Окно с видом на счастье. I том

– А чего «пап», чего? – засмеялся отец. – Все правильно, молодец! Чем тебе еще заниматься, в твоем-то возрасте? Ты деньги бери, сынок, знаешь, где…

– Нет, отец, спасибо, не надо, – ответил Саша: тема для него была больная.

– А как с девчонкой без денег-то куролесить? – удивился тот.

– Да пап, не надо мне ничего!

– Сам смотри, сынок, – вздохнул Леонид Иванович и, помолчав (видно, давно хотел сказать, да не решался), добавил: – Ты уж учебу-то не бросай только…

– Нет, что ты! Все в порядке, папа, – испугался Саша. – Ты не волнуйся!

Когда его в 1991 году отчислили с четвертого курса, отец, не сказав ни слова упрека, слег с инсультом. Хорошо, что Корольков—младший уже кое-что понимал в этом и вовремя успел вызвать скорую. В больнице Саша три недели не отходил от кровати отца, полностью взяв на себя уход и реабилитацию и чувствуя страшную вину перед единственным близким своим человеком. К тому времени они с отцом остались вдвоем: Сашина мать Валентина Николаевна умерла, а сестра его Тамара, восемнадцатью годами старше, к брату особых родственных чувств никогда не проявляла. Она вообще всегда считала его нелепой случайностью, которая и на свет-то не должна была появляться: «И зачем ты его только родила, в сорок лет! – позорила она мать. – Нафиг тебе это нужно было?»

Надо сказать, покойная Валентина Николаевна тоже почему-то Сашу не любила. Она была женщиной грубоватой, неласковой и родила сына в столь неприличном по тем временам возрасте только лишь затем, чтобы, как Саша выяснил из случайно подслушанного разговора родственниц на маминых похоронах, не оперировать обширную миому матки. Миома и вправду, как выразилась, прикрыв рот ладошкой, одна из кумушек, рассосалась. А мальчишка рос нужным, по сути, только отцу. Тот отводил и забирал малыша из детского сада, сам же и повел его в первый класс: мать якобы не смогла отпроситься со смены.

Леонид Иванович, будучи совершенно простым мужиком, очень любил книги, хорошее и умное кино. Много читая сам, он и Сашу приучил к тому, что без книг жизнь скучна и неинтересна, и тот благодаря отцу вырос образованным и думающим человеком.

Мать, правда, тоже внесла свою лепту в воспитание Саши: по моде тех лет определила его в музыкальную школу по классу фортепьяно.

«Пускай ходит! – отрезала она. – Нечего по дворам шляться без дела!»

И Саша стал «ходить»: оказалось, что у мальчика удивительно тонкий музыкальный слух и полное отсутствие страха перед аудиторией. Впоследствии эта особенность очень пригодилась ему в жизни, а пока он учился в школе, тоже приносила немалую пользу не столько ему самому, сколько его классу и учителям. На любом мероприятии, коих по тем временам в жизни школьников было немало – будь то смотр строя и песни, поздравления мам с Восьмым марта или КВН – Саша Корольков без тени смущения мог выйти на сцену и сделать все, что угодно: спеть, прочитать стихи, станцевать, да хоть колесом пройтись.

Все ребята, а особенно девчонки перед любым выступлением волновались, по сто раз повторяя слова или движения, а кто-то и вовсе от страха, покрывался перед выходом на сцену холодным потом. Анжелка Царёва однажды вообще перед каким-то ответственным мероприятием – кажется, это был районный конкурс военной песни – грохнулась в обморок. Саше же все было нипочем, сцены он не боялся, а зрительного зала для него словно бы и вовсе не существовало.

Пожилая учительница только всплескивала сухонькими ручками, когда он, едва освоив нотную грамоту, стал безошибочно подбирать самые сложные мелодии:

– Сашенька! Умничка! Мальчик мой, а почему вот тут ты берешь именно фа-бемоль?

– Я так слышу, Бэлла Львовна.

– Ах, как хорошо! Молодец! Давай еще раз, только вот здесь, – она брала аккорд, – фа-бемоль энергичнее, Сашенька!

– Хорошо, Бэлла Львовна! – и он послушно брал «энергичнее».

Преподавательница же сольфеджио, поняв, что у Саши Королькова исключительный слух, попросила родителей зайти в школу. Мать, прочитав запись в дневнике, подозрительно спросила:

– Чего натворил?

Саша, тогда еще совсем малыш-второклассник, удивленно вскинул на нее черные глазенки:

– Да ничего, мам, я не творил!

– Чего ж она вызывает тогда? – хмыкнула Валентина Николаевна.

– Не знаю… – протянул Саша.

– Делать мне нечего больше, по школам твоим расхаживать, – заворчала мать. – Со смены на смену не успеваю!

Но в школу все-таки сходила. Вернулась довольная и потом на кухне долго рассказывала что-то отцу. Саша пытался подслушать: ему было интересно, зачем мать вызывали в музыкалку, однако дверь была плотно закрыта, а говорили родители тихо. До него доносились только обрывки фраз, из которых мальчишка понять ничего не мог. Потом отец вдруг громко произнес:

– Валя, ну у него-то самого тоже ж надо спросить!

Мать зашипела:

– Чего ты орешь, Лёня? Чего его спрашивать, пусть ходит, да и все!

– Ну он же тоже человек! – возразил отец. – И мнение свое имеет!

– Да какое там у него мнение в восемь лет! – продолжала настаивать на чем-то мать. – Пускай идет, все польза! Может, потом на артиста…

– Еще мне артистов тут не хватало! – еще громче воскликнул отец.

– Лёня!

– Валя! Все, я сказал! Спросим у него, захочет – пойдет. Саня! – позвал он. – Сынок, иди сюда!

Саша зашел на тесную пятиметровую хрущевскую кухонку:

– Что, пап?

– Сыночка, – неожиданно ласково начала мать. – Послушай…

– Подожди, Валь, – перебил ее отец. – Я сам скажу. Сынок, тут маму в школу вызывали…

– Да я знаю, папа! – испугался Саша. – Я ничего такого не делал…

– Конечно, не делал, сына! – успокоил отец. – Ее не за этим вызывали. В общем, они хотят, чтобы ты еще и по вокалу учился. Больно у тебя слух хороший, сказали, и голос тоже. Но это трудно, сына. Это как если бы ты в две музыкальные школы ходил. Ты как на это смотришь?

– Сынок, – снова вступила мать. – Это ж как хорошо будет! Ты и на пианине будешь играть, и петь! Они научат, как правильно. Глядишь, потом на артиста бы пошел, а, Сашенька?

– Валя! – строго перебил отец. – На какого еще на артиста? Он у нас, может, спортсменом будет! Или на врача вот, тоже хорошо, верно, сынок?

– Да! – подхватила мать. – Да хоть кем будешь, а музыка никому не помешает. Выучишься в институте, будут у тебя друзья приличные, будешь бывать в хороших домах… Сядешь за пианину, сыграешь… А если еще и споешь, так все невесты твои!

Восьмилетнему Саше, конечно, в тот момент на всех невест, вместе взятых, было глубоко наплевать, однако он понял, что родители, особенно мама, хотят, чтобы он учился и по классу вокала. Ему тогда еще казалось, что если он будет хорошим и станет делать то, что приятно матери, она его все-таки… полюбит: ребенок интуитивно чувствовал и хотел преодолеть ее нелюбовь.

– Да я могу, а чего тут такого, – удивился он. – Петь же не трудно!

– Санечка, но там тоже придется учить что-то, уроки будут задавать, – предупредил отец.

– Ну и ладно, я выучу!

– Вот и молодец, сына, – мать притянула его к себе и крепко чмокнула в темноволосую макушку.

Если и был за что-то благодарен своей матери повзрослевший Александр Корольков, так за то, что, пусть в угоду своим амбициям, она где заставила, а где смогла убедить его заниматься музыкой.

Он окончил музыкальную «семилетку» одновременно с окончанием восьмого класса. Так было со многими его одноклассниками, однако Саша пошел дальше своих друзей: он вдруг понял, что хотел бы освоить еще и гитару. Возможно, в чем-то это решение было данью моде: парни с гитарой в те времена в любой компании были в центре внимания. Однако Саша, слушавший гораздо более серьезную музыку, руководствовался этим менее всего.