Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Он удивлённо посмотрел на меня своими тёмно-карими глазами, и я вспомнил про Амато. Первым делом про него спрошу: трудно жить в неведении, лучше знать правду.

Мы подошли к хижине травницы, когда солнце было в самом зените и стало припекать голову. Она сидела на том же месте, словно за эти дни и не вставала с него.

– Заходите, гости дорогие! – проскрипел старушечий голос вместе с проржавевшими петлями двери. – Знала, что вместе придёте!

– День добрый, бабушка, вот соль, как и обещал! – Валентино положил ей в руки тряпочный мешочек.

– Спасибо, сынок, но так много и не понадобится. Я щепотку возьму, остальное домой отнеси, жалко ведь, пропадёт.

– Так впрок возьми!

– Помру я скоро, малец, а из ведьминого дома ничего уже люди добрые не возьмут, сожгут меня вместе с хатой и хоронить не станут.

– Что такое говоришь, бабушка, тебе ещё жить и жить!

– Нет, мой мальчик, всего два дня осталось. Не спорь со мной и не плачь, всё так, как надо. Знания свои я уже передала, уйду с миром… – она повернула ко мне своё морщинистое лицо с неподвижными глазами. – Что молчишь, сокол? Жива твоя голубица?

– Жива! Благодарю всем сердцем, если бы не Вы…

– Выкать герцогам будешь, а мы люди простые. Подойди ко мне!

Я подошёл и опустился перед ней на корточки. Она вновь ощупала моё лицо сухими скукоженными пальцами, улыбнулась, словно «увиденное» доставило ей удовольствие.

– Хорош ты, Эрнесто, красив, как Бог, столько женских сердец в руках держишь! Вот, возьми, тебе приготовила, – она протянула мне маленький сосуд с мутной жидкостью, в которой плавает волос, видимо, тот самый, что вырван с моей головы. – Примешь это, когда совсем невмоготу станет.

– Что это? Яд?

– Нет, заговор, ведьма твоя подсказала. Она знает, что делает, сильна чертовка, и души в тебе не чает. Только изменит это твою жизнь, касатик, лучше не рискуй.

– Что это значит?

– Дорога это твоя к ней, чтобы неразлучные вы были, чтоб не потерялись никогда. Не успела она при жизни своей. Только уже поздно, вместе вам всё равно не соединиться, ангел стоит между вами, бережёт тебя. Но если обещал, сдержи слово! Спасла ведь она жену твою?! А коль не соблюдёшь клятвы, обеих потеряешь. Только не торопись! Время у тебя есть, побудь ещё собою, – она попыталась встать и не смогла, я помог её подняться на ноги. – А ты что, родимый, уши-то развесил, беги на полянку, там всё уже приготовлено!

Валентино словно очнулся ото сна и быстро ушёл.

– Мальчишку возьми с собой! Человеком сделай, его мать скоро умрёт, сразу же после меня. Держу её, пока силы есть. А тогда девка на трон взойдёт, поедом есть их будет, особенно его, за то, что мать защищал. Забери Валентинко, Бога ради, пропадёт здесь малец.

– Заберу, обещаю, никаких денег не пожалею.

– Вот и молодец, а мне старой и помирать легче будет, одной обузой меньше! Всё любовь, проклятая, покоя не даёт, за всех душу рвёт на части. Вот и ты появился, не постыдился… Теперь и за вас переживаю! Спрашивай, что хотел.

– Друг у меня есть, Амато, уехал не попрощавшись. Что с ним? Свидимся ли ещё?

– Хорошо всё с ним, не переживай, скоро вернётся. Только на беду твою он рядом. Смерть твоя в руках у него, сам отдал.

– Ты же сказала, что я свою жизнь оборву.

– А нечего клятвы попусту брать! Чьи бы руки нож не держали, а воля всё равно твоя. – она подошла к «кровати», которой служила горка сена, покрытая дырявым одеялом, и с трудом забралась на неё. – Устала я, силы уходят. Помолись, коль отблагодарить захочешь, через два дня за упокой моей души.

– Помолюсь и свечку поставляю, и молебен закажу!

– Вот за это спасибо! Трудно нам уходить, ведьме твоей повезло. Только жаль, что рано. Жизнь ваша совсем другою б была, если бы отец твой не вмешался. Но ежели Бог допустил – принимай, такова значит Его воля.

– За что вам смерть тяжёлая дана?

– За то, что вмешиваемся в судьбы людские, поперёк Его воли идём, свою вершим, грешные. Да ты и сам всё поймёшь скоро.

Прибежал Валентино с мешком в руках, набитым, как подушка.

– С ним поедешь часть с собой возьми, остальное детишкам оставь. Отцу не давай, девка отберёт и не останется. Если Эрнесто не договорится по-хорошему, сделай вид, что смирился, а сам сбеги! Иначе погубит тебя бесстыжая, – она протянула руки к мальчику, и они обнялись. – Больше сюда не приходи! Только слёз мне твоих не хватало! – она потрепала его волосы. – Свиток береги, Валентино, всегда при себе держи, да никому не показывай! Это твоя сохранная грамота. Читать научишься, откроешь, прочтёшь только сам. Понял? – она прижала к себе голову мальчика и слёзы покатились из старушечьих глаз. – Мочи нет вас больше терпеть! Уходите оба! Да что сказала помните! Слово моё пустым не бывает, – она закрыла глаза и замерла как изваяние.

«Свиток? Когда научишься читать, прочтёшь… Откуда Филоретта деревенская знахарка писать-то умеет?» – подумал я, но промолчал. Мы уходили, взяв всё, что она дала с глубокой тоской в сердце. Я окинул напоследок взглядом убогое жилище и увидел в нём множество теней, непонятно откуда взявшихся.

– Спаси тебя Господь, добрая женщина!

Валентино шмыгнул носом, стирая рукавом слёзы:

– Прощай, бабушка, я люблю тебя!

Мы шли медленно, вслед за солнцем, погружающимся за кроны деревьев, и долго молчали, не решаясь сказать ни слова, уже перед домом мальчик спросил:

– Как же я уеду, а матушка?!

– С нею всё будет хорошо, так Филоретта пообещала. Завтра с рассветом тронемся в путь. Я поговорю с твоим отцом, но будь готов к решительным действиям, может и запереть…

Часть 2. Глава 10

У могилки потерянного сына Патриция, как мраморная статуя, была холодна и неприступна. Ни одной слезинки по ребёнку она так и не пролила. Физически ей стало гораздо лучше, душа же лечится намного труднее.

Валентино отец ни за что не отдал, хотя предлагал я большие деньги, но помощь уже почти взрослого сына и любовь к нему не продаётся. Применять силу я посчитал в данной ситуации недостойным. Мальчика заперли на чердаке, хотя он и не сопротивлялся, на всякий случай, видимо, чтоб не было соблазна. Но я твёрдо верил, что он, рано или поздно, нас догонит, иначе его ждёт незавидная судьба. Солдаты обрадовались нашему передвижению: пусть сеновал и не пустовал последнее время, но приключения дороже женщин.

Густаво воспользовался моментом выяснения отношений отца и сына и тоже бурно провёл последнюю ночь в объятиях любовницы хозяина дома. Все они выглядели с утра слегка потрёпанными, но удовлетворёнными.

К полудню мы устроили привал на обед у небольшого трактира в соседнем поселении. Кроме того, Патриция тяжело переносила резкие перепады температур, ей просто необходимо было укрыться от палящего полуденного солнца.

Я испытывал угрызения совести от того, что не выполнил обещания, данного Филоретте, и надеялся на Валентино, но он мог передумать, не находя сил оставить больную мать…

Солдаты шумно делились впечатлениями за соседним столом, Патриция с Маркелой молчаливо вкушали трапезу, ужасаясь их откровенному бахвальству на тему, о которой вообще следует молчать в приличном обществе. Местная еда была сытной и острой, вино терпким, крепким и насыщенным. У всех поднялось настроение и галдёж за соседним столом стал на пару тонов выше после очередного возлияния.

– Закругляйтесь! Дрэго осмотри двор! – я отдал распоряжение и с нетерпением уставился в окно, будто там с минуты на минуту должен появиться мальчик.

Так и вышло! Валентино приближался, сидя на ослике, которого ему, видимо, удалось стащить у собственного отца, за спиной знакомый тряпичный мешок. Вид у парня был совершенно счастливый: улыбка до ушей, во все зубы. Я выбежал его встретить и обнял, как родного.

– Рассказывай, дружище, как удалось тебе сбежать?!

– О, это было целое приключение! Я вылез через маленькое окно на крышу и спустился по карнизу, но меня заметил младший брат и всё рассказал отцу, хорошо, что я по лесу тайные тропы знаю, так бы вовек не ушёл от батьки! – он покраснел. – Если поймает, забьёт!

– Не забьёт. Теперь ты – мой, потому что сам так решил, и я постою за тебя! Сейчас же отправляемся в путь!