Звери Стикса. Часть 1. Контрольная служба «Смерть»

Наконец-то кошка улыбнулась, впервые за сегодня. Пес с облегчением выдохнул и еле сдержал самодовольную улыбочку.

– Нет уж! Репутацию нужно заработать!

В этот момент к ним подошла высока псовая дама черной масти с шакальей головой и гибкой шеей в невероятно красивом ритуальном костюме, словно вылитом из золота.

– Если господа агенты закончили свои поиски, я бы попросила их покинуть Дом Смерти. Мертвым нужен покой перед погребением.

Она грациозно указала им на часы, стрелки которых подбирались уже к шести. Подразделение Анубисов стояло особнячком в КС и включало в себя большой идеологический корпус. Это была одна из веток связи с общественностью. Люди получали удовлетворение от той торжественной ритуальности и красивого оформления храмов и могил, которые предоставляли псоглавые адепты КС–СМЕРТИ и проникались благоговением и доверием к системе.

– Мы закрываем врата в семь, – добавила она томным голосом и, слегка поклонившись, удалилась, шурша длинными узкими юбками.

По пути в гостиницу они непрерывно шутливо препирались, стряхивая напряжение этого дня. А на ресепшн их ждал сюрприз.

– Для Вас почта, госпожа. И для Вас, мсье тоже.

Молоденькая кудрявая девчушка за стойкой побледнела, когда эти приятные с виду, улыбающиеся люди вскрыли голубенькие в цветочек почтовые конверты и из них показались бежевые бланки КС.

– Оу. Меня Волфтейн вызывает.

Пес кивнул. И стал разворачивать второе послание.

– Меня тоже. Предлагаю не кривляться и поехать вместе. Ты ведь здесь закончила все?

– Да. Думаю, достаточно.

– Вот и здорово. Тогда завтра с утреца выкатываемся, если поторопимся, на месте будем к вечеру.

Она уже развернулась и стала подниматься к себе по крохотной узкой лестнице, укрытой толстым ковром, когда он ее окликнул. На лице у пса было озабоченное выражение.

– Что ты делаешь сегодня вечером?

Глаза у кошки аж полезли наружу от такого натиска.

– ЧТО? Эй, притормози, песья морда.

Фауст, видимо, и сам понял свою оговорку и даже, как ей показалось слегка залился краской.

– Кхм. Нет. Я не так сказал, извини. Эээ… – он тщательно обдумывал и подбирал каждое слово. – Если у тебя нет на сегодня никаких важных планов, я бы попросил тебя не выходить на улицу и оставаться в номере, – он помахал в воздухе листком с чьим-то личным делом, утыканным печатями. – Мой вечер еще не закончен, из местного отделения наряд пришел, так что придется отлучиться. А оставлять тебя без присмотра после вчерашних гуляний тоже не хочется.

– Ааа.. – она выглянула в мелкое круглое окошко на улицу. Темнеющее небо снова сочилось моросящим дождем. Кошка сморщила нос. – Нет. У меня нет планов на вечер, я посижу в номере, так уж и быть.

Проводив кошку взглядом, пес еще раз пробежался по строкам заказа. А затем обратился к еле живой от страха девчушке за стойкой.

– Не знаю, какие планы у Вас, милая, но на вашем месте я бы держал язычок за зубами. И еще, пожалуй, порекомендовал бы вам не посещать сегодняшнюю мессу. Всего хорошего.

Он вежливо поклонился и вышел в опускающиеся на город сумерки.

*      *      *

На улице шел дождь. Точнее сказать – снова шел дождь. А еще точнее – как обычно шел дождь. Кончита стояла у высокого во всю стену ажурного окна своего кабинета. Сквозь серые струи она видела часть своего отражения в стекле. Уголки ее красивого, правильной формы рта были опущены, от них к подбородку уже протоптали себе дорожки морщинки. Против этих ничто не помогает. Она выровняла выражение лица и постаралась рассмотреть себя более цельно. Красивая. Невероятно красивая женщина. С той зрелой сочной правильной красотой, какую умели ценить в кинематографе 50–х годов. Осиная талия, ровные ноги, широкие бедра и полная, не испорченная родами грудь. Строгая монашеская роба странным образом лишь подчеркивала ее аппетитные очертания, а не скрывала их.

Сегодня она снова осталась в соборе, как и во многие другие одинокие дождливые ночи. Она закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на ощущении своей наготы под длинным черным одеянием. На чувстве боли, которую причиняла волокнистая веревка, перетягивавшая до красноты ее талию. На той запретной, но приятной порочности, которую придавало отсутствие белья под просторной черной юбкой. Она нежно дотронулась до своей груди и погладила, пока твердый сосок не отозвался и не уперся упругой горошиной в шерстяное одеяние. Рука ее спустилась ниже и нащупала серебряную клипсу, сжимавшую ее половые губы. Легкое касание тут же отозвалось острой болью. Дыхание ее стало более глубоким и жарким. Она предвкушала то удовольствие, которое ожидало ее сегодня ночью, удовольствие, которое она могла получить только в одиночестве. Она открыла глаза и снова посмотрела в свое отражение. На этот раз на ее губах играла улыбка. Она перевела взгляд на город, простиравшийся у ее ног, преклонивший колени перед ее властью.

«Все вы, маленькие паршивцы, не заслуживаете ничего иного, кроме этого вечного дождя».

В ее памяти мелькнули картины, словно вспышки. Такая же ночь. Такой же дождь. Яма. И на дне ямы, в грязи, связанный красивыми тугими уздами мальчишка. Его нежное еще не до конца оформленное голое тело дрожит от холода и страха. Ангельское лицо… только воспоминания о нем, потому что теперь это один сплошной, раздувшийся синяк и две слезящиеся щели глаз.

Наконец-то в глубине живота зародилось хоть какое-то тепло. Только так. Может быть это и не очень хорошо, но она могла получить это только так. И это было самым требовательным наркотиком. Она откинула голову и снова нажала на клипсу в промежности. Настойчиво вызывая в памяти образы тонущего в затопленной грязной яме подростка, и только ее рука удерживает негодного мальчишку за кудрявый чуп, позволяя насладиться несколькими последними вздохами…

По залу с гулким эхом разнеся удивленный присвист. Ледяной ужас окатил Кончиту с головы до ног, быстро перекрыв с таким трудом вызванное возбуждение. Она охнула, шарахнулась в сторону и прижалась к тяжелой бархатной шторе, богато украшенной золотистыми кистями.

На ее любимом дубовом столе сидел, опершись на одно колено, молодой мужчина и рассматривал оставленные там фотографии. Он был бистом, довольно гармоничной помесью человека и не то собаки, не то дракона.

«Я все закрыла. Я точно все закрыла».

Волна ужаса быстро сменилась гневом.

– Кто вы такой!? Как вы сюда вошли! Это Божье место, вам нельзя тут находиться! – грозно выкрикивала она автоматически складывавшиеся фразы.

Но парень как будто не слышал ее. Он расслабленно покачивал второй, свободно свивавшей когтистой лапой и продолжал перелистывать фотографии, на которых, как запоздало вспомнила настоятельница, был запечатлен тот же самый мальчишка, о котором она думала только что и примерно в той же ситуации.

Фауст осуждающе покачал головой, дойдя до фото, где яма была наполнена почти до краев, и поднял на женщину свой черный непроницаемый взгляд.

– За что ты так ненавидишь мужчин, Кончита?

– Что!? Вы в своем уме? Я настоятельница главного кафедрального собора!– она стала тихонечко, бочком продвигаться в сторону, бросая взгляды на выход.

Пес наблюдал за ее передвижениями спокойно и все также расслабленно.

– Что это за мальчик на фотографии? Это же сын господина полицмейа, не так ли? Пропавший без вести несколько дней назад. Не его ли искать приходил к тебе сегодня вечером несчастный, безутешный отец?

При этих словах она сорвалась с места и побежала. Понеслась со всех ног к высоким тяжелым дверям, так что клипса слетела с ее губ и запуталась в юбках. Женщина врезалась в двери и дернула их на себя. Но неприступные ручки лишь бесплодно пружинили под ее ладонями. Пес поднял со стола связку ключей с брелком в виде простого католического креста и позвенел ими в воздухе.

– Закрыто, Кончита. Ты ведь сама все закрыла.

Женщина медленно повернулась к нему и с ненавистью посмотрела в лицо этому наглецу, посмевшему кинуть ей вызов.

– Зачем ты убила мальчика, Кончита?

– Я настоятель….

– Хватит, – рыкнул он. Встал и начал медленно приближаться. Эхо поднялось в высокие нефы и запуталось в конусообразном потолке башни и, казалось, весь собор наполнился этим низким грозным рычанием. – Я знаю, кто ты, Кончита. Все знаю, не нужно врать мне. Хотя бы раз в жизни, расскажи все на чистоту.

Под сердцем у женщины забился страх. В горле пересохло.

– У него еще осталась дочь, у этого толстяка, – она сама не знала, почему начала говорить именно это. Слова просто вырвались сами собой.

– И что же? – мужчина подходил все ближе, но его лица все еще было не рассмотреть.