Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Плоть моя изнывала, жар, словно в лихорадке по всему телу… Если б я был волком, то завыл бы. Тусклый свет наступающего дня наполняет комнату. Угли в камине давно остыли, холодно, но я пылаю и больше не могу находиться под одним одеялом рядом с женщиной, которой боюсь навредить.

Я поднялся и подошёл к окну. Земля, словно саваном, укрыта ровным белым покрывалом. Только теперь я осознал, что Филоретты больше нет, и её холодное тело лежит на куче соломы в старой покосившейся лачуге. Почему-то представил, как снежинки, кружась, покрывают её застывшее в глубоких морщинах лицо мягким, белым пухом и не тают. Увидел так явственно, что даже не удивился тому, куда же подевалась крыша, возможно, она просто рухнула накануне. Угасшие навеки глаза устремлены в серую мглу. Её найдут лишь спустя время, когда очередного деревенского бедолагу скрутит недуг, и, узнав, что колдунья умерла, подожгут «нечистый» дом. Она всё знала и заранее подготовилась: солома пропитана маслом и будет хорошо гореть, предавая бренные останки живой и вечной стихии огня. Я увидел это и, осознав, ужаснулся. Моя душа не испытывала горечи и сожалений, словно всё так естественно, как и должно быть. Смерть – это не конец, а только начало нового этапа бесконечности. Ещё один дар Эделины или прощальное послание Филоретты? Как если б она наставляла меня: «Ни о чём не жалей!» Откуда эти видения? Может быть, я обезумел?! Или окончательно прозрел?..

– Любимый, иди ко мне! – Патриция протянула руки, призывая в свои объятья. В её глазах томилась неистовая любовь.

Я не верил своему внезапному счастью, покрывая поцелуями худенькое тело моей жены, отдавая ей всю свою мучительную нежность, столько времени копившуюся внутри.

Она не боялась, не робела, а, получая наслаждение, таяла от моих ласк, пробуждаясь от зимней стужи подобно весеннему подснежнику. В какой-то момент, когда меня охватила волна приближающегося экстаза, я увидел лицо Эделины и застонал. Сон обернулся явью или мой воспалённый разум уже безвозвратно болен?

Я ощущал их обеих одновременно и чувствовал, что схожу с ума. Тот жар, с которым отдавалась мне жена, был несвойственен её натуре. Патриция никогда не знала ничего подобного. Я закричал от адской боли и райского наслаждения. Сердце стучало так, что грозилось выскочить из груди.

«Теперь ты счастлив, любимый?!» – прозвучал в голове томный голос Эделины.

«Не навреди ей, умоляю тебя!» – мысленно ответил я, опустившись в изнеможении и закрыв глаза, чтобы не выдать себя ничем и не причинить страданий жене. Я медленно поглаживал её, пытаясь вернуть себе самообладание.

– Я счастлива, Эрнесто, – тихо призналась Патриция, – такие необъяснимые чувства переполняют меня!

Открыв глаза, я внимательно посмотрел на разрумянившееся лицо возлюбленной: оно сияло каким-то волшебным, загадочным светом.

– Жена моя!

Грешная и святая одновременно.

Часть 3. Глава 1

Ещё какое-то время я не мог прийти в себя после случившегося. Все чувства перемешались: счастье обладания Патрицией, муки совести перед ней же за то, что представлял Эделину, взлетая на вершину блаженства. Любовь к одной и страсть к другой – всё сплелось в единый тугой невообразимый узел сердца моего.

О, это блаженное лицо Патриции и стыд мой перед нею – созданием небесным!.. Она не подозревала ни о чём. Казалось, что её душа наполнилась счастьем до краёв. Все раны, нанесённые насилием, предательством близких, потерей ребёнка, ревностью и обидой, образовавшие пустоты в её сердце, утонули в ярком свете обновлённой любви.

Как удалось Эделине сделать это? Почему она пошла на такое? Всё ради слияния со мной? Она отказалась от собственного «я», пожертвовала, чтобы помирить и соединить нас? Или просто стремилась вновь овладеть тем, кого любила? И как дальше жить?

«Ничего этого не было, просто я сошёл с ума, так объясняются все слуховые и визуальные галлюцинации. С чем, собственно, я себя и поздравляю! – успокоиться непросто, когда в твоей жизни происходят подобные чудеса. – Мне нужно побыть одному, чтобы разобраться в своей душе, если такое вообще возможно! «Амато! Вот кто мне нужен! Я расскажу ему обо всём. Он – здравомыслящий человек и даст мне правильный совет!» – решил я, одеваясь и покидая спальню.

«Не смей! – голос Эделины опять проник в мой разум. – Не береди его чувства. Мы справимся сами.»

«Нет никакого „мы“, дорогая. Ты умерла! Ты – всего лишь призрак, воспоминание моей больной души!» – подумал я об этом сгоряча.

Услышав тяжёлый вздох, будто ей нечем дышать, я обернулся. Патриция по-прежнему лежала на кровати, но совершено изменилась в лице. Румянец сошёл с её щёк. Блеск в глазах потух. Передо мной лежало прежнее болезненно-бледное создание, из глаз которого вновь потекли уже невыносимые для меня слёзы.

– Что случилось, любимая?!

– Не знаю, словно все силы покинули меня, и снова стало страшно. Эрнесто, не уходи! – она беспомощно протянула ко мне руки, и я обняв её, крепко прижал к себе. Ещё несколько мгновений назад жена выглядела исцелённой и совершенно довольной жизнью…

«Эделина! Я обидел её. Я сказал, что её больше нет. Тупица! Болван! Идиот! Она ведь помогала ей, чтобы сделать меня счастливым!»

– Как же было хорошо! Откуда этот мрак? Мне плохо, Эрнесто! Я не могу с этим бороться. Этот кошмар никогда не закончится. Мне показалось на миг, что твоя любовь свершено преобразила этот мир, и снова захотелось жить, любить, рожать тебе детей. Увидев тебя там, у окна, я воспылала такой нежностью, что всё будто перевернулось и нет этого проклятья…

– О чём ты говоришь? Какое проклятье, Патриция?

– Кто-то проклял нас, я знаю, поэтому и начались все несчастья. Бесконечный непрекращающийся ужас! Почему ты не убил меня тогда в башне? Ты бы смыл позор с твоего рода и освободил бы меня! Прав был твой отец! Нужно было позволить ему действовать, я бы уже была в раю и не вздрагивала от каждого шороха…

– Что ты говоришь, как можно такое думать? Пока мы живы, можно ещё что-то исправить! Смерть ничего не наладит, она только лишает нас возможности существовать! – хотя после возвращения Эделины, я и в этом уже был не уверен.

– Никто не вернёт мне себя. Я вижу, ты устал от моих слёз и терзаний и скоро совсем возненавидишь меня. Зачем тебе такая жена?! Ты красив, как Аполлон, любая девушка почтёт за счастье быть рядом с тобою и рожать тебе здоровых детей! Я – единственная преграда на этом пути!..

– Жена моя, любимая, не смей! Дороже тебя нет у меня никого на этом свете. Только что мы были так счастливы с тобой. Ты сможешь! Мы справимся!.. – последние слова пронзили моё сердце чувством вины перед Эделиной, я только что причинил ей боль, я отверг её помощь, разрушил своими руками то, что ей каким-то чудом удалось установить.

«Прости меня! – кричала душа в пустоту. – Я был неправ!»

В ответ лишь тишина. Мне хотелось уйти, найти укромное место и попытаться вызвать её, чтобы вымолить прощение, но я не мог оставить Патрицию в её нервном расстройстве, переходящем в истерику. Боялся, что она что-нибудь сотворит с собой. Её слёзы текли рекой, и мысли о смерти не прекращались. Я лёг рядом, обнял её и лишь тогда она понемногу начала успокаиваться, пока не уснула.

Только к обеду мы спустились вниз. Люди избегали смотреть в глаза моей жене. Вечно опухшие красные веки, потерянный, загнанный, как у раненой лани, вид – все старались не замечать. Амато вышел из-за стола, приветствуя нас. Остальные просто поздоровались, продолжая трапезу. За окном слышались детские возгласы и крики. Валентино с Амелией и деревенскими ребятишками играли в снежки. Залюбовавшись этим зрелищем, я на какое-то время забыл про свои беды.

Хозяйка дома подала на стол тарелки с горячим супом. Запах был волшебный, а я, как оказалось, зверски голоден. Патриция почти не ела, на неё вновь напала хандра, отрешённость от всего мира. Пустой, равнодушный взгляд не сулил ничего хорошего.

Амато что-то увлечённо мне рассказывал, а я кивал головой, делая вид, что слушаю, на самом деле, мои мысли были далеки от происходящего. Я испытывал непреодолимое желание остаться где-нибудь наедине с самим собой и попытаться вернуть Эделину. Я осознал, насколько был неправ. Закончив второе блюдо и поблагодарив хозяйку, отдал Маркеле распоряжение позаботиться о госпоже и ушёл. Амато догнал меня у дверей.

– Что-то случилось?

– Нужно пройтись.

– С удовольствием составлю Вам компанию, мой синьор.

– Прости, Амато, не в этот раз, мне просто необходимо побыть одному. Я похлопал его по плечу в знак благодарности, и, наклонясь ближе к уху, прошептал: – Глаз с Патриции не спускайте, ни на минуту!

– Будет исполнено, – ответил он.

Снег хрустел под ногами, обувь оказалась слишком тонкой, и холод быстро достиг ступней, особенно пальцев. Но мне было всё равно. Хотелось уйти, как можно дальше, от неё, от себя, ото всех. Направился к горе, местами увязая в снегу почти по колено. За всю свою жизнь я не видел подобного снегопада. Вскоре, устав, остановился. Уйти можно далеко, но придётся потом возвращаться назад. Ни дорог, ни тропинок не видно, всё замело ровным белым покрывалом. В воздухе ощущалась неземная свежесть, будто пух ангельских крыльев оставил своё благоухание, падая с небес на землю.

– Эделина, вернись! Прости меня! Я – неблагодарная свинья! Знаю, что причинил тебе боль. Я был неправ, – кричал, озираясь вокруг, и голос таял в пушистой белой мгле. – Вернись, умоляю! Хочешь, встану перед тобой на колени? Пойми, я испугался, не понял твоего самопожертвования. Тебе ведь стоило огромных усилий переступить собственную гордость и чувства, но ты сделала это ради меня. Ты совершила настоящее чудо! Ты столько раз спасала меня, дурака… Прости, ради Бога! Хочешь, я прямо сейчас выпью содержимое этой склянки и тогда сам найду тебя?! – я достал из-за пояса нужный предмет и приоткрыл сосуд. Запах смерти, по-другому и не назвать отвратное содержимое с плавающей на дне волосинкой. Меня перетрясло.

– Ещё не время! – вначале Эделина возникла сгустком тумана, постепенно проявляясь всё ярче, как пламя пожара. В глазах её отражались молнии, а волосы обрели цвет пылающего заката. – Убила бы тебя, если б не любила! Всю душу мне вымотал, неблагодарный мальчишка!

Я послушно закрыл сосуд, тем более, что у меня не было никакого желания пробовать зловонную жидкость.

– Ты прощаешь меня?!

– Что делать с тобой? Ждать, пока ты окончательно отморозишь себе ноги или простить? – в её глазах промелькнула улыбка. – Поднимайся, Эрнесто! Я не могу долго сердиться на тебя. Между ненавистью и любовью я избрала любовь. Ты не оценил моих усилий в попытке вернуть тебе счастье. Так что ж? Люди никогда не ценили доброту. Они предпочитают страх и боль… Так устроен этот мир. Так устроен и ты.

Часть 3. Глава 2

Проснулся рано, встал, оделся. Патриция даже не шелохнулась: теперь её мучило чувство вины за вчерашние слёзы. Вечернее выяснение отношений не помогло нам. Меня порядком это всё раздражало, и тот наш любовный эпизод, казавшийся теперь чем-то нереальным, больше не повторится. Эделина права. Какой бы могущественной силой ты не обладал, невозможно сделать людей счастливыми, если они хотят страдать.

За последнее время сам вид мук стал для меня невыносимым. Хотелось убежать от всего этого, чтобы больше не видеть и не слышать всхлипываний и рыданий. Слишком много их было. Но мы находились в снежной ловушке. Оставалось только набраться терпения. И ждать, когда растает держащий нас в плену снег.

Эделина хоть и простила меня, больше не появлялась, не вмешивалась в наши семейные дела. Мне жизненно важно было сейчас увидеть хоть одну улыбку, почувствовать радость, что угодно, только не тоску и отчаяние. С такими мыслями я спустился вниз, позвякивая креплениями на поясе, мой меч слишком долго лежал в ножнах, и если бы на нас кто-нибудь сейчас напал, я был бы счастлив сразиться. Но всё было слишком тихо, мирно и белым-бело вокруг. Снег всё ещё продолжал падать белыми пушистыми хлопьями, ветер совершенно стих. Небо, полностью затянутое непроницаемыми облаками, монотонно-серо. Эта блеклая картина, лишённая красок и жизни, тоже действовала мне на нервы. Хотелось рвать и метать.

В доме ещё все спали, а я ходил и не ведая, чем заняться. Первой вышла хозяйка, за нею две дочери, уже почти совсем взрослые, на кухне закипела жизнь. Слышались их разговоры, звон посуды, негромкий смех. Готовить завтрак на такое количество постояльцев, наверное, непросто. Обедневшая семья не держит слуг. Мы своим появлением добавили им хлопот, с одной стороны, а с другой, – внесли разнообразие в повседневную жизнь и доход, – думал я, не зная, куда себя деть. Книг в доме было достаточно, но я не смог бы усидеть сейчас на месте, и потому слонялся из угла в угол в ожидании Амато. Рядом с ним я не ощущал одиночества и мог рассчитывать на моральную поддержку. Совершенно запутавшись в себе самом, в своих женщинах и чувствах, я желал мужского дружеского присутствия, как земля – солнечного света.