив. Что показал твой приборчик? Я ведь правильно понял, что это прототип полевого энергометра?

Она рассеянно кивнула.

– Ненависть. Следы жгучей ненависти.

– Ты уверена? Не похоти?

– Уверена. Сиреневое с красными жилками – это ненависть. Похоть красная с черными очагами. Остаточные следы есть, но давнишние. Словно бы сначала он хотел полового удовлетворения, а потом это желание переросло в жажду убийства. Только его-то мозги тоже выжжены, он и сам не мог бы удерживать в уме эту одну цель. Так что и к гипнозу или телекинезу и вообще к умственной деятельности он был не способен, причем судя по состоянию тела уже в Ганолвате.

Фауст помолчал, а потом осторожно предложил.

– Тогда, может быть, их контролировало то, что выжгло его мозги и в нем поселилось?

Она пристально смотрела на него. Ее тонкие брови, похожие на крылья чайки непроизвольно сложились домиком, в глазах мелькали недоверчивые блики, вторя мельчайшим движениям глаза, изучающего лицо пса, прыгающего с одной его черты на другую. Фауст вдруг подумал, что впервые они говорят так долго, так близко и так открыто. Он увлекся этим разговором, пытаясь ухватиться за ускользающую разгадку, и совсем позабыл про все свои маски и роли. Ее взгляд разворачивал его, как новогодний подарок.

– А ты ведь не такой идиот, каким пытаешься казаться. Зачем ты все это время вел себя как кретин?

Фауст быстро нацепил на лицо дурашливое выражение оскобленной невинности.

– Ну вот и слава пришла. А кто-то говорил, что я, цитирую: тупой накаченный самодовольный ублюдок. Берешь свои слова назад?