Окно с видом на счастье. I том

«Заколю, – размышляла она, – подумает, что строгая какая-то и что вправду я его поболтать пригласила. Распущу – скажет: вот бесстыжая девка… Что ж такое!»

Потом догадалась все-таки, нашла компромисс в виде нескольких небрежных прядок, слегка подвила их плойкой – и вышло чудесно.

Кожа, подвергшаяся за эти почти четыре часа воздействию нескольких масок, сияла. На юном прекрасном теле не осталось ни единого лишнего волоска – совсем как у Таис Афинской, а ноготочки на руках и ногах сверкали свежим маникюром. Надев тот самый бело-розовый комплект – трусишки-стринги и кружевной бюстгалтер, – Катя засмотрелась на себя в зеркало:

– Хороша! – произнесла она вслух. – Чудо, как хороша!

Однако не в трусах же и лифчике его встречать: со вздохом Катя накинула шелковый халатик-кимоно и в который раз посмотрела на часы:

– Вот ду-у-у-ура! – ругнула она свое отражение. – А если он возьмет и не придет?

Распрощавшись с Катей, Саша пошел к своему подъезду, спинным мозгом ощущая на себе ее взгляд. Дыхание его сбилось, и, если бы он вздохнул в этот момент, Катя заметила бы это, поэтому он шел через двор, стараясь не дышать. Насчет походки не переживал, потому что знал, как его манера двигаться нравится женщинам: «Она смотрит на мою задницу, – думал Корольков. – Ну и хорошо, пусть смотрит, задница у меня что надо!»

В подъезде, выдохнув, наконец, он припустил через две ступеньки на третий этаж. У него тоже начались терзания по поводу предстоящего вечера, но они были несколько иного толка, нежели Катины.

По поводу личной гигиены он лишь вскользь подумал, что перед выходом примет душ и почистит зубы.

«А что еще мужику надо-то? – размышлял он, – Ногти у меня в порядке, слава богу, никакой дряни, вроде грибка, я в армии не подцепил… Голову я побрил только что, перед выходом на утреннюю пробежку и блистательную гимнастику на турнике во дворе. А вот что делать с бородой? Катя видела меня небритым. Побреюсь – скажет, вот придурок, готовился. Не побреюсь – исколю ее всю, бедную, у меня же щетина, как наждак номером двадцать! Опять же… Может, она ничего такого и не планирует? Ага, как не планирует! Смотрела меня, раскрыв рот… А бюст у нее – офигеть…»

Тут Корольков совершенно перестал себя контролировать и очнулся, когда услышал собственное прерывистое дыхание.

– Да что ж такое! – воскликнул он вслух, а про себя продолжил размышлять:

«Ладно, с бородой решу потом, есть проблема поважнее».

Прилетев домой неделю назад рейсом Минеральные Воды – Новосибирск и побыв первый день с отцом, который от радости все обнимал его и хлопал по плечу, Саша, конечно же, нырнул в общагу, где получил несколько порций простого и веселого студенческого секса. «Не очень-то и хотелось, конечно, – думал он. – Но вроде так положено… Считается, что из армии все возвращаются оголодавшими и дикими».

На самом деле у Королькова не было с этим проблем: полтора года из двух он прослужил в окружении довольно большого количества представительниц лучшей половины человечества. Медсестры и военврачи, поварихи и бухгалтерши, а еще библиотекарь – пожилая девушка с умопомрачительным именем Ярославна Богдановна, которая была влюблена в санинструктора Королькова не на шутку… В госпитале было очень много женщин!

И все они, за исключением, пожалуй, только нескольких, совсем уж преклонного – за сорок! – возраста, на стройного черноглазого сержанта заглядывались: выбирай любую. Собственно, он этим и пользовался – нечасто, но с большим удовольствием.

Словом, в общагу-то он нырнул, традицию, так сказать, поддержал, но вот теперь после этого нырянья презерватив остался всего лишь один.

В те благословенные годы, как известно, в страну хлынул поток импорта, в том числе средства контрацепции. Много лет спустя, когда Саша в курилке рассказывал эти байки молодым коллегам, те попросту не верили, однако говорил он чистую правду. В начале девяностых в продаже появились китайские презервативы. Они были отменного качества, в отличие от отечественных, но продавались в элегантных коробочках только наборами, по девять штук, а именно: три штуки были диаметром 31 миллиметр, три – 33 миллиметра и, наконец, еще три – диметром 35.

Про первый, так сказать, размер, говорить было просто смешно: Саша ни до появления их в продаже, ни много лет спустя после не видел и даже вообразить себе не мог ни единого представителя человечества мужского пола, которому бы могли прийтись впору эти… хм… напальчники.

Отец как-то на днях, вернувшись с дачи, где умудрился сильно поранить палец, загремел с порога:

– Санька! У тебя там, я видел, гондоны остались мелкие! Дай один, я палец порезал, мать его!

Саша, обработав отцу рану и воспользовавшись изделием из элегантной коробочки в качестве напальчника, чтобы закрепить повязку, осторожно поправил:

– Бать, не гондоны, а презервативы…

– Да какая разница! На кого их делают-то такие! – снова возмутился отец.

Второй вариант – 33 миллиметра – Саше тоже не подходил. Из двух комплектов, купленных в ближайшей аптеке на Гоголя, в наличии остались шесть штук второго «номера» и один нормальный, 35 миллиметров. Первый же «размер» Саша полностью презентовал отцу – тот отвез их на дачу в аптечку:

– Вдруг еще палец пораню, – со смехом провозгласил он, разглядывая диковинные пакетики.

«Н-да, – размышлял Корольков. – Один всего. А вдруг одного мало будет? Что тогда? В аптеку бежать? А если опять тетя Таня, мать Наташки из второго подъезда, будет дежурить? Хоть сейчас пойду, хоть вечером? Она на меня и так, как на маньяка, посмотрела, когда я два набора покупал неделю назад… Опять же, чего это я размечтался – одного мало… Она, может, вообще не собирается ничего такого? Ну как не собирается, – возразил он сам себе. – Смотрела-то она на меня… Тут меня не проведешь, я эти взгляды женские знаю! Что ж делать-то? Ехать в другую аптеку неохота, да и не факт, что они там есть! Поди, только советские лежат на витрине, те, на которые еще пацанами бегали смотреть, слюни пускали… А они же бронебойные, как резиновые перчатки, в которых сантехники работают.

И опять же, – продолжал терзаться Саша. – Куда я его положу? Карманов-то нет, только на трико. А в трико будет видно, там ткань тонкая. Вот классно: пришел, такой, к девушке в гости, она ни сном ни духом, а у самого из кармана гон… то есть презерватив торчит…»

У Королькова были еще джинсы – классные, но на «болтах». И это создало очередную дилемму: если Катя не собирается «ничего такого», то можно и джинсы на «болтах», там карманов куча, хотя в этом случае изделие китайских мастеров и не понадобится. А если собирается? Тогда джинсы создадут большое препятствие на его пути: Корольков живо представил себе, как в самый ответственный момент путается пальцами в «болтах»…

«Н-да, не вариант… – снова задумался он. – Придется идти в трениках – милое дело, скинул их вместе с трусами, и готово. Но что же делать с жестким пакетиком? Не брать его совсем? Нет, так дело не пойдет! Я иду к приличной девушке, и, как честный человек, должен предложить ей средство контрацепции! Ладно я чистый, но ведь от этого, как известно, еще и дети бывают… Может быть, конечно, у нее есть в запасе презервативы?»

От этой мысли ему почему-то сделалось противно: что же это, она, значит, еще с кем-то, кроме него, могла… быть?

Обозвав себя ревнивым козлом, Саша совсем приуныл. Однако к концу дня обе дилеммы исчезли – его мозг выдал решение. Посчитав, он вспомнил, что сегодня как раз пятый день с того момента, как он брился, и значит, к вечеру жесткая щетина превратится в мягкую пятидневную бородку, которая, к тому же, идет ему необыкновенно.

«А пакетик с презервативом, – обрадованно подумал он, – я положу внутрь свернутого носового платка, вот как я сделаю! А носовой платок в кармане – ничего такого!»

Настроение улучшилось, однако остался еще один вопрос: во сколько начинается вечер? И снова цепкая память напомнила: где-то далеко на антресолях должна быть книжка о хороших манерах. И в ней точно было что-то о том, когда надо говорить: «Доброе утро!», а когда: «Добрый вечер!»

«Точно! Сейчас достану!» – решил Корольков и полез на балкон за стремянкой.

Кое-как выудил он из залежей всякого барахла искомый фолиант, из которого и выяснил, что «вечер» начинается в семнадцать ноль-ноль.

«Нет, – подумал он. – В пять рано. Пойду к семи».

По Катиным же подсчетам, вечер начинался в шесть. К этому времени улучшать в себе было уже решительно нечего, и Катя, как на иголках, слонялась по квартире, поминутно посматривая на часы. Курить хотелось катастрофически, но выходить на балкон, который буквально упирался в окна Сашиной квартиры, она считала ниже своего достоинства. На лоджии же, в дальней комнате, могла не услышать звонок в дверь. Наконец Катя додумалась: открыв настежь окно в «детской», задернула его плотной шторой, оставив щель сантиметров в десять шириной. Через нее, если встать чуть боком, прекрасно обозревался участок двора, по которому Саша должен пойти. И курить в эту щель было очень удобно.

Однако Кате пришлось выкурить не одну сигарету и не один раз пройтись по квартире, проверяя, все ли в порядке, пока, уже потеряв всякую надежду и, обозвав себя дурой, она, наконец, не увидела Сашу, идущего через двор. На часах было без десяти семь.

Сердце подпрыгнуло к самому горлу, щеки залил румянец. Катя в который раз поразилась собственной реакции: она никогда в жизни никого не ждала так нетерпеливо и никогда в жизни не испытывала такого волнения!

Она увидела, как Корольков скрылся под козырьком ее подъезда, и подумала, что вот сейчас, через пару минут, он позвонит в дверь. Однако на лестничной площадке было тихо. Думать же о том, что все ее мечты о Саше были напрасными, не хотелось. Она метнулась к окну – нет, не видно… А может, он просто шел мимо ее дома и не планировал подниматься к ней? И, скрывшись под козырьком подъезда, завернул за угол, и идет себе сейчас своей сексуальной походкой в сторону улицы Гоголя?

От этой мысли ее бросило в жар, и она побежала на лоджию – проверить, не подтвердится ли эта страшная догадка, и не видно ли Сашу с другой стороны ее дома. Нет, тоже не видно, только если он преодолел открытый участок за углом бегом? Но эта версия показалась ей совсем уж фантастической, Катя зашла с лоджии обратно в спальню, и тут услышала звонок в дверь. Сердце опять прыгнуло вверх, и она, торопливо огибая кровать, стоящую поперек узкой, как кишка, спальни, конечно же, зацепилась мизинцем левой ноги за кроватную ножку…

Удар был такой силы, что Катя решила: перелом обеспечен! Шипя от боли, на одной ноге она подскочила к двери и, не забыв, однако, посмотреть в глазок – вдруг там вовсе не Саша, а бандит с топором, – повернула замок. Ушибленную ногу она, конечно, опустила, но, видимо, взгляд ее оставался еще диким, потому что Саша, посмотрев на нее с некоторым удивлением, произнес:

– Ты чего это?

Выдумывать что-то на ходу у Кати не получилось, поэтому она, смеясь и одновременно морщась от боли, ответила:

– Палец ударила… Заходи.

Корольков вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и один об один снял кроссовки. Шагнув к Кате, он хотел было спросить, что там стряслось с ее пальцем, но увидел совсем близко зеленые смеющиеся глаза, смешно сморщенный красивый носик, глубокую ложбинку в вырезе короткого шелкового халатика и смог произнести только:

– Иди сюда, козочка!

Катя тоже сделала шаг ему навстречу и шепотом спросила:

– Почему козочка?