Убийство – дело житейское

– Естественно, завтра Митя у нас не появится. Он, видите ли, простудился, а ему через три дня надо делать доклад в Ленинграде. Так что будет приводить себя в порядок. Господи, через двенадцать часов мне снова в больницу. Дожить бы.

– Я Вас сейчас домой отвезу, Анна Николаевна. Через полчаса будете уже в душе. А, может, и Вас подбросить, Эвелина Родионовна? Я смотрю, Вы тоже порядком утомлены, – предложил Градов.

– Во всех делах я с вами заодно! – воскликнула Марина, на прощанье тепло пожав руку Загориной, и чмокнув тетушку в щеку.

9

Возвратившись домой, Эвелина Родионовна решила, что может, наконец, расслабиться: это воскресенье оказалось не из легких. Она искупалась, привела себя в порядок и позвонила Миликовым. Ей хотелось выведать у Софы, где Митя планирует провести ночь накануне отъезда – с ней или с детьми в Сергеевке.

Пазевская связалась с Софьей и тут же получила от нее приглашение посетить их дом в понедельник вечером. Молодая женщина решила показать Лине квартиру, в которой той предстояло хозяйничать около недели, объяснив, что Митя не помешает им сумерничать. Она сказала, что вопреки рекомендациям врачей, он надумал отправиться в больницу на дежурство, так как не доверяет коллегам, из-за халатности которых чуть не погиб пациент, которого он сам госпитализировал. Эвелина, рассыпавшись в любезностях, пообещала появиться у Софьи под вечер.

Несмотря на то, что Пазевская проспала за прошедшие сутки не более трех часов, она чувствовала, что не сможет успокоиться до утра. Такое с ней бывало только перед выступлением с сольным концертом. Волнение, страх, неуверенность в себе, и в то же время надежда на какие-то неведомые силы, всегда выручающие ее на сцене, переполняли все ее существо. Помолодевшая, с блестящими, как агаты на солнце, глазами, она бродила по квартире. Подойдя к зеркалу и внимательно себя осмотрев, она одобрительно хмыкнула, поправили ажурный пеньюар и теплую, обшитую кружевами ручной работы теплую накидку.

– Интересно, что там сейчас делает Ал? Неужто, полез под бочок к этой вонючке Фросе? Вот уж не поверю, что между ними еще что-то осталось. По-моему, она такая противная, что даже привычка не спасет. Никакой автопилот не вывезет!

Неожиданно раздался робкий звонок в дверь.

– Неужели, он? Легок на помине! – рассмеялась Лина и пошла посмотреть в глазок, кто ее беспокоит в столь поздний час. За дверью, переминаясь с ноги на ногу и теребя сверток, стоял Алкис.

– Клянусь Богом, у него там цветы! – охнула Эвелина и отворила.

– Думаешь, я старый петух? – были первые слова свата, переступившего порог.

– Возможно. Но я полагаю, что мы с тобой из одного курятника! – воскликнула Пазевская и чмокнула его в щеку. – Раздевай пальто и входи. Кофе на столе.

– Кофе от нас не убежит, – ответил он, быстро скидывая одежду.

– Ты постеснялся бы, Ал! В Союзе таких, как мы, все почитают за евнухов! Не приведи Господи, дети узнают! К Ми-Ми засадят, как извращенцев!

– К Миликову не засадят. Я его завтра сам со своими ребятами в Сергеевке подловлю. Поедем конфисковать самогонный аппарат у Гаврилихи, там его и задержим. Давай поговорим об этом попозже, а то неловко как-то. Ты ту мерзнешь в теплой накидке, а я стою перед тобой в одних плавках и парюсь. Самое ужасное, что мне и в них жарко!

Часа через полтора, Лина и Алкис, более гордые собой, чем довольные друг другом, сидели на кухне и пили вино.

– Скажи, дорогой, как ты догадался о предстоящей поездке Мити в Сергеевку?

Алкис Степанович немного помолчал, а после ответил:

– Я тебе доверяю, Лина, потому и расскажу. Утром, после завтрака с тобой в ресторане, я приехал сюда. Ну а тут Миша и Ми-Ми балуются травкой. Я по запаху понял, поэтому, уходя, прихватил окурок. Потом съездил в Сергеевку, развеялся, пообщался там с милым молодым участковым и решил – мне все померещилось. Я просто попал под твое влияние! Потом снова побеседовал с тобой, выслушал твои байки о возможной подделке паспорта и надумал все выяснить сам. В общем, попросил одного из своих подчиненных подключиться на пару суток к двум телефонам: к этому, и к Миликовскому. Солгал, будто имею основания предполагать, что здесь сбывают наркотики. Так вот теперь я знаю: Мите звонила из больницы какая-то Лена. Сказала, что вчера во время вечернего обхода видела, что пациенту Татрову плохо, но сделала вид, будто лечение идет так, как положено. Сказала, что ее не волновала судьба этого голубка, и она не возражала бы, если в воскресенье, в смену Загориной он оказался на небесах. Пояснила, что это ЧП стоило бы Анне Николаевне места, а это освободило бы Митю от его не в меру дотошной заместительницы. Однако ее планы сорвались по чистой случайности. Аня появилась ночью, увидела кризисное состояние Татрова и вытащила его с помощью врачей, дежуривших в реанимации соседнего роддома.

– Ал, дорогой, так это была не халатность? Не врачебная ошибка?

– Это была запланированная акция против Загориной. Потом я узнал, что Ми-Ми, сказался больным, чтобы не появляться завтра на работе. А после понял из твоей беседы с Софой, что он на сутки слиняет из дома, значит, поедет к детям.

– Прошу, тебя, дорогой, не зарисовывайся завтра в Сергеевке. Ну что ты можешь предъявить Миликову? Нарушение паспортного режима, и все. Ну, конфискуете самогонный аппарат у старухи, а дальше? Куда лучше, если твои ребята просто сфотографируют Митю с женой и детьми. Имея такие снимки на руках, я сумею добиться для Тани нормальной жизни. Ми-Ми заправляет в медкомиссии по аттестации психбольных. Он полностью реабилитирует дочь и снимет ее с учета ради того, чтобы забрать эти снимки. Он же боится Софы и ее папочки больше всего на свете! Если эти фотографии попадут им в руки, они же его кастрируют! А мне много не надо. Признают Танечку нормальной, и дело сделано. А тем временем, Аня проверит состояние здоровья некоторых его пациенток. Похоже, этот тип за большие деньги в своей инсулиновой палате уродовал женщин, не в меру досаждавших высокому начальству. Полагаю, эти факты подтвердятся. Вот тогда-то мы с тобой и поговорим всерьез о нашем гениальном эскулапе. Это куда серьезнее, чем две жены и тещин самогонный аппарат. А пока послушай меня, сними прослушивание с квартиры Мити. Сейчас тебе не время рисковать. Не приведи, Господи, обвинят в превышении своих полномочий.

– Я согласен, Лина. Ты права. Прослушивание этого фашиста не моя задача. Но здесь-то я хозяин! Я знаю, в этом доме есть наркотики. Завтра утром сюда придут мои ребята и поставят жучки. Я должен выяснить, курит Миша эту дрянь один, или уже втянул в это дело Валю.

– Лучше послушай, как они ссорятся! После этого и решишь, кто ненормальный – твой пасынок или моя дочь. Валентина билась в истерике, когда обнаружила здесь следы пребывания Михаила с подружкой. Она так рыдала!

– Ты убиваешь меня, Лина. Просто убиваешь. Мне легче думать, что их связь – плод больной фантазии Тани, а не истина.

– Вероятно, я не права, Ал. Скоро ты все расставишь по полочкам и, возможно, успокоишься.

Вернувшись домой, Алкис Степанович тихо вошел в комнату спящего пасынка, поправил одеяло и обнаружил на полу недокуренную папиросу. Он осторожно поднял окурок и раскурил то, что осталось. После этого все сомнения у него отпали.

– Господи, лишь бы он девчонку не сгубил. Она еще совсем зеленая, – тихо прошептал Рийден-старший и, почувствовав ноющую боль в сердце, медленно вышел.

… Весь понедельник Пазевская провела в блаженном ничегонеделание. Все утро Лина любезничала с Алкисом, который вместе со своими ребятами не только утыкал квартиру жучками, но и подвесил на лоджии полку, водрузив на нее небольшой телевизор. Потом полдня Эвелина отдыхала, обмазавшись дорогими кремами, а затем весь вечер провела с неотразимой Софочкой, любезно показывающей гостье все достопримечательности, доверенной ее вниманию квартиры. Уже поздно ночью Пазевской позвонил ее друг и сообщил, что ездил в Сергеевку проследить за ходом операции.

– Ты, Лина, как всегда, оказалась права. Миликов и Милаков – одно и то же лицо. Фотографии Мити с детьми и первой женой я тебе завезу, когда ты будешь караулить его городскую квартиру. Главное, не это. Когда поедешь к Ми-Ми, забери все свои вещи. Я оповестил домочадцев, что отбываю на месяц в командировку, поэтому они завтра же нагрянут на квартиру Миши всем табором. Тебе их компания ни к чему. После возвращения Миликова уедешь домой. А пока Михаил, Фрося и Валя будут под контролем. Сама понимаешь, у них есть не только наркота, но и моя игрушка. Да, самое главное! Уничтожь свои отпечатки в тайнике. Бог знает, что они туда заткнут после твоего отъезда.

… На следующий день на квартире Рийдена-младшего объявился ее хозяин вместе со своими женщинами. В тот момент, когда Пазевская возвращала ключи зятю, ее отозвала Валентина. Она завела Эвелину Родионовну в свою комнату и тихо спросила, удалось ли Лине выяснить обстоятельства гибели Полины. Получив отрицательный ответ, девушка тяжело вдохнула и стала прощаться.

– Я уезжаю, – сказала ей Эвелина Родионовна. – Сюда, скорее всего, вернусь не скоро. Если, что обнаружишь, позвони мне. Я лицо не менее заинтересованное, чем ты. Коль узнаю, что в этой семье кто-то виноват в гибели твоей матери, в жизни не пущу сюда Таню. Полагаю, это самое приятное, что ты можешь от меня услышать. Кстати, ты мне так и не сказала, нравится ли тебе твоя обитель?

– Угодила ты мне, баба Лина! Самую лучшую комнату обустроила. Здесь ведь есть один уголок, в котором я хотела бы спокойно порыться. Там лежит один роман, который мне давно не терпится прочитать. Очень хочу разобраться в нем. Теперь появилась такая возможность. Надо только закрыться на ключ. Какие они гады, ты даже не представляешь. Да куда тебе! Ты такая же провинциалка, как Таня, только поумнее!

– Ну, спасибо на добром слове, деточка. Прощай, дорогуша, и запомни мои слова. Если ты так ценишь ум в других, постарайся его обнаружить и у себя. У тебя еще есть время. Жизнь твоя только начинается. Ты так молода, что не поздно исправиться. И запомни. Как только получишь паспорт, твои отношения с правосудием кардинально изменятся. Закончатся все поблажки, предусмотренные для несовершеннолетних. Полагаю, ты меня поняла…

– Я это учту, баба Лина. Хорошо, что напомнила…

Валентина не успела докончить фразу, как в дверях появился Николай. Он сообщил Эвелине Родионовне, что ее багаж уже в машине, и он ждет ее, так как имеет приказ от начальства доставить ее в апартаменты Миликовых. Доброжелательно похлопав Валеннтину по плечу, Пазевская легкой походкой направилась в прихожую, где Михаил и Фрося кудахтали над раскрытыми чемоданами и лопнувшими коробками с наспех рассованным по ним барахлом. Любезно раскланявшись с зятем и свахой, Лина с победной улыбкой захлопнула за собой дверь. Всем своим существом она почувствовала – эти люди больше никогда не сумеют причинить вред ее ненаглядной доченьке.

… Неделя, которую Эвелина Родионовна провела в квартире Миликовых, была самой приятной за последние полтора года ее жизни. Роскошный дом, внимательный друг, изумительная стереоаппаратура, приличное пианино – все было к ее услугам. В первый же вечер Алкис вручил Лине снимки, сделанные его людьми во время операции в Сергеевке. На них было все, что хотела иметь Пазевская: полусонная, в домашнем халате Надя, обнимающая Митю в тот момент, когда он протирает очки, удивленные дети, что-то шепчущие на ухо перепуганному отцу. Тамара с бигудями на голове и старуха Гаврилиха рядом с самогонным аппаратом.

Через несколько дней Эвелину Родионовну порадовали и Загорина с Градовым. Анна Петровна сумела выудить из ежегодных отчетов координаты молодых пациенток Миликова, которых он лечил в своей инсулиновой палате. И вот теперь Аня и Стас вручили Эвелине копии кассет, которые наговорили Градову эти женщины. Там было все: фамилии должности и адреса высокопоставленных чиновников, запрятавших их – молодых, честолюбивых, а потому не в меру назойливых любовниц в сумасшедший дом, и суммы, которые заплатили их возлюбленные Ми-Ми за то, чтобы он превратил их в бесправных инвалидов. Потом Стасик выложил на стол фотографии. На одних эти дамы были засняты до того, как попали к Миликову. Другие были сделаны Градовым во время беседы с ним. Вглядевшись в эти снимки, Лина не смогла удержаться от слез. На первых были запечатлены молодые, стройные красотки с огоньком в глазах, на вторых – пожилые тетки с одутловатыми и тупыми лицами.

– Между снимками разрыв менее четырех лет! – пояснила Анна Николаевна. – Все женщины стоят на учете в психдиспансере, имеют соответствующие диагнозы, поэтому подлежат регулярной проверке. Один неосторожный поступок, и их госпитализируют, как социально опасных. Я, конечно, всем им обещала помочь. Но, что это даст? Прошлого им все равно не вернуть. Это понятно и не специалисту.

В тот же вечер Эвелина Родионовна довела эту информацию до Рийдена-старшего. Ознакомившись с ней, старый вояка впал в уныние.

– С Митей ничего нельзя сделать, – бормотал он. – Те, кто платили ему за столь конфиденциальные услуги сидят на самом верху. Показания этих обездоленных ничего не значат. Они на учете в ПНД, а значит, все их разговоры можно классифицировать, как бред. Врачебные ошибки никто не подтвердит – упущено время, да и кто из заказчиков даст в обиду Миликова? Ситуация вокруг этого мерзавца из области ненаучной фантастики. В который раз он совершает убийства, а я могу его привлечь только за двоеженство.

– А если этот материал напечатают за рубежом?

Рийден горько рассмеялся.

– Прессу обвинят в клевете. А Миликова, в лучшем случае, уберут с заведывания и отправят обогащаться с платную поликлинику. Будет там пользовать ту же публику, только брать еще дороже.

– Ну, хоть так! По крайней мере, он лишиться возможности так калечить женщин. Там-то нет инсулиновых палат!

Алкис Степанович нервно ходил по комнате из угла в угол. Внезапно остановился и огляделся.

– А не плохо этот фашист тут устроился. Такого интерьера нет даже на правительственных дачах. Просто Кремлевский дворец, а не квартира. Ладно. Я помогу. Передай Градову, что его в загранку отпустят. И ему не обязательно жениться. У него здесь больные родители, так что не сбежит. Поедет в Италию. Там созвонится с твоей Леной, а уж ее муж найдет, куда пристроить этот материал. И учти, Лина, после этой операции и после того, как я изыму свой трофей, я ухожу с работы. Ты, как, не откажешься от меня? Я вчера спросил Фросю, как она отнесется к тому, что я выйду в отставку. Так она ответила, что разведется со мной.

– Господи, а разве Вы не в разводе, Ал?

– По-моему, она просто позабыла об этом. Это ведь был формальный акт. После него все осталось по-прежнему.