Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

– Что это было? Что со мной?! – она попыталась приподняться, но не смогла.

– Лежи, родная, всё будет хорошо, я накрыл её одеялом. Сейчас я позову Маркелу и она омоет тебя.

Патриция схватилась за живот и начала ощупывать его.

– Там больше никого нет, – тихо сказал я. – Ты родила мёртвого сына.

Патриция была удивительно спокойна, словно всегда хотела избавиться от этого ненавистного бремени. Даже слезинки не промелькнуло в её глазах.

– Я видела страшный сон… – её голос охрип от криков. – Тут была огненная женщина, ты клялся ей в любви, стоял перед ней на коленях, умоляя меня спасти.

– Это был только сон, любимая. Ты бредила, и тебе померещилось. Здесь нет никого, кроме нас.

– Она целовала тебя, – Патриция дотронулась ледяными пальцами до моих губ и задумчиво провела по ним, – она целовала тебя так, как будто имеет на это право, и ты всецело принадлежишь ей одной… – словно подтверждая собственные слова, она кивнула головой и, устало закрыв глаза, отвернулась.

– Всё пройдёт. Завтра ты поймёшь, что ничего подобного быть не может.

Я поднялся с колен, отворил дверь и позвал Маркелу. Она никуда и не уходила, всё это время стояла рядом и ждала.

– Я здесь, мой синьор! Матерь Божья, бедное дитя!.. – её причитаниям не было конца, а страх в глазах говорил о том, что она всё слышала и даже если не поняла, что именно происходило, всё равно ужасно испугалась.

– Позаботься о госпоже! – я взял на руки завёрнутого в простыню младенца и, шатаясь, покинул комнату.

Растревоженные хозяева с детьми и солдаты грелись у костра во дворе. Густаво подошёл первым, за ним все остальные. Без лишних слов, всё и так было понятно. Молчаливое сочувствие лучше соболезнований и причитаний.

Пока копали могилу, я смотрел на маленькое лицо ещё не сформировавшегося до конца плода. Никогда не думал, что увижу нечто подобное и возьму в руки. Его кожа была почти прозрачной, и сквозь неё виднелись вены и капилляры. Ещё недавно я чувствовал, как он шевелится во чреве моей жены. Мой или нет это сын стало совершенно неважно. Он уже никогда не увидит этот мир. Душа покинула маленькое тело ещё находясь в утробе. Может быть, это и к лучшему, слишком страшен и жесток этот человеческий мир.

Горе переполняло меня, и последние силы были на исходе, но я был не один. Где-то рядом невидимой оставалась та, что скорбела вместе со мной, переживая всё, что чувствую я, и её любви не было конца и края.

Часть 2. Глава 9

Прошла неделя, прежде чем мы смогли прийти в себя. Патриция быстро начала поправляться, при этом стал меняться и её внешний облик, видимо, беременность забирала у неё слишком много сил, а теперь организм использовал их на своё восстановление.

Эделина больше не появлялась, я вспоминал о ней с благодарностью, молился за упокой её души, как мог, как умел. От этого всегда становилось тепло и хорошо. Теперь я знал, как выглядят чувства в цвете. Сколь много в них оттенков и какова гамма палитры: от синего до бордово-чёрного, но прикасаясь ко мне её ладонь всегда излучала золотистый свет, который не ранит и не жжёт, а бережно согревает сердце. Вот это и есть любовь.

Зима выдалась сухая и солнечная, по ночам бывали заморозки, и трава покрывалась ледяными иглами инея. Утром на солнце он таял, наполняя воздух влагой и удивительной свежестью. Я всё ещё не решался отправиться в путь, чтобы не рисковать хрупким здоровьем моей жены.

От вынужденного простоя солдаты скучали. Держать караул там, где жизнь течёт, как медленная река, было тоскливо и бессмысленно. Я дал им волю, приказав только одно: не покидать пределов постоялого двора и всегда стараться быть наготове.

Девушки-крестьянки из соседних дворов наведывались к хозяевам в гости, чтобы полюбоваться на статных парней и пококетничать с молодыми солдатами. Густаво смотрел на всё это как бывалый герой романтических историй, со стороны. Его больше притягивала любовница хозяина, и мне казалось, что она отвечала ему взаимностью, неизвестно каким образом поспевая между двумя мужчинами и умудряясь при этом не сталкивать их лбами.

Валентино, хозяйский сын, часто беседовал со мной, а однажды сказал:

– Господин, возьмите меня с собой! Что я здесь в деревне увижу, кроме коров да гусей, всю жизнь скотину пасти буду… А мне бы так хотелось служить Вам! Я бы жизнь отдал за Вас, и пусть я пока ничего не умею, но все говорят, что я способный и расторопный, нет такой работы, которая была бы мне не по плечу! Всё быстро освою и не пожалею себя…

– Ты мне очень нравишься, Валентино, и я бы взял тебя с собой, но подумай сам, кто тогда помогать отцу твоему будет? Подумай о своей бедной матери! Бабку Филоретту кто навестит?

Мальчик горько вздохнул.

– Я ведь говорил Вам, что она добрая, вот и супруге Вашей помогла!

– Да, ты прав.

– Я сегодня пойду к ней за ягодами, может чего передать?

– Передал бы, да она ничего не пожелала взять от меня, ты же видел. А кстати, что это за история с белками?

– Так они в услужении у бабушки, кормят её целый год, да ещё и нам перепадает от их стараний: орехи да ягоды, грибы сушёные заготавливают, сообщения передают.

– Как это?

– Да, очень просто. Прибегает ко мне белка, прямо в лицо лезет, значит, срочно что-то понадобилось Филоретте, всё бросаю и бегу. Правда, батька потом хворостиной отстегает, но что делать? Она слепая да старая совсем, все её боятся, а я жалею. Любовь дорогого стоит…

– Да без неё и жить не стоит, – продолжил я.

– Вы запомнили! Да, так она и говорит.

– Ты по-настоящему добрый парень. Я бы хотел иметь такого друга рядом.

– Друга? Правда? Как можно, мой господин, Вы – благородный, а я – обычный крестьянский мальчишка… – он с грустным видом опустил глаза.

– А что мешает мне, скажи, прямо сейчас, взять и крепко обнять тебя?! – я прижал мальчика к сердцу, он даже прослезился. – Валентино, если твой отец согласится, я щедро заплачу ему и возьму тебя с собой, и выращу, как родного.

Он поднял глаза и такое счастье осветило его лицо лучезарной улыбкой, что и моя душа дрогнула.

Словно подслушав наш разговор, откуда ни возьмись, появилась рыжая пушистая белочка, прыгнула с ветки мальчику прямо на плечо, зазывно попрыгала на нём и исчезла в ветвях старого дуба.

– Бабушка зовёт, что-то срочное.

– Я пойду с тобой. Можно?

– Буду очень рад! – он снял с себя замызганный передник для грязной работы и повесив его на дверь сарая, помыл в ведре руки. – Только идти надо быстро.

– Я готов.

В этот момент на пороге дома появился Дрэго.

– Передай госпоже, что я прогуляюсь с Валентино, пусть не ждёт к обеду! – сказал я ему.

Мне самому было необходимо проветриться и задать старушке ещё несколько вопросов. Ведь всё, что она говорила о Патриции, сбылось.

В этот раз путь показался мне гораздо ближе и не таким мрачным, как в предыдущий раз. Птицы пели, то тут, то там мелькал какой-то зверёк: то заяц прошмыгнёт, то лисица, то белка. Валентино здесь чувствовал себя как дома.

– И не страшно тебе по лесу одному бегать?

– Не-а, совсем нестрашно. Волки меня стороной обходят, бабушка заговорила, а грабителей у нас отродясь не было, что им тут делать? В такой глухомани и воровать-то нечего, разве что утку да гуся, так этого добра кругом навалом, – он улыбнулся, а после тяжело вздохнув признался, – Как же я хочу с Вами, синьор! Мне снятся по ночам рыцарские сражения, а я за коровами навоз убираю, да овец пасу…

– Пройдёт время, и ты будешь вспоминать свою жизнь в деревне, как тихое безоблачное счастье, Валентино! Мне тоже очень хотелось повзрослеть, стать могущественным и сильным, чтобы отец мною гордился, да только не так всё… Если и есть настоящая свобода, то только в детстве, когда душа ни за кого не болит, совесть не мучает, любовь не скручивает…