Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

– Забирай себе, малец, братишек с сестрёнками покормишь! – Филоретта потеребила мальчику вихор. – Мне белки ещё принесут.

Валентино поклонился, словно она могла его видеть.

– Приходи на неделе, ягоды сушёные дам! А мне соли щепотку принеси, мало уже осталось.

Парень обнял старушку как родную и горячо поблагодарил.

– Торопитесь, сынки, стемнеет скоро! – она повернулась лицом к окну, но глаза были, как и прежде, неподвижные. – Помни, Эрнесто, что сказала тебе! Силы её на исходе…

Я даже не удивился, что она назвала меня по имени. Эта слепая женщина видела лучше зрячих.

На предложенные мною деньги она засмеялась:

– На кой мне твои золотые?! Оставь мне частичку себя, – не успел я сообразить, что от меня требуется, как она уже накрутила волосинку на палец и вырвала её. – Вот и вся плата. Ступай, да поспеши, не то горе не минует.

Не помню, как возвращались в деревню, если бы не мальчик, точно бы не нашёл пути. «Мертвее не бывает… – звучало в ушах. – Ведьму свою проси…»

*авелланы – большие (крупные) лесные орехи типа фундука в Италии.

Часть 2. Глава 8

Когда мы вернулись, Патриция уже была без сознания, влив в неё содержимое бутылочки, как и сказала старуха, я начал ждать и молиться. Чаще всего в бреду она называла моё имя. Куда и в какие неведомые дали звала меня её душа?

Рвота прекратилась, но начались судороги. Тело вздрагивало и замирало, всем своим видом выражая адскую боль.

– Маркела, выйди! Оставь меня с нею наедине.

– Но мой господин! – она поднесла руки ко рту, закрывая его в испуге, видимо, выглядел я совершенно безумным. – Она ещё может поправиться! Вы же не причините зла нашей голубке?!

– Ты в своём уме, женщина?! Не собираюсь я её убивать, хотя думаю, что именно об этом она сейчас и просит. Я благодарен тебе за преданность госпоже! Но сейчас ты мне не понадобишься. Иди и отдохни, впереди ещё долгая ночь. Если понадобишься, позову! – не терпя возражений, я вывел её и запер дверь.

За окном темно. Несколько свечей тускло горят, мертвенно-бледное лицо Патриции обездвижено, словно она уже умерла.

– Эделина, призываю тебя, приди!

Пламя затрещало, словно на него попала влага.

– Приди ко мне, возлюбленная моя! Это я, – твой Эрнесто, вспомни обо мне!

Хоть я и ожидал её появления, оно всё равно было внезапно и даже напугало меня.

– Ты стала ещё сильнее и ярче прежнего!

– Благодаря тебе, жизнь моя! Наше свидание разожгло во мне огонь любви пуще прежнего.

– Богом молю, помоги ей!

Мы оба посмотрели на измученное лицо Патриции.

– Даже не проси меня об этом! – Эделина вспыхнула голубыми языками пламени так, что свет озарил всё вокруг.

Я опустился перед ней на колени.

– Если моя жизнь что-то значит для тебя, помоги ей!

– Нет! – новая вспышка сильнее прежней. – Ты не представляешь, каких усилий стоит мне ей не навредить! Порвать эту тонкую нить проще, чем слиться с любимым.

– Я понимаю, что прошу тебя о невозможном и причиняю боль, прости меня за это!

Но без неё мне незачем жить… – я достал нож и поднял его вверх, намереваясь вонзить себе в сердце.

– Остановись, безумец!

– Чего же ты испугалась? Сейчас я приду к тебе.

– Нет. Ты придёшь не сюда. Здесь миллионы миров и нам не дадут быть вместе.

– Значит, я нужен тебе живой?

– Да, – тихо ответила она, огонь внутри неё стал тусклее. – Пообещай мне…

– Всё, что захочешь, только спаси её!

Она протянула руку и прикоснулась к моему сердцу. Причём показалось, что она держит его на ладони, прямо в моей груди, бережно и любя, но стоило ей сжать кулак… и я бы упал замертво.

– Клянись, что не забудешь меня, где бы ты ни был, и позволишь быть с тобою рядом всегда!

Нож выпал из моих рук.

– Да будет так. Обещаю, что спасу твою душу, чего бы мне это ни стоило!

Она раздумывала, вспыхивая всеми цветами радуги, при этом рука, державшая моё сердце, светилась ровным золотым цветом.

– Забери моё сердце, делай со мной всё, что хочешь, только верни Патрицию! – этих слов оказалось достаточно.

Она отпустила моё сердце и прильнула к губам, от чего всё во мне ожило и завибрировало, словно пронзённое молнией. Это была столь глубинная связь, что разрушить её не смогла бы и тысяча смертей: сколько бы мы не умирали и не рождались вновь – она во мне, а я в ней на веки вечные.

– Раздень её.

Я порвал рубашку, полностью обнажив тело моей жены, ещё не окрепшее после одних несчастий и уже поражённое другими. Дух Эделины повис над ней. Она медленно передвигала руками, словно поглаживая её живот, но не прикасаясь к нему, мышцы реагировали на каждое её движение волнообразно, то напрягаясь, то расслабляясь вновь. Патриция стонала и изгибалась, приходя в себя, а потом закричала так, что содрогнулись стены, неистово, как раненый зверь, из которого вытаскивают живьём потроха. Кровь хлынула из неё и растеклась по постели, схватки становились всё сильнее и каждая причиняла её невыносимые страдания. Она, как безумная, схватила меня за руку так, что затрещали кости, и с воплем откинулась на кровать.

– Принимай, Эрнесто, – голос Эделины звучал скорбно, – здесь я тебе уже ничем не помогу…

Я вытащил мёртвый плод, появившийся на свет весь в крови, которая не переставала истекать из материнского чрева, перерезал ножом пуповину, разъединил их. Всё казалось бесконечным кошмарным сном, который никак не закончится и уже никогда не забудется.

– Спаси её, умоляю тебя! – слёзы текли по моим щекам, и сердце разрывалось в груди.

Мёртвое крошечное тельце я завернул в простыню и положил на стол. Эделина продолжала воздействовать на внезапно притихшую Патрицию, но уже медленнее и спокойнее, постепенно тая и исчезая на моих глазах. Тело расслабилось, и она открыла глаза.