Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Наконец-то Амато спустился вниз со своей новоиспечённой подопечной. Девочка щебетала рядом с ним, словно маленькая беспечная птичка и радовалась этому миру и жизни, просто потому, что она есть.

Увидев меня, он приветственно поклонился и тут же заметил:

– Что-то ты совсем невесел, мой господин! – Амато улыбнулся своей неповторимой улыбкой, немного прищурив глаза.

«Вот то, чего мне так не хватало!»

– Наконец-то ты встал! – раздражённо ответил я, будто мой вассал и компаньон обязан знать, когда я проснулся и что нахожусь в дурном расположении духа.

– Хочешь поговорить?

– Боюсь, что истеку ядом, как змея, и искусаю себя самого.

– Вина?

– С утра? Нет. Увольте.

– Тогда остаётся только одно средство, – он показал на меч, – славный поединок!

– Вот это с превеликим удовольствием!

– Амелия, ты останешься здесь, а мы с доном поупражняемся, хорошо?!

Девочка кивнула кудрявой головой и назвала его милым папой. Меня это позабавило, и лёгкое подобие улыбки пробежало по моей мрачной физиономии.

О, да, это было именно то, чего требовала душа! Мы сражались, всё больше разогреваясь. Амато – сильный противник, он придерживал свои способности, чтобы не навредить мне, что ещё больше распаляло моё желание вынудить его сражаться по-честному, в полную силу. Звон металла разлетался по округе. Разгорячённые тела источали пар. Глаза в глаза, удар за ударом, высекая искры… Даже сердца стучат в ритм, позабыв обо всём, что тяготит и угнетает.

Вскоре собралась целая толпа домочадцев, чтобы посмотреть на наш бой. Мне удалось разбудить в Амато дух соперничества, но несколько моих приёмов, унаследованных от Деметрио, выбили меч из его крепких рук. Можно было считать поединок выигранным, но во мне ещё было много прыти. Я тоже отбросил оружие, и мы ринулись друг на друга врукопашную, повалились, борясь, на снег и стали кататься по земле, как разъярённые волки, решающие кто из них главней.

То он, то я оказывались сверху, но никто не желал уступать, пока силы не стали уходить и тяжёлое дыхание замедлило бег времени. Оказавшись в очередной раз подо мной, Амато позволил мне одержать победу и сдался. Какое-то мгновение в его взгляде я почувствовал не пыл соперничества, а нечто совсем другое, гораздо более сильное. Я вскочил на ноги и, подав ему руку, помог подняться. Все зааплодировали, видимо, спектакль удался на славу. Мы отряхнулись от снега и, по-дружески пожав друг другу руки, проследовали в дом.

Там, возле окна, я увидел Валентино. Его печальный отсутствующий взгляд был направлен в никуда.

– Тебя кто-то обидел? – я приподнял ему голову и посмотрел в глаза.

– Нет, синьор. Сегодня во сне я видел маму, она была с Филореттой, – мальчик всхлипнул, – их больше нет с нами. Они обе простились со мной.

– Знаю, парень, – сочувственно похлопал его по плечу. – Поэтому я тебя и забрал. Мне очень жаль…

– Как, Вы знали?!

– Филоретта сказала мне, что когда её не станет, твоя мама тоже уйдёт, потому что старушка держала её на Земле ради тебя, твоих братьев и сестёр. Она знала, что так будет. Поэтому просила меня позаботиться о тебе. Мачеха не дала бы тебе покоя… Отпусти их с миром, Валентино, они сделали всё, что могли. Хочешь, я отвезу тебя в церковь, и мы вместе помолимся о них.

– Очень хочу!

– Хорошо. Тогда поешь, и отправимся в путь на поиски священника.

Хозяйка слышала наш разговор.

– Так зачем его искать? Это мой брат и живёт он неподалёку. Я провожу вас к нему.

– Благодарю, добрая женщина.

Я подвинул к себе тарелку с горячей кашей, от одного вида которой заурчало в животе. Зверский аппетит после утренней разминки заставил забыть про всё на свете.

К завтраку Патриция не спустилась, так же, как и Маркела, видимо, вновь утешающая её. Может быть, это даже и хорошо. У меня было время подумать и побыть среди шумной и весёлой компании мужчин.

Амато бросал на меня долгие задумчивые взгляды и чуть заметно улыбался, всё ещё находясь под впечатлением от поединка. Валентино не притронулся к еде, переживая свои утраты. Солдаты и Густаво в очередной раз, подтрунивали над Дрэго, как над самым молодым и неопытным среди них. Амелия кружилась в танце, представляя себя маленьким эльфом, напевала какую-то весёлую песенку.

Жизнь продолжалась. А за окном, равнодушно и спокойно ко всему происходящему, падал белый пушистый снег.

Часть 3. Глава 3

Кони продвигались по снегу почти беззвучно, пар валил от дыхания Джюсто и оседал на морде белым инеем.

– Ну и холод! – сказал Амато, который, вопреки всем мои приказаниям, всё ж отправился сопровождать нас.

Передо мной сидел Валентино, и, погружённый в своё горе, даже не смотрел по сторонам. Священник должен был нас ждать в храме, так договорилась хозяйка со своим двоюродным братом. Теперь я мог заказать панихиду по обеим женщинам, дорогим мальчику и сдержать своё слово.

– Первый снег в моей жизни навсегда запомнится этой утратой…

– Не грусти, мальчик, я тоже потерял свою мать и даже не смог с ней проститься. Но жизнь продолжается и после смерти, близкие живут в наших сердцах и продолжают нам помогать.

– Вы верите в это, мой господин? – он обернулся ко мне, взглянув своими печальными глазами прямо в душу.

– Я это знаю. И ты верь! – покрепче прижал его к себе, укрыв своим тёплым плащом от непогоды. Снегопад закончился, и теперь ветер разгонял тучи, как стадо отъевшихся ленивых коров с большим выменем, еле плетущихся к дому.

Нужно будет позаботиться об одежде для Валентино, как только появится такая возможность, парнишка не защищён в холода. Его детская доверчивость вызывала во мне отцовские чувства.

– Повезло тебе, малыш, – Амато придержал своего коня, чтобы идти с нами вровень, – меня в твоём возрасте уже заставляли делать невообразимые гадости. Ты же нашёл покровителя с золотым сердцем, под плащом которого ты – как у Христа за пазухой… Помни об этом! – он пришпорил гнедого и умчался вперёд, оставляя за собой снежную пыль.

«Что это было? Никак ревность? И к кому, к бедному ребёнку-сироте?.. – я улыбнулся. – Иногда дети кажутся мне более разумными, чем взрослые люди. Видимо, глядя на Валентино, Амато вспомнил своё болезненное прошлое и от этого ему стало тяжело. Что ж, можно только посочувствовать несчастному. Такие раны не заживают, и я уж позабочусь о том, чтобы подобное не случилось с мальчиком, доверившим мне свою жизнь и судьбу!»

Церквушка была небольшая и внешне напоминала чем-то ту, в которой мы отыскали подземный ход, ведущий к замку Романьези (гореть ему в аду!). Кто знает, сколько тайн хранит это деревенское сокровище?! Мои отношения с Церковью с некоторых пор были совсем непростыми.

Привязав лошадей, мы вошли в храм. Познакомились со священником, на вид отцу Венченце было лет тридцать-тридцать пять, но ранняя седина уже покрывала виски и часть небольшой бороды, которую он носил.

Мы зажгли свечи и помолились за упокой матери Валентино и незабвенной Филоретты. Конечно, я промолчал о том, кем она являлась, думая, что Богу лучше нас всех это известно. Ведь кто бы ни была эта женщина, она сделала много добра простым людям, которым и заплатить-то ей особенно было нечем.

Амато, немного постояв за моей спиной, вскоре вышел.

– Ваш друг не желает присутствовать на панихиде?

– Я не принуждаю моих людей что-либо делать, если на то нет их доброй воли, – сухо ответил я.

– И правильно поступаете, барон. Просто на улице непогода… – он вздохнул, и я внимательнее к нему пригляделся. Что-то сильно настораживало меня в этом человеке.

Во время молебна Валентино с трудом сдерживал слёзы, стараясь быть настоящим мужчиной, но лучше бы он разрыдался, чем носить всё в себе!