Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Прислонившись к вековому стволу, я думал о том, что будет, когда Патриция родит. Не стану ли я мучительно вглядываться в лицо младенца, разыскивая в нём чужие черты или стараясь найти свои? Сомнение удушает, но мне нужно научиться с ним жить, если не удаётся побороть. В кошмарных снах я ещё видел то проклятое подземелье и слышал крики Патриции. Понятно, что отец камня на камне не оставил в крепости Романьези и покарал всех участников тех мучительных событий, но почему-то это не уменьшило моей боли. И тогда я думал об Амато и понимал его адовы муки: его унижали куда больше, и жить с этим стыдом порой невыносимо. Оттого и ведёт он себя соответственно.

Зачем ему понадобились такие деньги? Куда он так торопился, что даже не сказал слова на прощание? Так ли поступают со своими друзьями, или он относится ко мне иначе? Если правда то, в чём он клялся, почему покинул меня?

Вышла Маркела с тазом и, ополоснув его, подозвала меня.

– Господин, плохо ей совсем, надо бы священника позвать…

Я поспешил к больной. Патриция была в полузабытьи, взгляд отрешённый, блуждающий. Взял влажную ладонь, прижал к своему лицу. Она посмотрела и тихо застонала:

– Я умираю, Эрнесто?

– Нет, всё будет хорошо! Я найду тебе врача. Вот увидишь, это временное недомогание, всё пройдёт, – погладил её бледное лицо, покрытое испариной, и вышел, не в силах смотреть, как её снова выворачивает.

Расспросил деревенских, ближайший лекарь живёт далеко, и местные его не жалуют: он всем делает лишь кровопускание. Только этого Патриции сейчас и не хватало!

– Как же вы лечитесь?

– Ходим к знахарке, – полушёпотом сказал старший сын хозяина дома и огляделся вокруг, стараясь, чтобы никто его не услышал. – Люди поговаривают, что она ведьма. Как-то раз местный священник народ собрал, чтобы разобраться с ней, да так и не смог, заколдовала она его, парализованный до сих пор лежит. С тех пор все боятся её, но куда деваться, всё равно тайком ходят, когда прижмёт какая-нибудь хворь.

– Покажешь дорогу?

– Отец узнает, что я рассказал, вылупит!..

– Я буду нем, как рыба.

– Ладно, пойдёмте! – он снял передник для работы, и мы ушли со двора.

– В лесу дорог нет, только тропы, и то малоприметные, труднопроходимые, без меня потеряетесь!

Парень спешил, и я еле поспевал за ним. На вид ему было не больше четырнадцати лет, крепкий и рослый мальчик, с густыми чёрными как смоль волосами.

– Тебя Валентино зовут?

– Да, мой господин.

– Спасибо, что согласился помочь, я тебя отблагодарю и если нужно от отцовского гнева прикрою.

– Благодарю, синьор! Мне искренне жаль Вашу донну. Мамка моя тоже с последним братишкой, ох как намучилась, чуть не померла! Что ж мы, нелюди? Всё понимаем!

– И как ты ориентируешься в этих дебрях?

– С детства я тут, каждый кустик знаю, все тропинки знаю, и с закрытыми глазами, если надо, бабушкину лачугу найду.

– Как ты ворожею назвал?

– Бабкой Филореттой все кличут. А я её люблю, она добрая ко всем, кто к ней с добром: всегда угостит, приголубит. В слухи я не верю, хорошая она. А священник сам виноват, нечего попусту обвинять, вот Бог его и покарал. Мамку мою она с того света вернула. Чтоб мы без неё делали?! Отец бы сразу на этой своей гадине женился, а она, стервоза такая, терпеть нас не может, по миру пустит. Пригрелась змеюка на его груди, и никак от неё не избавиться, – парень даже кулаки сжал от злости, – Простите, не должен я такие срамоты рассказывать Вам, да только сил нет терпеть. Безвольный родитель наш рядом с нею, как телок на привязи.

– Я уже и сам догадался.

– Мамке больше нельзя, ну, вы понимаете, вот он совесть-то и потерял, ни Бога, ни людей не боится, кобелина проклятый, а девка и рада стараться, так и крутится возле него!..

Мы всё шли, а конца и края этому пути не было.

– Думаешь, успеем до темноты вернуться?

– Навряд ли, ох, и задаст мне отец!

– Я с ним поговорю.

– Ладно, что будет, то будет. Бабушка говорит: «Добро дорого стоит, да без него и жить не стоит!»

Старое ветхое сооружение с трудом напоминало человеческое жильё и, казалось, вот-вот рухнет. Он постучал в приоткрытую дверь.

– Заходи, сынок, и гостя зови! – послышался сиплый голос старухи.

Мороз пробежал по коже.

– Валентинко, кого привёл, покажи!

– То постоялец наш, бабушка, жена у синьора захворала сильно.

Старуха даже ко мне не обернулась, так и сидела спиной.

– Вижу, как не видать?! Знатный сокол, не из наших краёв, большая птица… Да ты подойди, не бойся!

– Забыл сказать, – прошептал мне мальчик на ухо, – слепая она.

– Ну-ка, золотой, сбегай-ка на полянку, да орешков нам принеси!

Валентино убежал. Старуха подозвала меня к себе, глаза смотрят, да не видят, неподвижные, как два белёсых камня.

Не успел я и рта раскрыть, как она протянула ко мне руку:

– Наклонись, дай тебя рассмотреть, – корявые пальцы ощупали моё лицо. – Ведьмин ты, весь опалённый. Костёр сжигает только плоть, а дух крепчает. Эко она тебя силой-то наделила! Поди, сам не знаешь, чем ведаешь?!

От её слов мне стало не по себе, а она продолжала:

– Заговоренный ты. Жизнь свою сам оборвёшь. Без вины виноватый!.. – она вздохнула горестно, словно ей стало больно дышать. – Нельзя тебе было жениться, беду ты на неё навёл лютую. Ведь предупреждали же! – вздрогнула и посмотрела невидящими глазами наверх, начала что-то бормотать, только слов уже не разобрать больше было.

Я терпеливо ждал, пытаясь осознать её пророчества.

– Ведьму свою помочь проси! Разжалоби её сердце, пообещай, что захочет взамен, да слезами ей ноги омой, может, и оклемается жена твоя. Ребёнок в ней неживой, – она встала и прошла шаркающей поступью в каморку. Там позвенела какими-то склянками и вышла с одной из них в руке.

– Как неживой?! – до меня только сейчас начали доходить её слова.

– Мертвее не бывает, дашь выпить жене вот это, сразу, как придёшь, вылей в рот до конца, иначе умрёт, коль не очистится.

Прибежал Валентино, держа в подоле рубашки целую кучу авелланы*.